Я остался сидеть, где сидел, и, глядя на Грейс, представлял того мужчину, которого знал, маленьким мальчиком, радость которого была уничтожена. Который тайно выбросил свое сокровище в мусорное ведро, потому что оно стало символом пренебрежения им.
– Бекон подгорает.
Она сняла сковородку с конфорки и выключила плиту. Я больше не хотел есть. И она, я подозревал, тоже.
Дело в том, что я понимал, как такое могло случиться. Я мог вспомнить, как срывался на Джона, когда он был маленьким. Сколько раз я просил его, ну пожалуйста, ради всего святого, просто помолчать пять минут. Как-то раз я сказал ему, что лучше послушаю ор мартовских кошек, чем его пение. На самом деле я так не думал. Подобно очень многим родителям, я просто хотел побыть в тишине, но спустя месяца полтора я осознал, что он вообще бросил петь. Разница заключалась в том, что впоследствии – пусть и позже, чем нужно – я понимал, что сделал ошибку. Я был в состоянии извиниться и помириться с ним. Значило ли это, что, как родитель, я был лучше ее? Или мне просто повезло больше, чем ей?
Но самым страшным моим грехом было не это.
– Когда Джону было годика два, он начал отказываться спать в детской кроватке. Он был достаточно большим, чтобы самостоятельно вылезти из нее, и стал приходить в нашу спальню и ложиться спать вместе с нами. Он ворочался, крутился и пинал меня в спину. В те дни у меня были сложности на работе, и в итоге я сказал Кэрол, что не могу по утрам вставать и идти на работу после того, как ночью не спал. И тогда Кэрол решила приучить Джонатана спать в своей комнате. Три ночи подряд она сидела с ним рядом в кресле-качалке и следила, чтобы он оставался в кроватке. Чтобы он не плакал и не будил остальных, она по полночи гладила его по спине и потому практически не спала. И вот, в один из дней той недели, наш кондиционер вышел из строя, хотя я ремонтировал его всего месяц назад. – Пришла моя очередь прятать глаза. Вместо того, чтобы отвернуться, я зафиксировал взгляд на своих стиснутых руках на коленях. – Была суббота. Бедная Кэрол еле держалась. Когда она уложила Джона на дневной сон, я сказал ей, чтобы она тоже пошла прилегла. Что я сам присмотрю за нашей шестилеткой Элизабет. Но еще мне надо было договориться насчет ремонта кондиционера. Я позвонил им, и мне сообщили, что все рабочие заняты – летом у многих в Финиксе ломаются кондиционеры – и смогут прийти только через несколько дней. И, понимаете, я так разозлился. Тогда это казалось совершенно оправданным, и я наорал на них и потребовал, чтобы они приехали побыстрей.
– И они приехали?
– Я уже и не помню. – Она не ответила. Видимо, почувствовала, каким мрачным стало мое настроение. – И только повесив трубку, я понял, что в гостиной, где я оставил Элизабет, никого нет. И я не слышал ее. – По моим щекам покатились слезы, и я молча их вытер. – Я еще помню то ощущение абсолютного ужаса. – Я коснулся груди. – Вот здесь. Я до сих пор его чувствую. Я знал: случилась беда, хоть и пытался убедить себя, что с ней все в порядке.
– И она?... – Ее голос был едва слышен.
Я покачал головой.
– Нет. Я нашел ее утонувшей в бассейне.
– О, Джордж!
– Она лежала лицом вниз, и не двигалась. – Я поперхнулся слезами и снова безуспешно попытался стереть их с лица. Когда я, наконец, поднял голову, то увидел, что Грейс глядит на меня, а ее глаза – глаза, так напоминавшие Коула – от ужаса и сочувствия стали огромными. Ее тонкие пальцы, тоже так похожие на его, замерли на губах. – Она была моей крошкой. То есть, Джон, конечно, был младше ее, и вы должны понять, что я любил их обоих. Но Элизабет… Она была… – Мой голос затих, пока я пытался облечь это в слова.
– Вашей дочерью, – тихо сказала она.
– Да.
– Джордж…
Она собиралась сказать то, что всегда говорили мне остальные. Что я не виноват. Но я не хотел это слушать. Точно так же, как ей была не нужна моя ложь о том, что она хорошая мать, мне была не нужна ее ложь о том, кто позволил Элизабет утонуть.
– Понимаете, два дня спустя я держал Джона у себя на руках. Он крепко спал. Не помню, где была Кэрол. И я сказал ему: «Если бы ты остался в кроватке, твоя сестра была бы жива». – Мне снова пришлось уставиться на колени. Я бросил попытки осушить свои слезы. – Это я настоял, чтобы Кэрол не выпускала его из кроватки. Если бы я разрешил ему спать вместе с нами… Если бы я подождал с тем звонком… Если бы запер ворота к бассейну… Но нет. Я обвинил его. – Она молча подождала, пока я достану из коробки салфетку и высморкаюсь. – Ему было два года, и он спал, так что не мог меня слышать…
– Конечно же, нет.
– Но иногда меня одолевали сомнения. Особенно позже, когда он взялся доказывать, что может добиться успеха, и гробил себя на работе, которая ему даже не нравилась. Я не мог не задаваться вопросом: что, если мои слова отложились у него в подсознании? Вдруг он знает, что был один день, когда я считал виноватым его?
Она пересекла кухню и села на стул рядом со мной. Потом придвинула его ближе и взяла меня за руку.
– Он не может этого знать.
– Наверное, нет. Но это еще не самое худшее, что я ему сделал. Дать своей дочери утонуть было худшим моим поступком в роли отца, но самый серьезный урон Джону я нанес позже, когда он признался мне, что он гей. – Я покачал головой. – Я не принял его.
– Но сейчас вы, похоже, относитесь к его ориентации хорошо.
– А вы?
Она моргнула.
– Не понимаю.
– Вы поэтому бросили Коула? Потому что он гей?
Она покачала головой.
– Нет. Я вовсе не хотела бросать его. Никогда. Его, скорее, словно отняли у меня, и полагаю… я не знаю, как мне вернуть его. Я не знаю, как помириться. После всех этих лет.
– Он ваш сын. Вы нужны ему.
– Я уже говорила вам. Он сын своего отца.
– Вовсе нет. Не в том смысле, который вы вкладываете. Он плевать хотел на то общество, в котором вращался его отец. – Вид у нее стал скептическим, и я вздохнул, расстроенный ее слепотой. – Грейс, посудите сами. Он мог поступить в любой колледж мира, но выбрал местный. И где? В Колорадо. Его лучший друг – учитель математики в школе. И он женат на бухгалтере. Он давным-давно продал дом в Ориндж-каунти и предпочитает Хэмптонсу Финикс. Он больше ваш, чем вам кажется. Вы боитесь не впечатлить его? Ему это не нужно. Для него главное, чтобы вы были рядом и чтобы на вас можно рассчитывать.
– Он никогда не простит меня. И если честно, я его не виню.
– Простит. Была бы причина.
Она сделала глубокий судорожный вдох.
– Не знаю, смогу ли я дать ее.
– Почему нет?
– Потому что вы правы. Я боюсь его.
– Он тоже боится вас, так что вы отлично поладите.
***
Остаток праздников прошел хорошо. Мы воспользовались билетами, которые подарил Коул, и сходили на концерт классической музыки. Хотя во время антракта сбежали, поклявшись, что никогда не признаемся сыновьям, насколько оно показалось нам скучным. Мы покатались на лыжах. И самое лучшее: я нашел в газетном киоске сборник кроссвордов, после чего по утрам мы стали садиться за стол и за кофе решать кроссворд или два. Эта часть дня нравилась мне больше всего. Секс у нас был еще только раз, но она все ночи спала вместе со мной.
Она много говорила о Коуле – чем комфортней ей становилось со мной, тем чаще, – но меня поражал ее тон. Она словно потеряла сына в прямом смысле этого слова. Она говорила о нем словно о каком-то другом, давно исчезнувшем мальчике, воспоминания о котором со временем потускнели. Словно не понимала, что человек, которого она видела в Рождество, был ее плотью и кровью. Временами хотелось встряхнуть ее и закричать: «Ваш сын не умер! Хватит говорить о нем так, будто он мертв».
Но я ни разу этого не сказал.
Дело в том, что я уже давно не был так счастлив. Это была не любовь. Любовь воспринималась как сказка, которую я перерос, но было нечто комфортное и приятное в том, чтобы, засыпая, чувствовать рядом ее теплое тело, и, просыпаясь, слышать, как она дышит рядом со мной.
В конце недели она помогла мне упаковать подарки и елочные игрушки в коробки, чтобы отправить их в Финикс. Джон и Коул уехали в такой спешке, что оставили половину вещей. Я нашел коробку с детской одеждой, которую подарила им Грейс, возле дивана.
– Оставьте, – проговорила она. – Может, уборщица заберет.
– Коул захочет ее себе, – с уверенностью ответил ей я. – Со временем.
Нахмурившись, она коснулась затылка. Она больше не убирала волосы, но сейчас словно искала тугой пучок, который обычно там был. Его отсутствие, похоже, смутило ее.
– Грейс?
Она вздохнула. Села на тот самый стул, на котором сидела в день Рождества, и, уставившись на колени, спрятала от меня лицо.
– Я все испортила, Джордж.
– Мы все…
– Нет. Я имею в виду, на этой неделе. Он сделал попытку пойти мне навстречу, а я его оттолкнула.
Я вызвал в памяти те два дня, которые мы провели вчетвером, пока мальчики не улетели домой. Все прошло не настолько гладко, как я надеялся, однако я по-прежнему не понимал, что именно она имеет в виду.
– Когда?
– С хлебным пудингом.
– Потому что он вам не нравится?
– Все не так просто. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза.
Я опять не заметил, как она стала плакать. Она умела это скрывать.
– Помните, я рассказывала о Вейле?
– Да.
– В горах было маленькое кафе, и в середине дня мы приходили туда, чтобы погреться и отдохнуть. И мы всегда брали там хлебный пудинг и горячий шоколад.
– Значит, он приготовил его, чтобы напомнить вам, что были и хорошие времена?
– Да.
– А вы его оттолкнули.
– Да.
– Ого.
– Я же сказала, что все испортила.
– Да уж, вы не шутили.
– Меня так разозлил, так обидел его комментарий про нянь, что когда предоставился шанс отомстить, я не сдержалась. – Она подняла лицо на меня. По ее щекам текли слезы. – Зачем я так поступила?
– Вероятно, по той же причине, по которой он высказался о нянях. Вы с ним как по кругу ходите – то обижаете друг друга, то обвиняете. Остановить это можно одним-единственным способом: если кто-то из вас начнет поступать правильно.
– Я так и хотела. С подарком. Но он ему не понравился…
– Вы застали его врасплох.
– А слова о плохих родителях…
– Слушайте, он верно заметил. Это сказали вы, а не он.
– Он не стал отрицать.
Я устало вздохнул.
– Вы не получили нужного вам одобрения и потому решили, пускай и он его не получит?
Она обреченно пожала плечами.
– Наверное.
– Ну так вот что я вам скажу. Это просто смешно. Эгоистично, инфантильно и глупо. – Она моргнула, ошарашенная моей прямотой. Я знал, это больно. Она ожидала сочувствия, но мне надоело ее утешать. Сочувствие предназначалось тем людям, которые потеряли детей не по своей вине. Ни я, ни она претендовать на него не могли. – Никто и не утверждает, что быть родителем – это легко. Так говорят только те, у кого нет детей. Ну, задел он ваши чувства, и что? Попереживали и успокоились. Это и значит растить ребенка. Это и значит быть матерью.
– Мы уже выяснили, что хорошей матерью я никогда не была.
– Тогда начните вести себя по-другому. По-новому. Вы с ним можете целую вечность повторять одни и те же ошибки, пытаясь решить, кто виноват. Либо – и, Грейс, я сейчас говорю только о вас – вы можете повзрослеть. Вы можете стать тем человеком, который скажет: «Достаточно».
Она через силу сглотнула.
– А он? Что остановит его?
– Коул хороший человек. Слащавый и эксцентричный, однако хороший. Это займет какое-то время, но если вы будете верить в него и по-честному стараться выправить ситуацию, то в конце концов он ответит вам тем же.
– Вы правда так думаете?
– Да.
Она задумалась. То был хороший знак. Сказать – мол, с сегодняшнего дня все изменится – было легко. Но сделать? Для этого требовалось много усилий и нечто большее, чем простое терпение. Я восхищался ею за то, с какой серьезностью она отнеслась к ситуации, и за надежду на то, что ее вклад будет действительно что-то значить.
Наконец она подняла глаза на меня. Она больше не плакала, но точно была перепугана до смерти.
– Я не хочу, чтобы мой сын меня ненавидел. Скажите, Джордж, что мне сделать?
Я взял ее за руку.
– Мы со всем разберемся.
Один был готов.
Остался второй.
Часть III
Надежда
Глава 6
Путешествие домой прошло как в бреду. Коул организовывал наш перелет в такой спешке, что не подумал о стыковках и пересадках, в результате чего дорога заняла еще больше времени, чем обычно. Он непрестанно смотрел на часы, и к моменту, когда мы приземлились в Финиксе, его нервы были расшатаны до предела. Он боялся, что задержка будет стоить нам нашей первой попытки усыновления, так что я изо всех сил старался не подцепить его настроение. Поспав в своей постели всего пару часов, мы снова встали и вышли за дверь. Я еще не оправился от джетлага, когда сел напротив Томаса в его офисе в центре.
– Когда мы с ней познакомимся? – спросил Коул.
Томас приподнял ладони.
– Притормозите, – проговорил он. – Я понимаю, ожидание затянулось, но дайте мне полминуты на то, чтобы ввести вас в курс дела.
После столь долгого ожидания Коула взбесило бы даже секундное промедление, однако он воспринял просьбу на удивление хорошо. Он сжато кивнул и засунул ладони под бедра словно для того, чтобы закрепить себя на сидение.
– Девушку, с которой вы встретитесь, зовут Тейлор Льюис. Вообще, забавное дело. Я столько лет в этом бизнесе, но меня не перестает изумлять то, что в итоге все и всегда решается через знакомых. Я полагаю, вы знаете женщину по имени Джулия Доусон?
– Да, – удивленно откликнулся я. – Мы были соседями.
Томас кивнул.
– Тейлор, судя по всему, работает на сестру мужа Джулии. Вы ее знаете?
– Нет.
– Ну, а она о вас знает и, видимо, рассказывала много хорошего, потому что Тейлор связалось со мной. – Он придвинул к себе лежащую на столе папку и открыл ее. – Первым делом хочу сообщить вам, что Тейлор трудоустроена и обеспечена всем, что ей полагается.
Мы с Коулом переглянулись, и я увидел, что он, как и я, находится в недоумении.
– И что? – спросил я.
– Возможно, вы помните, как я рассказывал вам, что деньги привлекают к себе людей определенного сорта. Дело в том, что за прошедшее время ко мне обращалась еще пара женщин, но я не стал вам звонить, потому что они вызвали у меня опасения.
Коул рванулся вперед, и мне пришлось придержать его за плечо, чтобы он не перелетел через стол.
– Вы хотите сказать, что к этому времени у нас уже давно мог быть ребенок?
– Как я уже сказал, они обе вызвали у меня опасения.
– Но вы могли ошибиться!
Томас покачал головой.
– Я не ошибся. В итоге они так и не отдали своих детей приемным родителям. – Коул обмяк. – Но, – продолжал Томас, – мне кажется, Тейлор другая. У нее есть страховка, так что она действует не из одной только надежды, что ее счета будут оплачены. Ей двадцать два. Да, она молода и находится в затруднительном положении, но она далеко не глупа. До того, как связаться со мной, она обращалась в другие агентства и встретилась с десятком потенциальных пар, но всех их отвергла. Она твердо настроена сделать все правильно.
– Значит, есть немалая вероятность, что она отвергнет и нас? – спросил Коул.
Томас утвердительно склонил голову.
– Такая вероятность имеется, да. Но на бумаге вы ей понравились, и она горит желанием познакомиться с вами по-настоящему.
– На каком она месяце? – спросил его я. Чем меньше был ее срок, тем больше времени у нее было на то, чтобы передумать.
– На тридцать пятой неделе.
– Уже почти!
– Да. Поначалу она сомневалась, отдавать малыша или нет, но три месяца назад решила, что для ребенка так будет лучше.