Шуарского леса. Говорят, что знаменитый некогда стрелок из лука Сиарниен, чья слава
дошла до наших дней, отбирая себе учеников, указывал на плод, висящий на ветке дерева, и
спрашивал:
«Что вы видите?»
«Дикую грушу», — отвечали некоторые. «Прощайте», — взмахом руки прогонял их
Сиарниен.
«Ветку дерева, увешанную спелыми плодами», — отвечали другие.
«Прощайте», — следовал новый взмах.
Мало было таких, что отвечали:
«Цель! Я вижу цель!»
«Можете остаться, — разрешал им Сиарниен. — Я сделаю из вас настоящих стрелков».
— Хорошее предание, со смыслом, — одобрила Арника, — я только не поняла, к чему ты
его рассказал.
— Просто так, — ответил я. — Чтобы развлечь тебя.
Всю дорогу до дома Берда мы болтали о всяких пустяках, словно сговорились не
касаться моей предстоящей экспедиции на Фей-Го. Лишь когда Вальсер, ее тигр, на котором
мы ехали, остановился, я спешился и закинул на плечо небольшой кожаный мешок с самыми
необходимыми предметами, Арника протянула мне тоненькую, с мизинец длиной палочку
темно-коричневого цвета.
— Что это? — удивился я.
— Это Цветок Правдик, который меняет цвет в зависимости от того, врет человек или
говорит правду, — торжественно произнесла Арника. — Правдик становится кроваво-
красным, если человек лжет, и синим, если говорит правду. Там, куда ты отправляешься, это
может пригодиться.
— Никогда не слышал ни о чем подобном. Где ты взяла это?
— Неудивительно, что не слышал. Выращивание подобных цветов — одна из
величайших тайн гномов.
— Горных карликов? Разве они еще существуют?
— Не знаю, Эвальд, может, и существуют, только прячутся от нас. Цветок Правдик
когда-то дал мне один полусумасшедший шаман, обитающий в Чионьских горах.
— Ну и знакомые у тебя, подруга! Арника печально улыбнулась и предупредила:
— Не забудь, что цветок распознает и ложь того, в чьих руках он находится.
Сопротивляться его магии невозможно. Ну а теперь прощай, Рыжий. Да пребудет с тобой
удача! Не забывай, что мы ждем тебя!
Повинуясь приказу хозяйки, Вальсер развернулся в обратную сторону.
— Спасибо за все, Арника, — поспешил сказать я. — И особо за столь ценный дар.
— Не за что — это ведь твой Цветок Правдик, точнее, предназначенный для тебя, Рыжий, — призналась Арника. — Я хранила его, чтобы спросить у тебя кое-что.
Она с силой ударила пятками по бокам тигра. Вальсер стрелой рванулся вперед.
— Что ты хотела спросить? — крикнул я ей вслед.
— Ты так же глуп, как и я! — донеслось до меня издали, и тотчас же знакомый хриплый
голос поблизости произнес:
— Нет, девица не так глупа, как хочет казаться, клянусь последним штормом!
На пороге, попыхивая не раз чиненной вересковой трубкой, стоял Берд.
— Ну что ты застрял на одном месте, иди скорей сюда и полюбуйся на мое сегодняшнее
приобретение!
Я пошел ко входу в дом, все еще держа в руке подарок Арники.
Берд ждал меня около стола, на котором лежало нечто покрытое чистой полотняной
салфеткой. Стоило только двери за моей спиной захлопнуться, как Берд с возгласом «Элле-
о!» сдернул салфетку, и глазам моим предстала вытянутая извилистая перламутровая
раковина величиной с мою голову, служившая некогда домом неведомому обитателю
океана. Сверху она была увенчана выступом в виде большого птичьего пера красного цвета.
— Какая красавица! — Прежде подобной похвалы Берд удостаивал только свой корабль.
Быть может, когда-нибудь эти слова он скажет и о ком-то из женщин. Уверен, что такой миг
настанет, не может же Берд позволить, чтобы его славный род моряков окончился на нем!
Я взял раковину в руки. Она оказалась теплой и на удивление легкой.
— Трубишь в тонкий конец, и туман моментально рассеивается! — ликующе просветил
меня опытный «водный тигр».
— Хорошо бы проверить ее в действии до отплытия. Завтра утром можно рассчитывать
на туман? — сказал я, осторожно кладя раковину на стол. — Поддельных артефактов и
амулетов в нашем мире куда больше, чем фальшивых золотых монет.
— Ты окончательно сдурел, братец Эвальд! — «обрадовал» меня Берд. — Отправляйся
на проклятый остров, если тебе мало девчонок на материке, это твое личное дело. Но не
смей намекать на то, что меня, Берда, могут обвести вокруг
пальца! Я проверил его еще до того, как принялся сбивать цену!
Казалось, что вот-вот я получу несколько увесистых тумаков: Берд никому не спустит, если дело касается его репутации. Я отступил на шаг назад и успокаивающе выставил перед
собой руки ладонями вперед.
— Но где, клянусь прахом Горбаха, ты сумел словно по заказу найти туман в Клесве? —
недоверчиво спросил я.
— Не клянись прахом, который никто никогда не видел, особенно перед плаванием на
Фей-Го. — Берд укоризненно покачал головой. Пыл его малость поутих. — А туман, что в
Клесве, что в самом О'Дельвайсе, да хранит его всеблагой Эгос во веки веков, нетрудно
найти когда пожелаешь.
— Где?!
— В любой бане. В Клесве их целых две. Я выбрал ту, что подешевле, потому что твой
антиквар не хотел отпускать меня одного и вдобавок потребовал, чтобы я заплатил за нас
обоих. Можно подумать, что в его карманах не нашлось пары медяков. Недаром же люди
говорят: «Скуп, как торговец». Что ты смеешься? Не веришь мне? Так знай, что пар — это
тот же туман. И там вода, и здесь вода. Неужели для тебя это новость?
— Прости, приятель, — закончив смеяться, сказал я. — Но стоит только представить эту
картину...
На этот раз мы рассмеялись вместе.
— И сколько же ты заплатил за артефакт? Надеюсь, что денег хватило? — спросил я, перестав смеяться. — Насколько тебе удалось сбить цену?
— Хватило, не волнуйся, дружище. Еще и остались монеты! Вот! — Берд достал из
кармана и протянул мне кошель. — Я сбил цену со ста двадцати золотых монет до
семидесяти!
— Ничего себе! — восхитился я, беря кошель. — Должно быть, ты великий мастер
торговаться, если сумел сторговать у Самария артефакт, сбив цену на пятьдесят золотых!
— Встречаются мастера и получше меня! — скромно ответил Берд. — А не торгуются
только глупцы, не знающие истинной цены деньгам.
Мне вздумалось освободить руки, в одной у меня лежал кошель, возвращенный Бердом, а другая продолжала сжимать цветок, подаренный Арникой. Я вернул кошель Берду.
— Спрячь золото у себя до моего возвращения. На Фей-Го деньги мне не пригодятся.
— А если придется выкупать Орлуфию? — прищурился Берд.
— Хаос не подкупить, — покачал головой я. — Еще мой Учитель, мудрец Панеоник, говорил, что девиз Хаоса: «Целое лучше части».
— И что с того?
— То, что Хаос не торгуется, не покупает и не берет мзды — Хаос убивает и забирает
себе все!
Убрав Цветок Правдик в рюкзак, я в предвкушении путешествия на Фей-Го несколько
раз прошелся взад-вперед по комнате.
— Неплохо бы и подкрепиться! — предложил Берд.
На сей раз мы запивали жареную рыбу и запеченных моллюсков простой водой.
— Никакого вина больше, — пояснил Берд. — Скоро уходим в океан.
Я согласно кивнул.
— Ну что, решено: отплываем завтра же, прямо с утра? — спросил меня Берд после того, как мы перекусили дарами океана. — Ты ведь знаешь, что моя «Сирена» всегда готова к
отплытию.
— А команда? — удивился я. — Ее же надо предупредить, собрать...
— Команда предпочитает ночевать на борту, где нет сварливых жен и вечно орущих
детей, а вместо этого всегда найдется полный бочонок с вишневым ромом. Разумеется, ром в
трюме я позволяю держать только на берегу. В море беру всего один бочонок как лекарство, на случай чьей-то болезни. Так что моих ребят не надо предупреждать, мы просто дадим
парням выспаться ночью, а поутру заявимся на борт и скомандуем: «Отчаливать!» О цели
нашего плавания я объявлю, когда мы будем уже далеко от берега. Так будет лучше, в
открытом океане никто уже не сможет отказаться, да и на суше нашего секрета никто не
услышит...
Лежа в постели, я подумал о том, что старая Гредея не обманула меня — удача
сопутствовала мне постоянно. Вот и сегодня... Мало того что Берду удалось приобрести у
Самария «Поглотитель мглы», так он еще и ухитрился заплатить за него всего-то семьдесят
золотых монет. Правда, торг с Самарием занял у Берда больше времени, чем дорога в один
конец, но это уже пустяки.
Потом мне вспомнились слова Арники, сказанные, нет — выкрикнутые ею на прощание:
«Ты так же глуп, как и я!»
Неужели помимо чисто дружеских чувств Арника питала ко мне еще какие-то? Вот уж
никогда бы не подумал, что такой непутевый шалопай, как я, питающий стойкое отвращение
к оседлой жизни, может внушить нечто похожее на любовь такой умной, рассудительной
девушке, как Арника. Девушке, на плечи которой взвалена судьба большого поместья.
Девушке, которая своим взглядом, одним только взглядом, приводит к повиновению
собратьев моего Хьюгго. А ведь беронские тигры — это вам не щенки домашней собаки, это
грозные хищники, с которыми очень непросто поладить. И столь достойная особа даже
раздобыла Цветок Правдик, чтобы спросить у меня... А теперь она уже не хочет спрашивать?
Не собирается?
Мне вдруг стало грустно. Нет, наверное, она дала мне Цветок, считая, что он может
пригодиться мне на острове Фей-Го при спасении Орлуфии.
Я поймал себя на мысли, что если бы сейчас, в этот самый миг, Арника спросила меня о
том, как я к ней отношусь, то мне было бы непросто дать ей верный ответ. Не исключено, что в глубине души я тоже испытывал к Арнике нечто большее, чем обычные дружеские
чувства, только не осознавал этого. Например, мне всегда было приятно любоваться ею.
Впрочем, здесь нет ничего особенного — она же мой друг, вот я ею и любуюсь.
«Катипут тебе тоже друг, но что-то ты им не любуешься! — сказал я сам себе. Строго так
сказал и немного ехидно. И тут же возразил: — Катипут не в счет — он пришелец из другого
мира, где свои понятия о красоте. А Арника очаровательна. Нет — прекрасна».
Конечно, злая негодница Эдера тоже казалась мне красивой в течение некоторого
времени, но Эдера — совсем другое дело. Арника добрая и никому не желает зла.
«Орлуфия, чьей руки ты не прочь был добиться, тоже добрая и к тому же весьма
красива», — возразил мой разум.
Какой же сложной штукой кажется жизнь,
стоит только немного призадуматься...
Глава 16
Не могу сказать, сколько дней мы плыли до Фей-Го, поскольку почти весь путь я
проспал, следуя одному из основных правил бродяг нашего мира: «Если нечем заняться, не
трать время зря — высыпайся впрок!» Просыпаясь в своей каюте, я проглатывал пару кусков
вяленого мяса, делал несколько глотков невкусной застоявшейся воды, совершал короткую
прогулку по палубе и снова заваливался спать.
С Бердом, чья коренастая фигура постоянно маячила на мостике, мне лишь изредка
удавалось перемолвиться словечком-другим. Слегка осунувшийся от нескольких бессонных
ночей, наш капитан точно врос ногами в палубу своего корабля. Широко расставив
кривоватые ноги и вцепившись в деревянные поручни, зорко вглядывался он в даль и во всю
луженую глотку отдавал распоряжения команде. Выражение спокойствия и уверенности в
своем мастерстве, в своей команде и в своем корабле казалось намертво приросшим к его
лицу.
Обычно, если Берд не был ничем занят, он спрашивал меня:
— Как ты?
И получал заведомо известный ответ:
— Превосходно!
Что ни говори, для пассажиров плавание — чудовищно скучное занятие. Развлечений на
корабле мало, если, конечно, не считать хриплого пения Берда, больше напоминающего
урчание Хьюгго, чем само пение. Жаль только, что репертуар у Берда крайне узок — всего
одна старинная морская песня. Не очень складная, но моряки больше ценят содержание, чем
внешний лоск. Как в песнях, так и в людях.
Берд стоит на мостике и вглядывается в даль, не забывая время от времени оглядеться по
сторонам и бросить взгляд на небо. И негромко напевает: Волны и ветры, эй!
Гонят нас прочь,
Прочь от родных берегов.
Веселы и храбры,
Мы плывем день и ночь,
Встречая друзей и врагов.
Прославимся мы
Или нет — все равно!
Лишь братства морского дух
Ценен для нас,
И важно для нас,
Чтоб в сердце огонь не потух.
Тот самый огонь,
Наш главный маяк,
Что с детства внутри горит.
Всегда по нему
На воде и в порту
Мы своих отличим от чужих.
Отличим моряков
От трюмовых крыс
И от сухопутных червей,
Ведь только у нас,
Морских волков,
Маяк есть внутри, эй-эй!
Доходит до конца и начинает снова. Океан размеренно бился волнами о борт корабля и
успокаивающе рокотал. Наше судно неслось вперед легко и свободно. Горизонт был чист, ни
одного судна не повстречали мы за все время плавания. Мирроу, Звезда Небосвода, снисходительно наблюдала за нами с высоты. Небо оставалось безоблачным.
Наконец наступил благословенный день, когда наше судно вступило в полосу тумана, окружавшую остров Фей-Го со всех сторон. Берд протрубил в «Поглотитель мглы» и почти
сразу же увидел на горизонте полоску земли. Обрадованный и немного огорченный
предстоящей разлукой, он разбудил меня и сообщил:
— Дошли!
У моряков нашего мира есть одна странная причуда: они считают, что их корабли не
«плавают», а «ходят» по воде. Когда я однажды поинтересовался у того же Берда, в чем
причина такой нарочитой ошибки, «водный тигр» посмотрел на меня, как на несмышленого
младенца, и заявил:
— Нет никакой ошибки! Рыба — плавает, корабль — ходит. Все верно.
— Тогда почему вы не говорите «поход» вместо «плавание»? — не сдавался я.
Взгляд Берда из презрительного превратился в сочувствующий.
— Поход бывает только на суше, приятель. Ты уверен, что тебе не требуется помощь
лекаря?
Смекнув, что каждым вопросом наношу удар по собственной репутации, я предпочел
больше не возвращаться к этой теме. Пусть говорят как хотят, что мне до их жаргона!
На горизонте виднелась темная полоска, постепенно перераставшая в песчаный берег.
Тумана не было, но Берд периодически трубил в раковину, которую держал в левой руке. На
всякий случай, как он выразился. Немного погодя он приказал убрать паруса и
подготовиться к спуску судовой шлюпки на воду. Я спустился в каюту за мешком и
оружием, после чего снова поднялся на палубу. Спокойствие и желание довести поиски до
конца царили в моей душе, волнению и тревогам там не было места. Сознание того, что
встреча с Орлуфией близка, делало мою решимость поистине безграничной.
Вдруг, сам не знаю почему, я подумал об отце. Да не просто подумал, а представил себе, как он возится в своей аптеке, часто выглядывая в окно и прикидывая, не пора ли уже убрать
сушащиеся под навесом травы и выложить новые. Единственный родной мне человек, трогательный в своей уверенности в том, что когда-нибудь он обязательно убедит меня
образумиться и перейти к оседлому образу жизни. Матери своей я не помнил — она умерла, когда я был еще младенцем. Отец воспитал меня. Хотя он считает, что не справился с этой
задачей должным образом, но я-то знаю, что всеми своими достоинствами я обязан ему.
Осталось разобраться, кто повинен во всех моих недостатках. Непременно поразмыслю об