Крису удалось вывести его на эмоции. А этого допускать нельзя. Особенно теперь, когда осталось так мало времени.
– Маленький Томми обиделся, да? – Крис достает тарелку из пищащей микроволновки и усаживается ровно напротив Хиддлстона. – Его мирок разрушили, заставили высунуться из скорлупы. А солнце глаза режет, да? Отвык от общения? Хочешь снова быть один? Не поверю. Тебе же больно так. Я чувствую. Никто не должен быть один. Тем более в такой ситуации.
– В такой ситуации, – эти слова Том намеренно выделяет интонацией, – одиночество, как я, кажется, уже говорил – залог безопасности окружающих. И твоей в том числе. Если хочешь жить долго и счастливо, трахаться с красивыми женщинами и танцевать в клубах – тебе не стоит со мной связываться.
– Повторяешься, – равнодушно говорит Крис и буднично начинает есть, – придумай что-нибудь новое, – это он говорит уже с набитым ртом.
– Не говори с полным ртом. Подавишься, – это Хиддлстон говорит автоматически. Забывая о том, что подобное говорить невежливо. Особенно чужому человеку.
– Заботливый, – с непонятным выражением комментирует Крис.
– Извини, – Том зло дергает плечом и встает, решив, что стоит включить чайник.
Воцаряется тишина, разбавляемая только тихим шумом закипающей воды. Хиддлстон отходит к окну и отодвигает жалюзи, выглядывая во двор. Глаза и правда режет от дневного света. Поэтому Том отходит к своему стулу и садится, не зная, куда себя деть.
В собственном, черт возьми, доме.
– Ночью ты был другим, – внезапно говорит Хемсворт. – Совсем другим. Настоящим.
– Думаешь, эта ночная истерика – мое истинное лицо? – со злым интересом спрашивает Том. – Я был не в себе. И я, кажется, извинился за все то, что сказал.
– Ты не извинялся, – Крис откладывает вилку.
– Значит, мне стоило бы, – Хиддлстон буквально чувствует, как Крис сверлит его взглядом, но глаз упрямо не поднимает.
– Ты трус, Том, – безапелляционно заявляет вдруг Крис, – хочешь меня оттолкнуть, чтобы спокойно просуществовать отпущенный год и в муках умереть тоже одному?
Хиддлстон буквально давится воздухом. Хочется ударить Криса, выставить из дома... Но вместо этого он только дергает плечом и равнодушно говорит:
– Да. Хочу, чтобы все было так. И если подобная тактика сохранения чужих жизней делает меня трусом – пожалуйста. Я буду трусом.
А Крис вдруг встает из-за стола, присаживается перед Томом на корточки, словно перед обиженным ребенком и тихо говорит, глядя в глаза:
– Я понимаю, Том. Я вижу, как тебе страшно. А страх в одиночестве – это путь к безумию. Поверь мне. Я знаю.
– Что ты можешь знать о страхе и одиночестве? – Тому вдруг становится все равно. Пусть Крис, если ему так хочется, остается здесь. Пусть говорит, что хочет. Думает, как хочет. Пусть. Только бы не лез в душу. Потому что... больно. Словно гноящуюся язву расковыривают пальцем. И копни Крис еще глубже... А может, и правда стоит рассказать ему все? И то, откуда эти шрамы. Кто и при каких обстоятельствах их оставил. И тогда, может, Крису станет противно и он сам отвернется и прекратит строить из себя психолога?
– Я не дам тебе убить себя, Том, – Крис вдруг кладет ладонь на его колено и Хиддлстон вздрагивает, прикусывая губу. Даже через ткань одежды, он чувствует, какие у Криса теплые пальцы. Теплые, чуть жесткие, слегка шершавые на подушечках... И пронзает воспоминание. Как эти пальцы двигались внутри, как касались обнаженной кожи...
Господи!
А Хемсворт вдруг тоже как-то напрягается, подбирается, словно готовясь к чему-то... И Том дергается, стряхивая его руку.
Крис перехватывает его ладонь, больно сжимает и горячо выговаривает:
– Мы найдем выход. Я обещаю. У нас ведь есть время. Болезнь не вернется к тебе, слышишь?
Слова доносятся, будто через плотный слой ваты. В висках – набат.
Том резко поднимается со стула и выдыхает, чувствуя, как хрипит голос:
– Я в магазин. Нам нужны продукты.
Слишком много слов... Но реальность остается. И что бы ни значили все эти рассуждения – они пусты. Есть лишь действительность, которая все расставит по своим местам. Лучше раньше, чем позже.
Он расскажет Крису. Когда вернется. Выложит все. И тогда хваленое человеколюбие этого американца разлетится на осколки. Крису станет противно и страшно. И он пожалеет, что имел глупость дотронуться до жизни Тома.
И Том, сморгнув выступившие слезы, поворачивает ключ в зажигании.
___________________________________________________________
Попытка прояснить некоторые моменты. Я пытаюсь раскрыть все стороны отношений героев, поэтому прошу немного терпения. Ожидание оправдается в следующей же главе.
Прошу прощения за закравшиеся опечатки.
Глава 13. «Инициация».
Когда Том едва ли не бегом выходит за дверь, Крис тяжело опускается на стул и прячет лицо в ладонях. Так легче почему-то. Кажется, будто мира нет. Словно ты один в первозданной тьме. Посреди Небытия. В самом широком понимании этого слова. Хотя, в общем, именно сейчас Крису на это плевать. Плевать на все. Настолько, что, когда холодный, до тошноты официальный голос произносит приветствие, Хемсворт даже не вздрагивает. Он только глухо смеется, не отнимая рук от лица. Ему не нужно видеть, чтобы понять, кто сейчас находится вместе с ним в помещении.
– Очень рад, что вы меня узнали, – пришедший выговаривает это с издевкой, – может, и о цели визита догадаетесь?
– Том не пойдет вам навстречу, – Крис поднимает голову и встречается взглядом с высоким седым мужчиной, – он никогда не сделает того, что вы от него требуете. И я помогу ему в этом. Чего бы мне это ни стоило.
И дергается, потому что теперь смеется седой.
– Именно такого ответа мы и ожидали от вас, Крис. Очень опрометчивый поступок, надо заметить, так говорить со мной. Но что поделаешь. Вы, люди, такие наглые, пока чувствуете себя в относительной безопасности... Но это легко исправить. Том ведь поехал на машине? А знаете, сколько аварий по статистике происходит в Лондоне в день?
– Что вы хотите этим сказать? – Крис судорожно сжимает кулак, пытаясь сконцентрироваться и не поддаться панике.
– Ровным счетом ничего, – скалит гнилые зубы посетитель, – просто говорю, что сейчас на дорогах опасно. А в том состоянии, что Том сейчас... Пожалуй, риск того, что он угодит в ДТП – довольно велик.
– В каком он состоянии?! – взрывается Хемсворт, – что вы несете?!
– Мы несем зло и разрушение, – грубо острит седой. – Но речь сейчас не об этом.
– А о чем же тогда? – Крис прикрывает глаза, заставляя себя успокоиться.
– У Тома рак мозга, если вы не забыли, – улыбается мужчина, – он серьезно болен. А машину в таком состоянии водить...
– У Тома есть еще год, – перебивает его Хемсворт, – вам не запугать меня.
А в груди поднимается ледяная волна страха. Осязаемого. Обволакивающего все существо. Страха за Тома.
– Ты все понимаешь, Крис. Ты умный мальчик, – с издевательским одобрением тянет седой. – В договоре, что мы заключали, был пункт, что в любой момент наша сторона может прекратить выполнять все свои обязательства. И мы воспользовались этим пунктом. Том ведь не хочет ничего делать для нас. Не выполняет свою часть сделки. Так что все юридически верно, как принято говорить.
– Как Том пошел на такое? – Крис зло смотрит на собеседника, пытаясь скрыть под этой маской страх и отчаяние.
– Должно быть, ему было очень больно, – цинично усмехается тот, – в таком состоянии пойдешь на все, лишь бы голова перестала болеть.
– Ублюдок... – выдыхает Крис, забываясь, – грязный ублюдок!
– Сочту за комплимент, – смеется седой. И сразу же резко серьезнеет. – А теперь слушай, Хемсворт. Слушай внимательно. Если, конечно, хочешь спасти упругий зад своего флейтиста. У нас есть интересные условия. Скрывать не буду – это шантаж. Но что нам еще остается?
И Крис думает про себя, что шантаж здесь был с самого начала. Ни дня без этого мерзкого, грязного шантажа. Но вслух говорит:
– Я весь внимание.
– Мы не дадим Тому умереть только в том случае, если он согласится стать тем, кем мы хотим его видеть. Рычаг давления на него теперь есть только у тебя. Инициация должна пройти через семь дней. Если до того момента Том не примет все условия – он умрет. Потому что на тот момент, когда мы забрали его болезнь, жить ему оставалось как раз семь дней.
– Вы не дадите ему умереть, – с вызовом говорит Крис, – он вам нужен.
– Хочешь это проверить? – седой улыбается. – Вперед. Но как бы тебе не пожалеть потом... Тому ведь будет очень больно... Ты видел когда-нибудь умирающих от опухоли в мозгу? Обезболивающее не помогает, сон не приходит... Они умирают мучительно медленно и больно.
– Уходите, – Крис поднимается на ноги. – Я все понял. Нам больше не о чем разговаривать.
– Как скажете, мистер Хемсворт, – и насмешливо поклонившись, незваный гость кивает двум охранникам, застывшим в дверях, и выходит.
А Хемсворт выхватывает мобильник, судорожно давит на разблокировку... И вдруг понимает, что номера Тома у него нет. Он так и не спросил номер его мобильного...
Идиот...
И Крис тяжело опускается обратно на тот злосчастный стул, почему-то улыбаясь. Он не знает, почему эта дурацкая улыбка перекосила лицо. Наверное, чтобы слезы, катящиеся из глаз, выглядели еще более нелепыми...
И звук открывающейся двери.
Крис вскакивает с места, почти бежит в прихожую... На пороге Том, прижимающий к груди большой бумажный пакет. Бледное лицо, черные синяки под глазами, аккуратно приглаженные волосы... И тонкие струйки крови, лениво текущие из носа.
– Том... – выдыхает Хемсворт, и беспомощно смотрит на то, как англичанин осторожно ставит на пол пакет, снимает пальто, аккуратно вешает его на вешалку...
– Идем, Крис, – Хиддлстон стирает пальцами кровь из-под носа, – я принес печенье. Нужно заварить чай...
***
– Со мной все хорошо, – натянуто улыбается Том. – Правда, Крис. Тебе не стоит волноваться. Я просто устал.
А Хемсворт молча разглядывает меловое лицо музыканта и никак не может понять, как в такой ситуации Том еще может лгать. Почему не говорит о том, что симптомы вернулись? Почему так тщательно скрывает боль?
Зачем ему это?
– Не выспался, да? – Крис подцепляет с тарелки печенье и целиком кладет в рот.
– Что-то вроде того, – Том мимолетно прижимает пальцы к виску и снова одаривает Криса вымученной бледной улыбкой, – не стоило пить кофе на ночь.
Крис не выдерживает. Отставляет в сторону чашку и тихо спрашивает:
– Ничего больше сказать мне не хочешь?
Музыкант как-то нахохливается и отрицательно качает головой:
– Я не понимаю, о чем ты, Крис. Мне, наверное, просто стоит съездить к врачу. Пусть он посоветует мне хорошее успокоительное.
– Зачем ты лжешь, а? – Хемсворт устало откидывается на спинку и меряет Тома взглядом. – В этом нет смысла.
– Крис, тебе не кажется, что ты ведешь себя странно? – англичанин почти зло сжимает чашку. – В чем я могу солгать тебе?
– Это ты мне скажи.
– Я пойду, лягу. Мне нужно попробовать уснуть, – Том тяжело поднимается. И Крис видит, как побелели его пальцы, вцепившиеся в край стола.
– Он приходил ко мне, – Хемсворт нервно выцарапывает из кармана сигареты. – После того, как ты уехал. Тебе это ни о чем не говорит?
Сердце ухает куда-то в район желудка. В глазах темнеет... Том судорожно хватает ртом воздух, пытаясь не задохнуться, совладать с болью... Да хотя бы остаться на ногах!
Комната, ставшая зыбким маревом, плывет куда-то в сторону, реальность трескается... И вдруг сильные руки подхватывают под спину, не дают упасть.
– Тише... – Крис держит осторожно, словно боится сделать больно, – тише... Сейчас станет получше.
И Том смеется.
Вернее хотел бы засмеяться, но вместо этого только некрасиво хватает ртом не желающий поступать в легкие воздух.
– Что... – голос срывается, – он тебе сказал?
Хиддлстон не знает, зачем спрашивает это. И так понятно, что услышал Хемсворт. Только вот...
– Сначала сядем.
И Том понимает вдруг, что они уже в гостиной. А Крис прижимает его к себе, словно ребенка. Мягко похлопывает по плечу...
– Отпусти... – Хиддлстон отстраняется и почти падает на диван. Запрокидывает голову, пытаясь унять вновь возобновившееся кровотечение. Естественно... Внутричерепное теперь зашкаливает.
Хемсворт садится рядом, искоса смотрит...