— Иезуиты как раз ушли трезвыми.
— Они не пьют?
— Да ты рехнулась! — заорал Бэрк. — Они не пьют, а глушат! Удивляюсь, как в них влезло столько.
— Слушай, Бэрк, потише! Тут Риган.
— Ах да, Риган, — зашептал он, — ну, дай же мне тогда выпить скорей.
— Каким же это ветром тебя занесло на факультетское чаепитие?
— А — встреча с общественностью; как раз то, чем тебе неплохо было бы заняться. — Крис приготовила джин со льдом; режиссер с благоговением поднес стакан к губам. — Особенно после того, как мы испоганили их территорию. Ну же, смейся — у тебя это здорово получается: хихикать да задницей вилять.
— Я всего лишь улыбнулась.
— Что делать — кому-то нужно же было их ублажить.
— Ну, и ты ублажил, конечно, всех; скажи-ка мне, Бэрк, сколько раз ты употребил там слово “е…”?
— Радость моя, не будь ты ко мне так сурова. Расскажи лучше, как у тебя дела.
Крис в ответ лишь уныло пожала плечами.
— Что так грустно? Ну-ка, выкладывай, в чем дело?
— Сама не знаю. Выпью и я, пожалуй, — она потянулась за стаканом.
— И правильно, для желудка полезно. Ну, так в чем дело?
— Ты задумывался когда-нибудь о смерти? — Крис медленно налила себе водки.
— Извини, но…
— Да, о смерти, — перебила она, — думал когда-нибудь, а Бэрк? Что это значит? В действительности, что это значит?
— Я не знаю, — в голосе его послышалось легкое раздражение. — О таких вещах я не думаю вообще. Просто умираю постепенно, и все. Что это ты об этом заговорила?
Крис пожала плечами.
— Не знаю, — произнесла она тихо. Затем бросила в стакан кусочек льда, поглядела на него задумчиво. — Хотя… знаю, конечно. Видишь ли, сегодня утром… меня осенило вдруг. Это было как… сон в момент пробуждения. Не знаю. Понимаешь, до меня дошло вдруг, что это. Бэрк, это конец, конец! — я в ту минуту представила себе его необычайно ясно. — Крис покачала головой. — Боже, как я перепугалась. Ощущение такое, будто срываешься с планеты и летишь в какую-то пропасть со скоростью света.
— Полнейшая чепуха, — хмыкнул Бэрк. — Смерть приносит успокоение.
— Кому угодно, только не мне.
— Ну, и кроме того, ты как бы продолжишь жить в своих детях.
— Э, брось. Дети мои — это уже не я.
— И слава богу. Одной такой на белом свете предостаточно.
— Нет, Бэрк, ты только вдумайся! Перестать существовать — навсегда. Это же…
— О, ради всего святого! Лучше приходи на чаепитие через неделю; глядишь, священники наши тебя и успокоят. — Бэрк грохнул стаканом о стойку. — Давай-ка еще.
— Ты знаешь, а я ведь думала, они не пьют.
— Ну и дура.
Опасный огонек зажегся в его глазах. Что это он — подходит к своей черте? Или она попала случайно на болевую точку?
— А они исповедуются?
— Мне-то откуда об этом знать?! — взревел Бэрк.
— Разве ты не учился на…
— Где мой джин, я тебя спрашиваю?
— А кофе не хочешь?
— Хватит болтать, в конце концов. Мне выпить нужно.
— Выпей кофе.
— Ну пожалуйста: чуть-чуть еще вдогонку — и я ухожу.
— “Линкольн Хайвэй”?
— Гадость. Не пью такого. Ну наливай же наконец.
Бэрк подпихнул ей стакан, и она плеснула туда джину.
— Не знаю, может быть, действительно пригласить кого-нибудь из них к себе? — задумчиво проговорила Крис.
— Кого?
— Ну, не знаю, — она пожала плечами, — из этих священников — только кого-нибудь поважней.
— Потом не отвяжешься. Грабители, одно слово, — просипел Бэрк и залпом осушил стакан.
Вот-вот взорвется. Крис поспешила переменить тему: рассказала ему о сценарии, о возможности впервые в жизни снять собственный фильм.
— Так это здорово, — язык у Дэннингса стал заплетаться.
— Но это меня и пугает.
— А, ерунда. Самое трудное в работе режиссера, детка, это заставить других поверить в то, что это работа трудная. Сначала я и сам этого не понимал, ну а теперь — сама видишь: все элементарно.
— Бэрк, если б ты знал, как я мечтала об этом, но вот предложили — и я уже сама в себя не верю. Трудно мне будет, в техническом отношении особенно.
— А ты предоставь это другим: редакторам, операторам, сценаристам. Найди хороших ребят, и они тебя вытянут. Главное в нашем деле — это работа с актерами, а тут ты всем дашь сто очков вперед. Ты ведь не только рассказать им все сможешь, но и — показать тоже. Вспомни Пола Ньюмана, “Рэйчел, Рэйчел” — и давай-ка успокаивайся.
Но Крис никак не могла успокоиться.
— И все же — об этой самой технической стороне. — Пьяный ли, трезвый, Дэннингс был великолепным режиссером и мог оказать ей неоценимую помощь.
— Ну например? — спросил он.
Битый час вгрызалась она в гранит режиссерской науки. Разумеется, все, о чем говорил сейчас Дэннингс, можно было найти и в литературе, но Крис уставала от книг; прочитать человека от корки до корки — вот это другое дело. От природы цепкая и любознательная, она научилась овладевать собеседником и — выжимать его до последней животворной капли. Ну а книгу не выжмешь, не кольнешь словом, не рассечешь вопросами до самой сердцевины. Там всегда все “следовательно”, “совершенно ясно, что” и “как известно”; а откуда известно и почему все так ясно — Бог его знает. Книги — они как Карл: непроницаемы и непостижимы.
— Главное для тебя, дорогая, найти отличного специалиста по монтажу. — К Дэннингсу постепенно вернулось привычное добродушие; кажется, опасный момент миновал. — Такого человека, с которым ничего не страшно.
Коротким смешком режиссер дал понять, что урок окончен.
— Прошу прощения, мадам. Вы что-то хотели? — Карл стоял в дверях; вид у него был самый что ни на есть предупредительный.
— Привет, Торндайк, — хихикнул Дэннингс, — или как тебя — Хайнрих? Никак не могу запомнить.
— Меня зовут Карл.
— Ах да, конечно. Запамятовал, черт меня подери. Слушай, Карл, ты там у себя в гестапо чем занимался — общественными отношениями или общественными организациями? Есть тут, вроде бы, разница — не понимаю, какая.
— Ни тем, ни другим, сэр. Я швейцарец.
— Да, как же, — захохотал Дэннингс. — Скажешь еще, с Геббельсом ни разу не играл в кегли? И не летал с Рудольфом Гессом?!
Карл с непроницаемым видом повернулся к Крис.
— Мадам желает чего-нибудь?
— Я уже и сама не знаю. Бэрк, ты не хочешь кофе?
— Шли бы вы все со своим кофе!..
Режиссер вскочил, прошествовал по комнате с воинственным видом и вышел из дома. Крис покачала головой; повернулась к Карлу.
— Отключи все телефоны, — проговорила она бесцветным голосом.
— Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?
— Где Рэгс?
— Внизу, в детской. Позвать ее?
— Да, уже спать пора. Хотя погоди, не надо. Лучше я сама спущусь, на птицу посмотрю. И в который раз уже, за Бэрка — прошу прощения.
— Я не обращаю внимания.
— Знаю. Это его и бесит.
Крис спустилась в прихожую, открыла дверь на лестницу в подвальный этаж и крикнула со ступенек:
— Эй ты, пыхтелка, не пора ли наверх? Птица готова?
— Ага, иди смотреть. Спускайся, все готово!
В детской было уютно и нарядно. Мольберты и картины; столики для игр и специально оборудованное место для лепки. Лоскуты красной и белой материи напоминали о недавнем детском празднестве — именинах мальчика, чьи родители снимали этот дом прежде.
— Ой, какая прелесть! — воскликнула Крис, принимая фигурку из рук дочери. Это был своего рода антипод “птицы счастья”; оранжевое существо с бело-зеленым клювом. Оно не совсем еще высохло, но выглядело уже как-то очень обеспокоенно. На головке, в довершение всего, красовался хохолок из перьев.
— Нравится? — спросила Риган.
— Очень, крошка моя, очень нравится. Назовем ее как-нибудь?
— Угу.
— А как?
— Не знаю, — Риган пожала плечами.
— Ну-ка, ну-ка, поразмыслим. — Крис кончиками пальцев побарабанила по губам. — Ну, не знаю. Ты как думаешь? Что, если… Птица-тупица? А? Вот так — Птица-тупица!
Риган прыснула и прикрыла рот ладонью, стесняясь скобочек. Закивала радостно.
— Птица-тупица, принято единогласно. Давай пока оставим ее досыхать здесь, а потом уже я отнесу ее к себе.
Крис нагнулась, чтобы поставить птицу, и тут заметила на столе уиджа-борд. Вот чудеса, она и забыла о ней совсем. Когда-то купила из любопытства — хватит только других изучать, пора бы проникнуть и к себе в подсознание! — но у нее под рукой планшетка почему-то не двигалась. Пару раз она привлекала к игре Шэрон, однажды — Дэннингса, но тот быстро наловчился получать в виде “посланий” всякие гадости, ну и, конечно, сваливать все это потом на “долбаных духов”.
— И ты играешь с планшеткой?
— Ага.
— Неужели умеешь?
— Конечно, давай покажу. — Девочка подошла и присела к инструменту.
— Слушай, крошка, по-моему, играть должны двое.
— Нет, мам, совсем не обязательно; я всегда обхожусь одна.
— А давай все-таки вдвоем сыграем. — Крис подвинула стул.
— Ну… хорошо, давай, — согласилась Риган после секундного раздумья. Затем положила пальцы на белый пластик. Не успела Крис поднести руку, как планшетка вдруг сорвалась с места и в тот же момент остановилась у отметки “нет”.
— Это значит: “Мамочка, я хочу поиграть одна”. Так, что ли? — Крис хитро улыбнулась. — Ты не хочешь, чтобы я играла?
— Нет, я-то хочу. Это капитан Гауди сказал “нет”.
— Какой еще такой капитан?
— Капитан Гауди.
— Крошка моя, и кто же такой этот капитан Гауди?
— Ну… это тот, кто отвечает, когда я задаю вопросы.
— Вот как?
— Да ты не бойся, он добрый.
Крис изо всех сил попыталась сохранить на лице улыбку; странное признание девочки ее вдруг обеспокоило. Риган очень любила отца, но внешне на их развод никак не отреагировала. Это сразу вызвало у матери беспокойство. Может быть, она и плакала тайком у себя в спальне; этого Крис точно не знала. Скорее всего, ребенок подавил в себе эту боль, и она осталась жить у нее где-то внутри, угрожая в любой момент вырваться наружу в какой-нибудь извращенной форме. Итак, начинается. Появился выдуманный друг. Почему “Гауди”? По какой-то ассоциации с Ховардом? Очень похоже.
— Как же так: для птички своей имени не смогла придумать, а тут — на тебе: откуда ни возьмись, аж целый капитан. А почему ты назвала его “капитан Гауди”?
— Да потому что его так зовут, — хмыкнула Риган.
— И кто это тебе сказал?
— Ну, он, конечно.
— Конечно…
— Да, конечно!
— И что же он тебе еще сказал?
— Так, ерунду.
— Какую еще ерунду?
— Ну… всякую. — Риган пожала плечами.
— Например.
— Сейчас сама увидишь. Давай я спрошу у него кое-что.
Девочка уперлась в планшетку кончиками пальцев и остановила на ней сосредоточенный взгляд.
— Капитан Гауди, как по-твоему, моя мама красивая?
Секунда… пять секунд… десять… двадцать…
— Капитан Гауди?
Время шло. Этого Крис не ожидала. Она нисколько не сомневалась в том, что дочь сама сдвинет планшетку к отметке “да”. Боже мой, что теперь? Бессознательная неприязнь? Сумасшествие какое-то.
— Капитан Гауди, это невежливо, — обиделась Риган.
— Крошка моя, вдруг он уже спит?
— Ты думаешь?
— Думаю, что и тебе пора спать.
— Уже?
— Подъем, детка! — Крис встала со стула. — И отбой!
— Ну и балда этот капитан, — проворчала девочка, направляясь вслед за матерью наверх.
Уложив ее в постель, Крис присела на краешек кровати.
— Детка, в воскресенье я свободна. Хочешь, придумаем что-нибудь.
— А что?
Как только они переехали в Вашингтон, Крис принялась искать для Риган подруг. Нашлась лишь одна — двенадцатилетняя Джуди. Но сейчас она на пасхальные каникулы уехала куда-то вместе с семьей, и Крис стало казаться, что дочь заскучала.
— Даже не знаю. Что-нибудь этакое. Хочешь, посмотрим город. Или, слушай! — сходим в вишневый сад. Вишни расцветают рано. Как ты на это смотришь?
— Мамочка, чудесно!
— А завтра вечером — в кино. Что на это скажешь?
— Ой, как же я тебя обожаю! — воскликнула Риган и заключила мать в объятия; та крепко прижала дочь к груди.
— Рэгс, крошка, это я тебя страшно люблю!
— Хочешь, возьмем с собой мистера Дэннингса.
Крис отпрянула от неожиданности.
— Мистера Дэннингса?
— Ну, то есть если захочешь — пожалуйста. Будет даже отлично.
— Не вижу в этом ничего отличного, — фыркнула Крис. — Почему ты решила, что я захочу его пригласить?
— Ну он же тебе нравится.
— Вообще-то да. А тебе разве нет?
Ответа не последовало.
— Давай-ка, выкладывай, детка, в чем тут дело, — поднажала Крис.
— Ты ведь, мамочка, собираешься за него выйти замуж, да?
Вопрос прозвучал так обреченно, что Крис расхохоталась.
— Деточка моя, ну нет, конечно! О чем ты говоришь? Мистер Дэннингс? Откуда у тебя и мысли-то взялись такие?
— Но ведь он тебе нравится.
— Пицца мне тоже нравится, ну и что? Он мой друг, дочка, старый и смешной друг!
— Он нравится тебе меньше, чем папа?
— Папу твоего я люблю, киска, и буду любить всегда. А мистер Дэннингс — хороший приятель: ему скучно, одиноко, вот он частенько сюда и заходит.
— А я слышала…
— Что ты слышала? И от кого?
Девочка глянула недоверчиво; подумала немного и пожала плечами.
— Не знаю. Так — сама подумала.
— Ну и напрасно. Забудь об этом.
— Ладно.
— А теперь спать.
— А можно я почитаю? Спать совсем не хочется.
— Ну конечно. Возьми свою новую книжку — глаза сами собой слипнутся.
— Спасибо, мама.
— Спокойной ночи, детка.
— Спокойной ночи.
Послав на прощанье дочери воздушный поцелуй с порога, Крис закрыла дверь и стала спускаться вниз. Ох, уж эти дети! Откуда у них и мысли такие берутся? Может быть, девочка возомнила, будто бы Дэннингс — причина разрыва? Ну уж это было бы совсем глупо. Дочь знала, что именно Крис подала на развод; она не знала, как жаждал этого Ховард. Сначала его мучали долгие разлуки, потом — комплекс “мужа кинозвезды”; наконец он нашел себе кого-то на стороне. Но Риган-то обо всем этом и не подозревала! Хватит играть в психоанализ, займись-ка лучше дочерью!
Вернувшись в кабинет, Крис взялась за сценарий. Внезапно к ней подбежала Риган.
— Приветик. Что такое опять стряслось?
— Мам, там какие-то странные звуки.
— В твоей комнате?
— Будто стучит кто-то. Я заснуть не могу.
Где же, черт побери, эти его капканы?
— Ложись в моей спальне, детка, а я пойду взгляну.
Через минуту девочка уже была в постели.
— А можно я, пока не засну, телевизор немного посмотрю?
— А где твоя книга?
— Так и не нашла. Можно?
— Конечно. — Крис щелкнула кнопкой. — Громче не нужно?
— Нет, мам.
— Постарайся заснуть.
Крис выключила свет, вышла из спальни и, миновав холл, по узкой лестнице поднялась на чердак. Там она открыла дверь, нашла на ощупь выключатель и, пригнувшись, прошла вперед.
Картонные коробки на сосновом полу; в них — газетные вырезки и старая корреспонденция. Ничего больше — если не считать мышеловок. Шесть штук, и каждая с приманкой. Вокруг ни пылинки. Свежесть и чистота. Ни батарей, ни труб; ни каких-либо пробоин в крыше.
— Здесь ничего нет.
Сердце у Крис чуть не выскочило из груди.
— О господи! — она резко обернулась; с трудом перевела дух. — Карл, Бог с тобой, напугал до смерти!
Он стоял на ступеньках у самого входа.
— Мне очень жаль. Но вы видите сами. Тут чисто.
— Вижу. Спасибо тебе.
— Может быть, лучше кошку?
— Что?
— Чтобы ловила крыс.
Он отвесил легкий поклон, повернулся, не дожидаясь ответа, и быстро спустился вниз. Несколько секунд Крис стояла в оцепенении. Вот уж действительно тонкое чувство юмора: попробуй его улови.
Она снова вспомнила о стуке: подняла голову, осмотрела крышу. Улица обступала дом плотной зеленой стеной: ветви яростно бились с плющом, оспаривая жизненное пространство. Добрая треть особняка была скрыта под кроной гигантской липы. Может быть, белки, в самом деле? А что же еще? Или ветви. Точно. Наверное, ветви. Последние ночи были ветреными.