Том не принимал наркотиков примерно с момента того случая. Почему сейчас это снова началось?
Покосившись на заднюю дверь клуба, юный гитарист медленно пополз к выходу, при этом стараясь не отводить взгляд от безделушки. Парень словно боялся, что та прыгнет на него со спины и снова обожжет его дикой болью.
— Ничего не происходит. Ничего не происходит, — уверял себя он, не выпуская объект раздражения из поля зрения.
Быстро повернув ручку, парень выскочил за дверь и навалился на нее спиной.
— Надо сегодня пораньше лечь. И никакого кофе на ночь. И никакого алкоголя… Возможно, пару дней. И Георгу яйца откручу, как только приду, даже если он ни при чем, все равно давно пора!
Трясущейся рукой Том выбил из пачки сигарету. Дым наполнил легкие, потом прошел по дыхательным путям — и обратно, успокаивая, щекоча нос и горло, оставляя горьковатый привкус табака. Молодой человек выпустил тонкую струйку через ноздри и попытался отогнать от себя все дурацкие мысли. Конечно же, ему показалось. Медальоны не разговаривают. Все дело было в какой–то шутке, скорее всего, туда вмонтировали что-то типа дисплея, стоило лишь рассмотреть безделицу поближе. Наверняка всему этому быстро найдется разумное объяснение.
— Каааарррр! — внезапно тишину нарушил новый звук.
Том удивленно открыл глаза. На электропроводах чуть повыше него сидел огромный ворон. Пернатый смотрел на человека маленькими черными глазками — угольками, словно зная заранее, что тот тоже взглянет на него.
— Ого, — Том не мог отвести глаз — черные перья ворона в красиво переливались электрическом свете прожекторов. — Откуда такой взялся тут?
— Каааар! — еще раз хрипло каркнула птица. Ворон словно посмеивался над парнем с высоты.
Его взгляд не понравился мальчишке. Том огляделся и, не найдя ничего лучше, поднял с земли пустую банку из-под энергетика. Он швырнул ее в ворона, не попав, впрочем, даже рядом — было слишком далеко. В этот момент (Том готов был поклясться в этом собственной гитарой) птица открыла клюв и… засмеялась. Нет, не настоящим смехом, она прокаркала что-то, но слишком уж явно блеснули его черные глазки-бусинки. Совсем как у человека…
Мальчик удивленно смотрел на внезапного гостя, но тот ловко снялся с места и взмыл в ночное городское небо. Том приложил ладонь к саднящей голове. В переулке за баром кроме него никого не было, и никто не мог сказать, являлось ли это галлюцинацией или правдой, однако, на этом приключения еще не кончились. Внезапно в стороне кто-то глухо застонал. Том резко повернул голову на звук и немо уставился в место, откуда тот исходил.
Он был здесь не один.
Тем временем, в Небесной Канцелярии происходил не меньший бедлам:
— Она убьет меня. Как пить дать, она точно теперь меня убьет, — бессмысленно бормотал Давид, созерцая стену. — Я могу говорить ей сколько угодно о том, что вышел из себя, о том, что ее сын не подарок. Она размажет меня по стенке, Сакий. Почему ты плохо держал мне руки?
— Но вы же велели хватать мальчишку! — недоумевая, спорил Страж.
Давид устало глянул на него.
— Ну, вот видишь, что я наделал в результате? Дьявола я сын! — он с характерным звуком стукнулся затылком о стену.
Выжженное пятно на простыни в том месте, где только что сидел Вильгельм, напоминало Апостолу о собственной вспыльчивости.
— Ваше Превосходительство, ну простите! Все как-то резко вышло из-под контроля!
Однозадачная система Сакия иногда доводила Златокрылого до ручки, впрочем, сейчас он понимал, что сваливать свои неврозы ему не на кого. Отправить Вильгельма на землю вдруг показалось ему последним разумным решением, особенно при учете, что Симония должна с минуты на минуту явиться во Дворец. Правота Сакия казалась неоспоримой: события как-то слишком быстро вышли из-под контроля.
— Мне принести вам водички? — заботливо поинтересовался Охранник.
— Принеси мне мыло и веревку. Сейчас они придутся весьма кстати.
Пожав плечами, Страж развернулся и медленно закосолапил к двери.
— Куда это ты, скажи на милость? — Давид с трудом приподнял тяжелые веки.
— За мылом и веревкой?
— И что я с ними буду делать, дурья твоя башка? — неожиданно взорвался Апостол. — Ангелы и Апостолы не умирают так! Ты же сам знаешь! Мы всего лишь уходим в мир белого тумана!
Охранник только захлопал глазами. Он перестал понимать вообще что-либо.
— О, Всевышний, убьет, она просто размажет меня, прямо сейчас, — тут же исторг вздох несчастный Давид, прикрывая ладонью глаза.
Он еще раз посмотрел на надрезанное яблоко в своей руке, прекрасно осознавая, что должен был дождаться Симонии и принять решение с ней, ведь даже тот факт, что он сам Верховных Апостол, не спасет его от праведного гнева родной сестры. А вот теперь он мог лишь уговаривать себя и утешаться тем, что мать Вильгельма не наложит на него руки. Будет бесполезно объяснять ей, что ее чудному сыночку неплохо побыть в мире людей, потому что там ему самое место.
— Так мне не нужно никуда идти? — На всякий случай поинтересовался Сакий, стараясь не раздражать и без того нервное Превосходительство.
— Водички… Принеси водички, — с трудом оторвав язык от сухого неба прохрипел в ответ Давид.
Сакий кивнул и пошел, куда ему сказали, громыхая по полу древком алебарды, а Златокрылый прикрыл веки, пребывая в глубоких думах. Он соединял и разъединял мыски сандалий, прикидывая, что делать дальше.
Если так подумать — нет Вильгельма, нет проблем, нет никаких Демонов на территории Рая. Однако, полегчало ли от этого Его Превосходительству? Нет. Понятия о том, как убедить Симонию, что все под контролем, у Давида не было. С ее сыном, разумеется, будет полный порядок — с такими, как он, ничего не случается. Но это ведь не аргумент! Пообещать ребенку охрану? Да какой нормальный светлый Страж согласится присматривать за этой бестией?
Давид закрыл глаза рукой. Ему было жаль свои нервы.
В своих размышлениях он как раз перешел со стадии «о-боже-и-что-теперь» к стадии «я-еще-слишком-молод-чтобы-умирать», как вдруг в комнату влетел Сакий, не успевший отойти так уж далеко:
— Ваше Превосходительство!!! Ваше Превосходительство!
Страж бешено вращал глазами, и Давид понял, что это значило.
— Она уже здесь? — обреченно спросил он.
— Собственной персоной.
Давид содрогнулся. Вот именно этого-то и стоило бояться больше, чем страшного суда и низвержения в Ад. И даже больше Вильгельма.
— Дай сюда воду, я не успел морально подготовиться!
Златокрылый вырывал у Охранника стакан. Симония влетела в тюремную камеру минутой позже. Щеки ее раскраснелась, а глаза метали молнии. При виде сестры начальника даже гигантский Страж затрясся, как лист и вжался в угол, пропуская ее.
— Давид! Как это понимать? Что произошло?
— Как понимать, как понимать. Я тебе обо всем написал, – заюлил Верховный Апостол. — Мы с ним опять... Эммм... Не поладили.
— Давид, я хочу поговорить с Вильгельмом. Где он? — Потребовала Симония, оглядываясь по сторонам и не находя своего сына рядом.
Давид встал так, чтобы загородить ей своей фигурой вид на обугленные простыни.
— С мальчиком поговорить. Видишь ли, это было бы весьма проблематично, – он кашлянул и добавил: — Проблематично прямо сейчас.
— Это почему еще, позволь узнать?
— Эээ… Это… Нууу… Он получил особое задание от меня и сейчас спешит его выполнять, — туманно изрек Апостол.
— Давид, — Симония сжала кулаки. — Где. Мой. Сын?
— Да нету их тута. Сослали их, Симония, на землю. — Сакий почесал концом алебарды плешивую макушку. — Его Превосходительство вспылил немного и накормил их Эдемским яблоком.
Давид посмотрел на него так добро и ласково, что Страж едва не низринулся прямо в палату к Нижним.
— Что? — Симония прищурилась. — Куда-куда сослали?
Через секунду Давид уже оказался в углу прижатый туда алебардой, направленной прямо в его лицо. Сакий и сам не понял, как оружие вырвалось из его рук и оказалось у лица, никак не относящегося к Дворцовой должности.
— Что мне прикажешь с ним делать, ты свалила его на мою голову нарочно, чтобы он портил мою жизнь! — завопил Давид, в ужасе косясь на пляшущее у его носа острие. — Он уничтожает все, чего касается! Он изрисовал мой чудный парадный портрет! Он не справляется со своей работой! Он выбросил в пропасть трактаты Вавилонских писарей! Что я должен был делать?
— Не говори со мной так, Адова пса ты сын, ты знаешь, что я прекрасно умею обращаться с вилами и другими колющими предметами! Что ты сделал с мальчиком? — не предвещающим ничего доброго тоном процедила сквозь зубы отчаявшаяся мать.
— Ты не могла бы немного опустить оружие? Я правда плохо соображаю, когда мне в лицо тычут острым!
Давид придержал пальцем острый кончик. При этом он делал Сакию всяческие знаки глазами, чтобы тот посодействовал освобождению.
Страж маячил сзади, подбираясь то справа, то слева, не зная, как помочь своему бедному начальнику. Все его попытки так или иначе заканчивались провалом — он не понаслышке знал, что с разозленной Симонией разговаривать бесполезно.
— Интересно, а ты соображал, когда отправлял ребенка одного в мир людей, ничего толком ему не объяснив?! — Симония все плотнее прижимала Давида в угол.
— Этот твой ребенок… — Давид лихорадочно припоминал все цензурные выражения, но они упорно не шли ему в голову. — Устроил здесь мини-переворот! Я не выдержал! Могут у меня сдать нервы в конце концов?
— Ты накормил его Эдемским яблоком!
— Его крылья у меня, видишь? — трясущимися руками Давид вытащил из-за ворота сверкающий кулончик в виде сферы, в котором трепетали крошечные крылышки. — Я ведь его не в Нижнюю палату сверг! Поверь мне, он отправился туда с комфортом. Я обещаю, я пошлю ему подмогу!
Взгляд Симонии метнулся по комнате к выжженному кругу на простыни — единственному следу, оставшемуся после транспортировки Вильгельма в мир людей.
— Мой мальчик! — Вскрикнула она, всплеснув руками.
К большому счастью Давида, она бросила, наконец, алебарду и присела на корточки рядом с тем местом.
Давид облегченно выдохнул. Первый приступ бешенства Симонию, кажется, уже отпустил. Златокрылый гневно указал Сакию взглядом на алебарду, подавая ему знаки, чтобы тот убрал ее от греха подальше.
— Прошу тебя, давай не тут. Нам надо поговорить там, где нас не услышат! — Златокрылый простер к сестре руку.
— Ты уж не сомневайся, поговорить нам действительно надо, — проговорила она, поднимая на него тяжелый взгляд.
Больше ни слова не произнося, Симония подхватила под локоть бледного, как молоко, брата и поволокла его в надежное место — туда, где он смог бы поделиться с ней всеми подробностями. А уж она собиралась спрашивать с него по полной программе.
Заперевшись надежно в своем кабинете и велев Сакию никого не подпускать на дальность полета стрелы, бледный Давид усадил сестру в кресло и рассказал Симонии все, не утаивая даже самых жутких подробностей. Ни того, как он не сдержался, ни того, как Вильгельм откровенно спровоцировал эту вспышку бешенства.
— Тебе доверили ребенка! На перевоспитание! А ты что делаешь, ирод? — Симония больше не пыталась встать, так и сидела в кресле, прикрыв бледное лицо руками. Сакий, который остался за дверью, периодически заглядывал в кабинет, проверяя, не нужна ли помощь.
— Симония, мальчик не пострадает, с его-то способностями. Я пошлю Рафаэля присматривать за ним. Он мой лучший Страж!
— Верни Вильгельма на место, Давид. Мы разберемся с этим, я обещаю! Тебе нужно было подождать меня!
— Эээ... Я не могу… Нам нужно разобраться с его проблемой, будет лучше, если на это время виновника не будет рядом.
— Где это написано?
— Эм... Трактат тысяча пятьсот первый, правило десятое, страница кха-кха... надцатая, — конец фразы получился немного скомканным, но Давид уверенно посмотрел на сестру, которая, увы, не отвечала ему тем же.
— Ты врешь! Трактаты со сводами правил Дворца кончаются на тысяче трехсотом!
— Мы написали несколько сотен недавно, специально в связи с проделками твоего ребенка, — отбил выпад Давид. По крайней мере это было не так далеко от правды.
Глаза сестры гневно блеснули, и Златокрылый снова почти физически почувствовал острие алебарды, прижатое к его шее.
— Но я его обязательно верну, как только выясню, что ребенок хороший и ни в чем не виноват! — быстро затараторил он, комкая последние слова предложения в единую конструкцию.
Симония угрюмо молчала, а у Давида затеплилась надежда, что он может остаться в живых к концу сегодняшнего дня. В конце концов, в своей среде он был на коне!
— Я не верю, что мой сын путается с Демонами, как такое могло произойти? Мальчик он, конечно, сложный, но такое…
— Не могу сказать определенно. Но мои подозрения определенно очень веские.
— Ты хотя бы выслушал его точку зрения, прежде чем срываться?
— Конечно, я выслушал, — Давид немного замялся перед ответом. — Жаль, что это не внесло никакой ясности! Теперь будет расследование. Мы уже собрали группу Стражей, которые понесут дозор по всей территории и прочешут все окрестности. Какие-нибудь следы мы точно найдем. Посмотрим, насколько плоха ситуация. Зная парнишку, я думаю, что тут не все так просто.
— Это более, чем не просто. Это скандал! — звенящим от напряжения голосом воскликнула рыжеволосая женщина.
— Ну, мне-то ты можешь не рассказывать. Но я поступил так, как поступил именно потому, что не хочу, чтобы с ним что-то случилось, — поспешно заверил Давид. — Я не хочу никакой огласки. Мы будем держать руку на пульсе событий, я тебе обещаю!
— Я останусь тут. Пока все это хоть как-то не прояснится, — Симония встала с кресла. — Сакий, проводи меня в комнату, мне надо полежать.
Давид кивнул, дав Стражу знак делать, что говорят. Другого он от нее и не ожидал и ему осталось только молиться за целость Дворца, а так же за сохранность тех людей, на головы которых свалится его чудесный племянничек. Верховный Апостол надеялся, что все разъяснится поскорее, пока Совет Апостолов не спросил с него по всей строгости закона.
На этой мысли он устало опустил плечи.
Симония печально брела по коридору. Ей пришлось бросить многие домашние дела, чтобы резко вырваться в такую даль, но она не могла поступить иначе. Зная характеры Давида и своего сына, она понимала — лучше ей остаться рядом до разрешения конфликта. Положив руку на сердце, рыжеволосая женщина не могла сказать, что доверяла брату на сто процентов. Он был импульсивен и службу свою любил до дрожи, потому неудивительно, если он сделает все, лишь бы черная туча не нависала над ним, а спокойствию Рая не угрожало ничто.
Симония и сама не всегда понимала своего Златокрылого родственника. Они часто не ладили. В детстве, когда родители подобрали их на берегах реки, так же, как подбирают здешние Ангелы всех своих детей, это был шипящий и дерущийся комок из рук и ног, и родителям приходилось держать его по разным углам все двадцать четыре часа в сутки. Симония имела веселый, но вспыльчивый характер и с самого детства доставляла брату немало хлопот, когда тот хотел просто посидеть с книгами, тихо и спокойно изучать любимые предметы или в думах пройтись по берегу озера. Только им обоим исполнилось по сто шестьдесят лет, и для них настало время выбора своего дальнейшего пути. Давид решил попытать счастья во Дворце — он с облегчением собрал все самое необходимое и уехал на службу ко Всевышнему, тогда как Симония решила делать то, что считала нужным для себя — завести семью и растить детей.
У Ангелов это значило, что ей просто следовало дождаться дня, когда на небо попадет чистая душа ребенка и принять ее к себе. Именно так тут и поступали с чистыми душами — безгрешные и светлые, они тоже становились Ангелами, и их принимали к себе другие семьи, чтобы растить, как своих собственных.
И вот тогда-то в истории появился Вильгельм. Он приплыл в корзинке к берегам райской реки Гихон вместе с другими малышами, и Симония сразу поняла, заглянув в его тогда уже черные бездонные глазенки, что именно это дитя станет ее воспитанником. Вместе со своим нареченным мужем Иоргием они растили его, не отказывая ему ни в чем. Мальчик рос в любви и достатке вместе с пятью своими братишками и сестренками, которых Симония приняла к себе в семью значительно позже. Очевидно, именно это и сыграло свою роль — Вильгельм оставался у нее любимым сыном, потому что был ее первенцем. Не стоит говорить, это и наложило свой отпечаток на воспитании сына.