Было пять часов утра; Крис уныло стояла, облокотившись о стойку бара, и ждала Шэрон — та пошла на кухню за льдом. Наконец в коридоре послышались шаги.
— Знаешь, до сих пор не могу в это поверить… — Шэрон с подносом вошла в кабинет.
Крис подняла глаза и застыла в оцепенении. Странное паукообразное существо скользнуло вслед за девушкой через порог. Это была Риган: выгнувшись назад невообразимой дугой, она стояла вверх животом, у самого пола высунув голову меж ступней, и шипела по-змеиному, зловеще поигрывая у губ извивающимся языком.
— Шэрон? — едва вымолвила Крис, не в силах оторвать взгляда от дочери. Девушка остановилась; Риган замерла тоже. Затем Шэрон обернулась, все еще ничего не замечая, и вдруг дико вскрикнула: это по ее лодыжке скользнул влажный язык. Крис побледнела.
— Вызывай доктора! Буди его, поднимай с постели! Сейчас же!
Куда бы ни шла Шэрон этим утром, Риган не отступала от нее ни на шаг.
Глава четвертая
Наступила пятница, 29 апреля. Крис стояла в холле и ждала, пока Кляйн и еще один доктор, очень известный специалист в области нейропсихиатрии, не закончат осмотр.
Врачи наблюдали Риган уже полчаса. Все это время она металась из стороны в сторону, вертелась волчком, корчила гримасы и рвала на себе волосы, затыкала вдруг уши, будто спасаясь от внезапного грохота, и страшно ругалась; иногда вдруг начинала визжать от боли. Наконец девочка упала лицом вниз на кровать, поджала к животу колени и застонала, то и дело издавая странные нечленораздельные звуки.
Психиатр жестом отозвал Кляйна в сторону.
— Введем ей транквилизатор, — прошептал он, — и я попробую с ней поговорить.
Терапевт кивнул и подготовил 50-миллиграммовый раствор торазина. Они осторожно приблизились к кровати, но Риган резко обернулась, словно почувствовав опасность, злобно взвизгнула и с яростными воплями стала отбиваться от психиатра, пытавшегося ее придержать. Лишь с помощью подоспевшего Карла извивающееся тело удалось прижать к кровати, и Кляйн, наконец, сделал укол.
Первой дозы оказалось недостаточно, и лишь через несколько минут после повторной инъекции девочка стала постепенно успокаиваться и расслабляться. Внезапно она подняла глаза и удивленно оглядела всех.
— Где моя мама? — спросила она и вдруг расплакалась. — Я хочу видеть маму!
Психиатр молча подал сигнал — Кляйн быстро вышел за Крис.
— Подожди секундочку, мама сейчас придет. — Доктор присел на край кровати, ласково поглаживая девочку по волосам. — Ну, ну, не плачь, моя милая, все хорошо; видишь — я врач…
— Я хочу видеть маму! — не унималась Риган.
— Мама уже идет. Что-нибудь болит, детка?
Девочка кивнула. Слезы ручьями текли по щекам.
— А где у тебя болит?
— Везде! — зарыдала она. — Все тело болит!
— О моя доченька!
— Мама!
Крис бросилась к кровати; она обняла девочку и, осыпая ее поцелуями, стала успокаивать и ласкать. А потом сама разрыдалась.
— Рэгс, ты вернулась! Наконец-то — это снова ты!
— Мамочка, он мучает меня, — захлюпала носом Риган. — Защити меня от него, хоть как-нибудь! Ладно?
Крис смутилась на секунду, оглянулась растерянно на врачей.
— Только что она получила большую дозу успокоительного, — мягко объяснил психиатр.
— Вы хотите сказать, что…
— Не знаю… посмотрим. — Он не дал ей договорить и повернулся к Риган. — Что с тобой, деточка, скажи мне?
— Я не знаю! — воскликнула девочка. — Не знаю, зачем он меня так мучит. — Ручейки слез текли не переставая. — Мы всегда с ним так дружили!
— С кем?
— С капитаном Гауди! А теперь во мне — будто кто-то чужой. Он… заставляет делать всякие вещи.
— Это капитан Гауди?
— Не знаю.
— Но он — человек? — Девочка кивнула. — И кто же он?
— Я не знаю!
— Ну хорошо. Слушай, Риган, давай-ка сыграем с тобой в одну игру. — Доктор вынул из кармана блестящий шарик, закрепленный на серебряной цепочке. — Ты, может быть, видела в кино, как людей гипнотизируют? — Она кивнула. — Так вот я, представь себе, гипнотизер! Правда! Гипнотизирую всех подряд — ну, тех, во всяком случае, кто хорошо попросит. И вот, Риган, думается мне, что если я тебя сейчас загипнотизирую, тебе это очень поможет. Тот, кто сидит там и мучает тебя, он просто возьмет да и выйдет наружу. Ну что, хочешь побывать в гипнотическом трансе? Только не бойся: видишь, и мама тут с тобой рядом.
Риган вопросительно взглянула на Крис.
— Соглашайся, крошка, — кивнула та. — Кто знает, вдруг, правда, поможет.
Риган подвинулась к психиатру и чуть заметно кивнула.
— Ну ладно, — сказала она очень тихо. — Только чуть-чуть.
Доктор улыбнулся и в то же мгновение вздрогнул от грохота за спиной: это упала с письменного стола изящная вазочка, еще секунду назад стоявшая у самого локтя доктора Кляйна. Терапевт перевел несколько раз изумленный взгляд со своей руки на осколки, затем нагнулся и начал их подбирать.
— Не беспокойтесь вы ради Бога, — поспешила остановить его Крис. — Потом Уилли все сделает.
— Сэм, будьте добры, закройте ставни и задерните шторы, — попросил психиатр. Комната погрузилась в полумрак. Он взял двумя пальцами кончик цепочки и поймал шариком солнечный блик. Маятник начал медленно раскачиваться.
— А теперь, Риган, смотри на этот шарик внимательно, — загудел монотонный голос гипнотизера. — Не отрывай от него взгляда. Очень скоро ты почувствуешь, как веки твои тяжелеют…
Через несколько секунд девочка уже пребывала в трансе.
— Поразительно гипнабельна, — шепнул психиатр в сторону; затем спросил, обращаясь теперь к пациентке: — Тебе сейчас удобно, Риган?
— Да. — Голос ее тихим шелестом будто донесся откуда-то издалека.
— Сколько тебе лет, Риган?
— Двенадцать.
— Внутри тебя кто-то есть?
— Иногда.
— Когда?
— В разное время.
— Это человек?
— Да.
— Но кто это? — Я не знаю.
— Капитан Гауди? — Я не знаю.
— Это мужчина? — Я не знаю.
— Но он находится в тебе? — Да, иногда.
— И сейчас тоже? — Я не знаю.
— Если я захочу его самого спросить об этом, ты позволишь ему ответить? — Нет.
— Почему нет? — Я боюсь.
— Чего? — Я не знаю.
— Ты знаешь, Риган, мне кажется, если я поговорю с ним, он уйдет из тебя. Ты хочешь избавиться от него? — Да.
— Тогда пусть он поговорит со мной. Как, разрешаешь?
— Да, — ответила девочка после долгой паузы.
— Итак, сейчас я обращаюсь к тому, кто живет в Риган, — твердо отчеканил гипнотизер. — Если это действительно так, то ты тоже сейчас находишься под гипнозом и должен отвечать на все мои вопросы. — Он помолчал, давая внушению время проникнуть в подсознание, повторил его еще раз и добавил: — Итак, отвечай мне: ты — в ней?
Наступила тишина. Затем произошло нечто странное. Дыхание Риган резко изменилось; оно стало густым и смрадным, пошло по комнате волнами зловонного пара. Психиатр, сидевший в полуметре от девочки, невольно отпрянул, затем взял себя в руки и направил блик маятника ей в лицо.
Крис беззвучно вскрикнула. Лицо дочери медленно пришло в движение, черты его исказились, стали утолщаться и растягиваться, превращаясь в злобную маску, губы судорожно перекосились, распухший темный язык вывалился наружу.
— О Боже! — выдохнула Крис.
— Ты — тот, кто живет в Риган? — спросил доктор. Девочка кивнула.
— Кто ты?
— Откинъя, — с трудом выдавила она из себя.
— Это твое имя? — Риган кивнула.
— Ты человек?
— Ад.
— Если это утвердительный ответ, кивни головой. — Она кивнула.
— Ты говоришь на незнакомом мне языке?
— Ад.
— Откуда ты?
— Агоб’то.
— Ты… робот?
— Агоб’тоятен, — ответила Риган.
Над следующим своим ходом психиатр раздумывал несколько секунд.
— А теперь на все мои вопросы я попрошу тебя отвечать движениями головы: да — сверху вниз, нет — слева направо. Ты меня понял? — Риган кивнула.
— Твои предыдущие ответы имели какой-то смысл? — Да.
— Риган была с тобой знакома раньше? — Нет.
— Знает ли она о тебе сейчас? — Нет.
— Ты — ее выдумка? — Нет.
— Ты действительно существуешь? — Да.
— Как часть Риган? — Нет.
— Ты когда-нибудь был ее частью? — Нет.
— Ты ее любишь? — Нет.
— Ты ее ненавидишь? — Да.
— Ты ненавидишь ее за что-то конкретное? — Да.
— Ты обвиняешь ее в родительском разводе? — Нет.
— Имеет ли твое появление какое-то отношение к ее родителям? — Нет.
— К ее друзьям? — Нет.
— Но ты ненавидишь Риган? — Да.
— Ты за что-то наказываешь ее? — Да.
— Ты хочешь причинить ей зло? — Да.
— Убить ее? — Да.
— Если она умрет, ты умрешь вместе с ней? — Нет.
Последний ответ, похоже, обеспокоил психиатра: скрипнув пружинами, он уселся поудобнее, опустил глаза и задумался. В мертвой тишине притихшей комнаты слышно было лишь хриплое дыхание Риган; оно вырывалось наружу с шумом и скрипом, как из старых, насквозь прогнивших мехов, — отвратительно близкое, но вместе с тем бесконечно далекое дыхание странного, зловещего мира.
Психиатр заглянул в злобное, уродливо перекошенное лицо; новая мысль искоркой мелькнула в его глазах.
— Может ли она как-то заставить тебя уйти? — Да.
— Ты мне можешь сказать, что она должна сделать для этого? — Да.
— И скажешь? — Нет.
— Но…
Психиатр осекся, вскрикнув от резкой боли, дернулся всем телом, все еще отказываясь разумом поверить в происшедшее. Вытянутой рукой девочка влезла ему между ног; в то же мгновение на мошонке его защелкнулись железные когти. Несколько секунд он извивался, молча пытаясь освободиться от мертвой хватки.
— Сэм! — наконец прохрипел он, выпучив глаза. — Сэм, помоги мне!
Началось нечто невообразимое. Крис встрепенулась и бросилась к выключателю. Кляйн рванулся на помощь. Риган запрокинула голову, залилась дьявольским кудахтаньем, потом вдруг завыла по-волчьи.
Крис наугад шлепнула по стене ладонью. Будто замедленные кадры плохо отснятого кошмара поплыли у нее перед глазами. Риган с двумя мужчинами на кровати; руки, ноги и головы в одном извивающемся клубке; водоворот гримас, воплей и страшных проклятий. Риган ржала, хрюкала, хохотала, а кошмар раскручивался, убыстрялся, будто пытаясь угнаться за ритмом трясущейся, дергающейся из стороны в сторону кровати. Крис стояла у стены, не в силах пошевелиться. Наконец, дочь ее закатила глаза, разинула рот и — горячей волной боли и крови из самых недр истерзанного детского существа поднялся и вырвался наружу душераздирающий вопль ужаса.
Риган без чувств рухнула на кровать. Комната будто осела вдруг, освободившись на какое-то время от невидимого, невыразимого кошмара.
На несколько секунд все застыли, будто в оцепенении. Затем психиатр с Кляйном высвободились из взаимных объятий, медленно поднялись. Некоторое время они молча смотрели на девочку. Наконец терапевт проверил пульс, натянул на нее одеяло и кивнул остальным на дверь. Все вышли из спальни и направились в кабинет.
Крис села на диван, врачи расположились в креслах, лицом друг к другу. Минуту все трое сидели молча; психиатр покусывал губу, уставившись в одну точку на кофейном столике.
— Ну и что бы все это значило, черт побери? — прошептала Крис, поднимая на него измученный взгляд посветлевших, будто выжженных горем глаз.
— Вам не знаком язык, на котором она говорила?
Крис молча покачала головой.
— Вы исповедуете какую-либо религию?
— Нет.
— А ваша дочь?
— Нет.
Психиатр задал еще несколько вопросов, — все они касались так или иначе психического здоровья девочки в прошлом — но, похоже, ответы матери его нисколько не успокоили.
— Так что же с ней все-таки? — снова спросила Крис; ее побелевшие от напряжения пальцы беспрестанно мяли носовой платок. — Что происходит с моей дочерью, в конце-то концов?
— Этого мы пока не знаем, — ответил психиатр уклончиво. — Впрочем, в любом случае было бы крайне неразумно с моей стороны пытаться поставить диагноз после столь поверхностного знакомства с болезнью.
— Но, наверное, у вас есть какие-то соображения?
— Мне вполне понятно ваше нетерпение. — Он вздохнул и почесал лоб. — Поэтому поделюсь, так сказать, первыми впечатлениями.
Крис кивнула и подалась вперед; пальцы ее заскользили по вышитому краю платочка, перебирая стежки так, будто это были крошечные монашеские четки.
— Ну, во-первых, все это меньше всего похоже на симуляцию, — начал он. Кляйн согласно кивнул. — К такому выводу приводит нас целый ряд факторов: в частности, необычные, очень болезненные конвульсии, а главное, резкое изменение черт лица — помните, в тот момент, когда я вызвал того, кто якобы в ней “поселился”. Дело в том, что физический эффект такого рода возможен лишь в том случае, если человек в свою “вторую личность” искренне верит. Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Вроде бы да, — покосилась на него Крис недоверчиво. — Неясно мне только, откуда вообще берется эта самая “вторая личность”. О раздвоении личности толкует каждый кому не лень. Но я ни разу не слышала человека, который попытался бы как-то это явление объяснить.
— И, боюсь, не услышите, миссис Мак-Нил. Заметьте: понятиями “сознание”, “разум”, “личность” мы тоже оперируем более чем свободно, а ведь очень смутно представляем себе, что за всем этим кроется. Так что “раздвоение личности” — не диагноз, скорее, лишь предположение, порождающее лишь новые вопросы. Фрейд считал так: болезненные идеи и переживания, подавленные сознанием, загоняются в глубь подсознания; тут они дозревают, начинают искать себе выход — и находят его в форме самых разнообразных психических заболеваний. Если такая вот подавленная или, говоря точнее, “диссоциированная” идея (диссоциация в данном случае — не более чем отделенность от основного потока сознания) обладает достаточно мощным потенциалом, а сам этот основной поток ослаблен или дезориентирован, возникает опасность шизофренического психоза. Шизофрения, кстати, — никакое не “раздвоение” личности: это, скорее, уже ее распад. Так вот, в тех лишь редчайших случаях, когда диссоциированный поток обладает не только достаточной силой, но и тенденцией к самоорганизации, когда он стремится выделиться в самостоятельную единицу разума, разговоры о “второй личности” имеют какой-то смысл: она действительно иногда принимает на себя отдельные, в частности, физиологические функции.
Все это Крис выслушала, не проронив ни слова. Переведя дух, психиатр продолжал:
— Впрочем, это всего лишь одна из теорий. Есть и другие: они касаются, в основном, понятия “бегства в бессознательное” — речь тут идет о “бегстве” от личностного конфликта или эмоционального стресса. Так или иначе, Риган, судя по всему, к шизофрении не предрасположена, да и ЭЭГ соответствующих отклонений не показала. Что же у нас остается? Обширнейшая территория психиатрического ландшафта, известная под общим названием “истерия”.
— В которой я пребываю с прошлой недели, — заметила Крис тусклым голосом.
Психиатр едва заметно улыбнулся.
— Истерия, — продолжал он, — есть форма невроза, при которой эмоциональные расстройства переходят в органические заболевания. Диссоциация, кстати, и здесь в отдельных случаях имеет место. Например, при психастении больной перестает осознавать сам себя: он видит себя будто со стороны и поступки свои приписывает кому-то другому. Собственное его представление, однако, об этой самой “второй личности” более чем неопределенно, чего о вашей дочери не скажешь. Тут-то мы и подошли с вами к форме “перемещенной” истерии, которую Фрейд назвал “трансфером”. Ее основные источники — чувство вины и жажда самонаказания. Присутствует и диссоциация; нередко она переходит во множественное раздвоение личности. При этом наблюдаются эпилептоидные конвульсии, галлюцинации, нездоровое мышечное возбуждение.