Вилка остановилась на полпути ко рту.
– Особо не о чем рассказывать.
Я долго смотрел на него. Наблюдались явные проблемы с самооценкой.
– Вон там стоит прекрасный рояль, не позволяющий согласиться.
Он почти улыбнулся.
– Родители отдали меня учиться с четырехлетнего возраста.
– Классика?
Он кивнул и отправил в рот еще немного салата, а я ждал, пока он пережует, чтоб
продолжить.
– Сестра занималась балетом. Я играл на рояле, – пояснил он. – Родители у меня
театралы.
– И они в курсе, что ты гей? – Это даже не было вопросом, поскольку вчера он уже
дал мне ответ.
Он моргнул и изящно положил вилку на пустую тарелку, идеально по центру, как
стрелку, показывающую на двенадцать и шесть, тогда как моя была брошена примерно на
десять и четыре.
– Да, они в курсе.
– Для них это проблема?
Он покачал головой.
– Нет, не проблема.
В глубине души я с облегчением выдохнул. Всегда было немного страшно задавать
вопрос о родителях.
– Прошу прощения за личные вопросы, – сказал я ему. – Но я здесь именно для
того, чтоб лучше узнать тебя.
Он кивнул.
– Все нормально. Просто не привычно, вот и все.
– Если тебе покажется, что что–то выходит за рамки, просто скажи «вето», и я
отстану, – произнес я. – У нас есть цель – заставить Эли осознать, что он совершил
ошибку. Но это не означает, что ты обязан раскрыть мне всю свою подноготную. Я
уважаю твои границы.
Он снова кивнул и заметно расслабился. И даже улыбнулся мне, убирая тарелки.
– Спасибо за обед.
– На здоровье. Понимаю, почему ты так любишь это блюдо. Было очень вкусно.
Укладывая тарелки в раковину, он сверкнул улыбкой.
– Может, нам следует переместиться в гостиную? Там комфортнее.
– Может, и следует.
Он снова притормозил, явно не довольный тем, что я повторяю за ним, но не
проронил ни слова.
– Я не измываюсь, – сказал я, вставая из–за стола. – На самом деле мне нравится
твоя манера говорения. Здорово слышать, что кто–то использует английский именно так, как он был задуман. Приятное разнообразие.
Он опять нахмурился, как будто оскорбления ему были больше по душе, чем
комплименты, а потом удалился в гостиную, усевшись на краешек трехместного дивана. Я
последовал его примеру, но плюхнулся прямо посередине, расположившись сбоку от него
и осторожно, чтоб не задеть ботинком диван, пристроив одну ногу на другую, и
погрузился в детали.
– Ну, так расскажи мне о себе.
К нему вернулась нервозность, сидел он прямо, положив сжатые в кулаки руки на
бедра.
– Что ты хочешь знать?
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
– Кем работаешь?
– Я видео–аниматор.
Что?
– Не может быть!
– Хм, да. Работаю на «ДримУоркс3».
– Да ну на хрен.
Эндрю бросил взгляд на входную дверь.
– Эм…
– Серьезно? – хохоча, спросил я. – Аниматор у «ДримУоркс»?
Он кивнул и закусил губу.
– Не так уж и захватывающе. В смысле мне нравится, но работа довольно
скрупулезная. Может, и кажется гламурной, но все очень медленно и сложно.
– Я под впечатлением, – качая головой, заявил я. – Не верится, что ты этим
занимаешься.
Он покраснел и нахмурился.
– Почему же не верится? Я не похож на человека с таким родом занятий?
О, боже, он решил, что я решил, будто он не достаточно хорош.
– Нет, имеется в виду, что если б ты был финансистом или юристом, я бы подумал:
«Окей, круто».
– Считаешь меня скучным?
Я фыркнул.
– Нет. Не скучным. Я считаю тебя серьезным. Но очень интересным. Вот люди,
работающие с финансами и законами, – скучные. Хотя кто знает? Может, где–то в мире
удастся откопать интересного корпоративного юриста или финансового консультанта.
Еще не нашли, но все возможно.
Он почти улыбнулся.
– Так ты работаешь с фильмами? – спросил я, не в силах скрыть свой восторг. Я
знал, что ЛА полон людьми из индустрии развлечений. Но анимация и мультипликация?
Совершенно невероятно. – Я видел твои работы? Пожалуйста, скажи мне, что работал над
«Шреком». Ничего смешнее в жизни не смотрел!
– А, нет. Над фильмами как таковыми я не работаю, – словно оправдываясь, ответил
он. – В любом случае над «Шреком» я работать не мог – мне было десять.
3
DreamWorks Pictures или DreamWorks SKG (в переводе Фабрика Грез) – известная кинокомпания
США, занимающаяся разработкой, продюсированием и прокатом фильмов, мультиков, видеоигр и
телепрограмм.
– О, точно.
Ему, кажется, стало весело.
– Ты бывал на студии «Юниверсал»?
– Не–а.
Он моргнул.
– О, тогда ладно. – Мой ответ его вроде устроил. – У них по всей территории
анимация. И рекламные кадры – я работаю над ними. Иногда над иллюстрациями
обложек, что–то типа такого.
– Ого, изумительно, – сказал я ему. Он закусил губу, но было заметно, что мое
одобрение было ему приятно. – Расскажи, чем ты ежедневно занимаешься? Опиши свой
обычный день.
Он прочистил горло.
– Ну, работаю в студии в Глендейле. Начинаю в половине девятого. Обычно по
утрам команда проводит совещание. Формально я – художник–разработчик. Знаешь
зарисованные раскадровки с персонажами? Этим я и занимаюсь. Для рекламы.
– Вау.
Он переборол улыбку и чиркнул ногтем большого пальца по колену.
– Мы получили распоряжение от штаб–квартиры. Мы изготавливаем борд со
сценами и героями из фильма, а потом передаем в художественный отдел. Они
адаптируют его, затем он переходит к съемочной группе и еще нескольким командам и
только после доходит до аниматоров.
Я покачал головой.
– Я под огромным впечатлением.
– Не то чтоб я разрабатывал новых персонажей или типа того, – сказал он,
абсолютно принижая себя. – На самом деле довольно легко принять уже созданных
персонажей и ориентиры и работать с ними.
– Я все равно под впечатлением. Очень увлекательно. – Я снова обратил внимание
на изображения в рамке на стене. – Боже мой, – сказал я, поднимаясь и подходя к ним.
Три квадратные рамки, демонстрировавшие абстрактно нарисованного человека и его
лошадь с забавным хвостом…? Не, не лошадь, собаку? Нет, погодите… Дракона… О, черт! Это сцена из «Как приручить дракона». Персонажи не были цветными, только
задний фон и только слегка. Запредельная абстракция. Потрясающе. – Твоя работа?
Эндрю кивнул.
– Мои первые борды. Мне разрешили их забрать. В любом случае, это не готовый
продукт, так, наброски. – Он подошел и встал рядом со мной. – Я закончил их здесь и
добавил заднему плану немного цвета.
Я все еще пребывал в восхищении от его талантов.
– Похоже на акварель, – пробормотал я, глядя на него до тех пор, пока он не
повернулся в мою сторону. – Эндрю, они превосходные.
Он зарделся и, тяжело сглотнув, застенчиво улыбнулся.
– Спасибо.
– Ты должен заниматься живописью.
Он удивленно моргнул.
– Я занимаюсь живописью.
– Нет, не для фильмов или рекламной студии, – исправился я. – А для
художественных галерей и всякого такого. Серьезно.
Он покачал головой и вернулся на диван.
– Зачем? У меня лучшая в мире работа.
– Верно. – Я сед рядом с ним и последний раз взглянул на борды в рамках. – И
просто чтоб ты знал: мне понравился этот фильм.
Теперь он рассмеялся, и от самозабвенной улыбки изменилось все лицо. В уголках
глаз появились маленькие морщинки, а сами глаза засияли. Смех у него был глубоким и
заразительным.
– Что? – возмутился я, улыбаясь. – Мне нравятся анимационные фильмы. – Но мне
не хотелось, чтоб он утратил хорошее настроение, так что я задал еще несколько
вопросов, пока он снова не притих. – Расскажи о людях, с которыми работаешь.
– Хорошие люди, – проговорил он. – У нас на работе некая свобода. Меня можно
было бы назвать – как ты там говорил? – самым серьезным.
– Я не имел в виду ничего плохого, – добавил я.
– О, я знаю, – выдал он. – Это правда. Я всегда был тихим и серьезным. По
большому счету.
– В курсе, что о таких говорят? – Я сверкнул улыбкой. – В тихом омуте черти
водятся.
Эндрю зашелся в хохоте.
– Нет, не в курсе.
Мне необходимо было продолжить допрос. Но вчера я обратил внимание, как он не
горел желанием отвечать и закрылся, словно его загнали в угол, поэтому на данном этапе
стоило придерживаться безопасных тем.
– Окей, быстрый опрос, – сказал я. – Еда, которую ты не выносишь?
– Авокадо. Мерзость и гнусность.
– Кофе?
– Да.
– Какой предпочитаешь?
– Латте с двухпроцентным молоком. Без сахара и сиропа.
– В какой день у тебя стирка?
– Суббота.
Ой.
– Я оторвал тебя от стирки?
Он хмыкнул.
– Нет. Люблю опасности в жизни.
Я прыснул.
– Абонемент в спортзал?
– Да.
– Аллергия на собак?
– Нет.
– Кошек?
– Нет.
– Лошадей?
Он засмеялся.
– Нет.
– Любимый фильм?
Он взглянул на рисунки на стене и улыбнулся.
– «Как приручить дракона –2».
– Нечестно! – вскрикнул я. – Окей, любимый фильм, над которым ты не работал.
– Гм… – Он снова улыбнулся и поднял глаза к потолку, словно там был написан
ответ. – «Бегущий по лезвию» и «Заводной апельсин».
– Ладно, стоп, – оборвал я, подняв руки вверх. – Ты не можешь переметнуться от
анимации «ДримУоркс» к бескомпромиссным Ридли Скотту и Стэнли Кубрику.
Его явно поразило, что я был знаком с именами режиссеров.
– А были правила? – возразил он.
– Нет.
– Следующий вопрос.
Я скептически рассмеялся.
– Не могу продолжать. Без шуток? «Заводной апельсин»?
– Я еще и классику люблю, типа «Франкенштейна» и «Волшебника страны Оз».
Я покачал головой.
– Сложный ты человек.
Теперь он ухмылялся, выглядя при этом очень привлекательным.
– Да не особо.
– Еще как особо. Любимая книга?
– О, – он прищурился, словно ему было больно, что приходилось выбирать всего
одну. – «Убить пересмешника». Знаю, эту книгу любят все. – Он пожал плечами.
– Ну, на то есть причина, – отметил я. – Любимая песня?
Он вскинул руку.
– Нет. Слишком большой выбор.
– У всех есть самая любимая песня.
Он покачал головой.
– У тебя есть?
– Да.
– И что за песня?
– Не скажу. Сегодня вопросы о тебе, а не обо мне.
– А когда будет твоя очередь отвечать на вопросы?
– Завтра.
– Мы встречаемся завтра?
– Ага.
– Где?
– У меня, – предложил я, понятия не имея почему. Слова вылетели прежде, чем я
успел их остановить. – Если хочешь. Или можем пойти в другое место, мне все равно.
– И ты расскажешь мне о любимой песне?
– Да, как только ты сузишь свой выбор до одной. До одной любимой песни.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Я могу сказать «вето».
Я ухмыльнулся в ответ.
– Можешь, но не станешь. Окей, расскажи о друзьях.
Он замолчал.
– Ты хочешь познакомиться с ними? – спросил он, улыбка исчезла, а в глазах
появилось опасение.
– Как сказать, – ответил я, пожимая плечами и стараясь выглядеть спокойным.
Видимо, я задел его за живое. – Если понадобится, наверно, захочу. Но сейчас мне просто
нужно разобраться, почему ты именно такой, какой есть. – Потом я спросил: – Тебе бы не
хотелось, чтоб я с ними встречался?
Он протараторил:
– О, нет–нет. Я не против, – и покачал головой. – Просто не знал, как далеко все
зайдет, вот и все. Не хочу, чтоб кто–то неверно нас истолковал, и предпочел бы не
говорить никому, – он рукой указал на нас обоих, – что это сделка.
– Зайдет настолько далеко, насколько необходимо, а ты можешь говорить людям
все, что тебе по душе, – сказал я ему, надеясь, что смог изобразить обнадеживающую
улыбку. – Мы зайдем так далеко, чтоб Эли увидел нас вместе и понял, от чего он
отказался. И все.
Эндрю кивнул и опустил глаза на свои руки.
Я сделал глубокий вдох.
– Ладно, расскажи мне о нем.
– Что ты хочешь знать?
– Полное имя.
– Эли Мастерсон.
– Сколько лет?
– Двадцать пять.
– Где вы познакомились?
Он улыбнулся.
– В продуктовом магазине.
– Кто кого пригласил на свидание?
Эндрю моргнул и тихо ответил:
– Он пригласил меня.
– У тебя есть его фотки?
Эндрю достал телефон из кармана, пролистал несколько страниц и передал мне.
– Есть несколько, – сказал он. – Можешь посмотреть, если хочешь.
У Эли были темные волосы, темные глаза, оливковая кожа и широченная улыбка.
Первое изображение – их совместное сэлфи. Эли держал что–то в руках. Эндрю держал
телефон, поэтому я предположил, что сфоткаться – его идея. Я перешел к следующим: на
первом Эли смотрелся естественно, на втором показывал язык. Потом снятое кем–то
другим фото, где они сидят вместе. Выглядели они довольно счастливыми, хотя не то
чтоб я хорошо знал Эндрю – и никогда не положил бы глаз на Эли – но казалось им
весьма легко вместе.
– Сколько вы встречались?
– Восемь месяцев, – ответил Эндрю.
– И жили вместе?
Он кивнул.
– Мы съехались спустя пару месяцев после начала отношений. – Он боязливо
засмеялся. – Знаю, звучит глупо. Но он и так бывал здесь ежедневно и платил за квартиру, в которой не жил, так что было логично. – Эндрю протяжно и громко выдохнул. – Все
наши отношения были похожи на ураган. Все происходило слишком быстро.
– Вы обручились?
– Да. – Он дернул плечом. – Ну, фактически нет. У нас не было колец или чего–то
подобного. Он предложил пожениться, но больше эту тему не поднимал.
Х–м–м. Странно.
Было кое–что еще, о чем мне нужно было знать.
– Эндрю, могу я спросить о личном?
Он захохотал.
– А ты еще не спрашивал?
Я улыбнулся. Как бы правдиво ни звучало, но этот вопрос был о другом.
– Он обидел тебя?
Эндрю замер, потом моргнул.
– Когда ушел от меня?
– Нет, я имею в виду, вообще обижал? Бывал ли он грубым, запугивал или проявлял
агрессию?
– Что? Нет, – вспылил он. – Нет, ничего такого. Он никогда таким не был. Почему
ты вообще спросил? Думаешь, в таком случае я хотел бы его возвращения?
Я поднял руки в знак предложения мира.
– Мне просто необходимо понимать, с чем имею дело, и не прибьет ли меня какой–
нибудь ревнивый псих за то, что я тобой. Я всех спрашиваю. – Ну, по факту нет; вопрос
этот задавался, только если требовалось.
Он забрал телефон, словно я оскорбил фотографию Эли.
– Он вообще не такой. Понимаю, многие люди его недолюбливают, но они не
знакомы с ним так близко, как я.
– Справедливо, – сказал я. – У меня и в мыслях не было ничего дурного. – Он
заявил, что физически Эли его не обижал, и я поверил. Но было что–то еще насчет Эли, что не давало мне покоя. Может, познакомившись поближе, я изменю мнение? Эндрю
явно любил его, а моя задача – воссоединить их, не уделяя внимания достоинствам Эли. –
Когда вы в последний раз общались?
– На прошлой неделе, – ответил Эндрю, обращаясь к фотографии Эли.
– Кто был инициатором?
Эндрю откашлялся.
– Я позвонил ему.
– И как прошло? – спросил я. – Он воспринял мирно? Разговаривал дружелюбно?
Он кивнул.
– Да. Он болтал и смеялся, словно ничего не изменилось.
Смешанные сигналы – хуже всего. Они тащатся за вами как подержанная игрушка, которую выбрасывают, если удавалось подыскать что–то получше, и оставляют, если
ничего не подворачивалось.
Он все еще разглядывал руки на коленях.