Ненависть, яркая, как солнечный свет… которого я не увижу больше? Так вот нет же! А сурт вам в задницу по самое не могу! Я уйду. Я должен. А значит, я всё, что надо, сделаю… даже и мертвый!
Орки о чем-то говорили. Я не слышал. У меня было другое: я слушал своё сердце, бухавшее в ушах, а потом скребущее неловко так в груди. У меня здоровое сердце. И неважно, что шкура повреждена – сердце должно работать…
Постепенно, очень медленно и неловко вывернувшись, я подтягивал связанные руки ближе к спрятанному на поясе кугу. Почему-то было невероятно трудно, и каждое движение отдавало в спину и в бок, где всё не унималась боль. Но я откуда-то знал: дальше должно быть легче! Только бы руки освободить…
Ну не то чтобы знал, а… хотелось так думать. Надо же на что-то надеяться.
Никогда не думал, что просто-напросто приблизить к груди отведенные за голову руки – это так тяжело. Вроде ж плечи у меня не вывихнуты, а не могу… не могу…
«Сможешь», - говорит кто-то внутри меня, это кто-то другой, это не я… Я слабак… Слёзы текут, а ещё мне кажется, что я чувствую, как кровь течет по спине от моих движений – совсем не резких, я двигаюсь еле-еле – и всё равно… Орки не должны заметить, они разговаривают. Вспоминают умершего шамана, даже, кажется, помянули его… Про героя этого – Эргила, чья кровь на камне… То ли он сам себя в жертву принес, то ли все произошло с его согласия… Короче, принесли героя в жертву, и сразу стало всем оркам хорошо. Вот как просто! Почему я так не могу?! Где у вас тут алтарь, демоны его побери?!
Ещё одно движение, маленькое и незаметное. Ещё ближе руки к поясу… к ножу. Как же трудно! Никогда бы не поверил. Всего лишь шевельнуть рукой… больно-то как.
И шевельнешь… и освободишься… а потом ещё встанешь и пойдешь, слышишь, ты!
Они же там погибают… ребята. Я должен.
Ещё маленькое движение – почему я словно бы не руками двигаю, а клятой своей спиной? Плечи… ну, плечи исхлестаны, что же делать… Вон морду зато не тронули. Глаза не выбили…
Ещё одно движение. Ещё ближе.
«Кошка…» - позвал я. Слезы уже высохли, но я вдруг поймал себя на желании пожаловаться – хотя бы даже гномской этой душе. Чем она хуже меня, кстати?!
«Кошка Доори… милая. Вот они, руки».
«Ну и где?! Ближе, мальчик… потерпи, слышишь? Хотя бы пальцем попробуй коснуться меня. Кончиком мизинца…»
Я постарался. И, кажется, даже почувствовал – гладкую, прохладную кость. А потом у меня в голове словно кто-то шумно вздохнул, «эх!» мол, тяжело…
И – на грани слышимости – еле слышный скрип. Сыромятные ремни пилить не так просто.
А может, это мне он кажется еле слышным? А орки? Если услышат они?!
Нет, не думать об этом. Не думать… а то мне кажется, что мысли мои и стук сердца ещё громче, чем скрип ремней.
И вот - хватка разжалась, выпустив запястья. Я замер, прислушиваясь к покалыванию в пальцах вернувшейся крови. Медленно, но неуклонно она возвращалась, и пальцы уже начали сгибаться… чуть-чуть.
Замереть и не дышать. Получилось! Боги, получилось! Теперь лишь бы не заметили. Я не Эргил, нету для меня алтаря – мне надо выжить. Меня наши с подкреплением ждут. Мне добраться надо. Если бы хоть не нога! Бежать я точно не смогу…
Я лежал молча и неподвижно. Сначала мне, казалось, стало чуть легче – влажная от росы трава как будто пожалела мою спину, но ненадолго. И кроме пропоротого бока, куда отдавало слишком глубокое дыхание, вся спина стала гореть и пульсировать, не давая передышки. Как будто там кожи и вовсе не осталось. Да ладно, демоны бы с нею, с кожей… авось нарастет… а не нарастет, так и ладно… Как же я на тот берег-то попаду? А дальше?
Мне же лошадка нужна.
Орки что-то гудели, их гудение то приближалось, то отдалялось… Я ждал. В конце концов мне показалось, что я как будто лежу спиной в костре, который старательно растапливает Керуг – и подкладывает дрова, и подкладывает… Я попытался перевернуться на бок. И от этого простого движения так закружилась голова, что очнулся я… не сразу. Кажется, Кошка Доори меня укусила…
Орки то ли не заметили, то ли мои попытки их не обеспокоили. Это было хорошо. Плохо было то, что от маленького усилия я сразу «поплыл»… ох, Кошка, где же сил взять?!
Я тихо лежал и думал, иногда забываясь буквально на минуту. Выходило, что тело просто боится боли. И, наверное, очень устало от нее, потому что иначе почему я так часто выпадаю куда-то, не слышу и не вижу, не знаю, сколько прошло времени?!
Боли нет. Слышишь, ты, Эфеданэль?! Она где-то там. Она отдельно. Спина - она далеко. А ты соображай – головой. Отбрось, отодвинь от себя… не обращай внимания…
Это всё не твоё. Чужое. У тебя кости – целы. Может быть, даже и в ноге целы, хоть я и не уверен… но остальные-то целы! Ты можешь ползти.
Ты можешь ко всем вонючим суртам послать этих орков и уползти от них… Можно уползти в смерть. Но от этого никому не будет радости. Нужно – к своим. Нужно привести подмогу…
Значит – лошадь. Но ведь ты наполовину эльф, демоны тебя побери!
Всё-таки я, кажется, опять потерял сознание, потому что орки ещё только обсуждали, кому из них когда дежурить ночью, охраняя покой остальных и меня заодно – а вот уж Наран сидит тут и чавкает, не иначе и вправду остаток гуся доедает…
А ведь мне нужно его убить. Иначе не уползти. И как можно скорее… Я даже не знаю, первая ли это стража, или я уже пропустил чью-то вахту…
Наран, забери его демоны, сидел у костра боком к огню, чтобы контраст между пламенем и темнотой не слепил глаза. Что же мне делать? Если я ошибусь – он ещё, чего доброго, заорет, зараза!
- Кошка... а ты летать не умеешь? - с тоской спросил я, прикидывая свои шансы докинуть до часового нож.
- Путаешь, милый, я Кошка, а не летучая мышь, - отозвалась куг. - Если кинешь - может, и полечу. Только я летаю плохо. Недалеко.
Картина перелетной птичьей стаи, за которой, отчаянно маша лапами, пытается поспеть полосатая кошка, была уморительной и, учитывая ситуацию, вызывающе нелепой.
Я вновь уткнулся в траву, издав тихий протяжный стон. Тут даже и напрягаться не пришлось, к сожалению.
Наран завертел головой и нехотя встал. Есть!
Особо оглядываться на него не стоило, еще заподозрит неладное... Не заподозрил. Я слышал, как орк вальяжно приближается. Ночь была тиха…
- Ну-ка, что это тут? Эльфятина, скулишь, что ли? Может, решил рассказать, зачем тебя посылали? А?
Сапог ткнулся в бедро. Я застонал – боль отдалась в раненой ноге. Гад.
- Еще не так скулить будешь! - злобно прошипел Наран, пиная меня ещё раз. - Специально попрошу палачей Солнцеликого Алдара, чтоб помочь дозволили!
Новый толчок опять перевернул меня на спину.
Спасибо! Так ещё лучше! Ну вот… только бы получилось.
- Кошка… - одними губами выдохнул я.
И, сжав пальцы на костяной рукояти, попытался вложить всего себя в одно движение: руки, выброшенной вперед. Куг вылетел стремительно и точно.
Наран булькнул, скосил удивленные глаза на рукоять застрявшего в горле ножа - и с идиотски-блаженной улыбкой рухнул лицом вниз, едва не придавив меня. Вернее, придавил – ноги он придавил. Их надо было ещё вытащить.
Мысленно я помянул всех демонов орочьего пекла, прямо таки обязанных проявить гостеприимство по отношению к Нарану. И попытался вытащить свои ноги, а одновременно повернуться на бок. Чудом не заорал – так усилие отдалось в спине.
Отлежаться бы, отдохнуть – но нельзя. Кто же знает, когда вздумается проснуться остальным!
Не дай светлые Боги, захочет кто-то выйти по надобности или проверить, насколько хорошо Наран свои обязанности исполняет!
Были бы силы, я посадил бы его, чтобы поза была, как у живого – но и это до первого оклика. Некогда мне отдыхать. Встать… опереться-то не на что, свалюсь, скорее всего, без костыля. Значит – ползти. Ну ещё… хотя бы тридцать ударов сердца… мне же ещё надо, чтобы тихо!
И про Кошку не забыть. Про друга моего.
«Кошка!» - позвал я. «Спасибо тебе…»
Дотянуться – где там рукоять? Кошка, впрочем, не стала дожидаться, пока я трясущейся рукой ухвачу костяное ее изображение. Сама прыгнула в руку, как, бывает, соскучившийся кот толкается лбом в ладонь.
Я попытался вернуть ее в ножны, неловко так, и почти услышал: «да ладно уж! Давай лучше… себя в кучку собери… вояка!»
Что ж… Ещё немного отдышаться, сжать зубы накрепко, и вперед!
Руки вперед… расстояние – меньше шага, но больше не получается… Подтянуться… Выдохнуть… Набрать воздуха… Подтянуться… Оттолкнуться здоровой ногой… Подтянуться…
Так миновало, кажется, полночи. Если бы не видел я луну – подумал бы, что скоро рассвет.
Ткнулся лицом в траву, переводя дух. Никогда бы не подумал, что это возможно – выдохнуться, одолев смешное расстояние... Двадцать шагов или около того.
И ведь я полз, а не шел!
Только бы не испугались лошади. Орочьи скакуны - сторожа не хуже собак. Ну, милые! Я же вам не враг… Молчите? Пожалуйста, я вас очень прошу! Я свой. Я хороший. И вы… вы наверняка очень хорошие, ведь лошади не воюют… они как раз и страдают порою больше людей, страдают ни за что…
Холодная земля не остужала голову. Что же голова-то так горит! Я полежал неподвижно – недолго. Долго нельзя…
Гнедая кобыла щипала траву в двух шагах, не обращая на меня внимания. Я долго, пристально смотрел на нее, представляя, как подхожу к ней, глажу мягкую гриву... красивая грива, красивая, умная лошадка! Похлопываю ее по шее, подношу к морде большой кусок хлеба, посыпанный солью.
Он пахнет летом… и мирным временем.
Кобыла фыркнула, подняла голову от травы и уставилась на меня.
Ну, давай, милая... Давай подружимся. Я никогда не бил лошадей. А ещё я легкий, и бронь не ношу. Меня таскать легко. И хлебом я тебя накормлю, сам не съем, а тебе дам… только увези меня отсюда… пожалуйста…
Кобыла не торопясь переступила и подошла ко мне – я лежал в нескольких шагах всего.
Лошадиный нос потянулся к моему лицу. Я медленно поднял руку и осторожно погладил храп. Кобыла не возражала.
Помоги мне!
Я вспомнил прикосновения к своему сознанию души куга и представил, что точно так же касаюсь сознания лошади…
Помоги. Возьми меня на свою спину, и уйдем отсюда. Я не стану тебя обижать. И обязательно раздобуду для тебя хлеб с солью… обязательно… если доживу. А я должен, понимаешь?
Я думал об этом, упорно и с силой – если можно расходовать силу на мысли. Мне казалось, что да…
Пожалуйста. Давай будем дружить. Я легкий…. Я никогда не бил лошадей…. Буду чистить тебя, гладить, купать в речке…
Кобыла попыталась понять. Мне так казалось по внимательному ее взгляду. Потом наклонилась ещё раз, обдав меня теплым, пахнущим травой дыханием. Тихонько фыркнула… Я как будто услышал:
- Ну так садись… Если очень нужно… если потом будет хлеб…
«Не смогу», подумал я ей. «Я ранен, не заберусь. Лошадка… Птичка ты рыжая… присядь, прошу тебя . И я тогда заползу».
Лошадь вздохнула – совсем по-человечески – и тяжело, подогнув ноги, села на землю.
«Спасибо!» - чуть не сказал я ей вслух. И пополз… полез… даже не знаю, каким словом это можно было назвать. Скорее всего, каким-нибудь неприличным! Это наиболее полно отразило бы суть.
Главное, я боялся, что лошади надоест вот так сидеть, поджав ноги, и она попросту встанет – а тогда мне уж не взобраться. И не факт, что уговорю ее опять присесть. Интересно, КАК посылают подальше лошади? Наверное, заливистым, издевательским ржанием. Вот-вот, громкого ржания мне больше всего и не хватает…
Поэтому я карабкался, кусая губы и еле сдерживая стоны. Нога тоже решила напомнить, что она пробита. Ну а как же! Забыли тут про нее, видишь ли…
Неужели я сижу?! Добрался. Первый шаг, самый легкий, наверное… Теперь - удержаться и не упасть.
Сидеть было почти невозможно, мне показалось, словно Цэгэн опять орудует своей излюбленной камчой. Каждый шаг. Каждое движение. Но если я сразу лягу лошади на шею – как долго она будет это терпеть?!
Привязаться бы… но поздно. Вся надежда на здоровую ногу, на моё упрямство и доброту гнедой кобылки… интересно, можно ли бредить, сидя в седле?
Но я же не в седле – я без седла. Может, поэтому я могу бредить? Лучше бредить, чем стонать… нельзя мне тут выть, лошадь ещё испугаю, ей и без того запах крови не нравится, я же чувствую. А мне видится отец… и Комол почему-то… и вообще какая-то хрень непонятная, то ли орки, то ли эльфы, толпа и столб какой-то… и багровое пятно костра.
Пятно.
Я вздрогнул… и с трудом заставил себя открыть глаза.
Где я? Сколько уже еду так вот… ничего не сознавая, не соображая? Сколько же прошло времени?
Как назло, луна ушла за облако…
Каждый шаг лошади отдавался в спине и там, в боку, куда всё время старался ударить Наран. Всё-таки я его убил… Хотя не я, а Кошка! Спасибо тебе, Кошка…
Не терять сознание… Не терять! Лошадь – существо умное, и, не получая распоряжений всадника, вполне способна решить, что прогулка закончилась и нужно возвращаться к прежнему хозяину… Я же не дал ей хлебушка – только пообещал. Кобыла вполне могла рассудить, что нечего тут шастать невесть зачем по ночной степи, а лучше вернуться обратно, к оркам, к костру. Со мной на спине, ага…
Интересно, они не нашли меня – или не искали? Пропал эльф – и сурты с ним…
Или вовсе еще не хватились?
Сколько же длилось мое забытье?
Я с трудом запрокинул голову, но созвездия издевались, плавали перед глазами, превращались одно в другое, не давая даже узнать себя. Как же через реку поплыву? Хорошо хоть она рядом. Вот, блеснула вода.
Хотя…
Внезапно вспомнились слова Комола: «Там брод есть... далековато, правда… но на всякий случай запомни».
Козий брод! А я о нем и забыл совсем… Кажется, я как раз в ту сторону и ехал. Вернее, неспешно шла кобыла.
Знают орки о нем?
Может, сейчас там сидят и меня дожидаются…
А что же делать? Реку мне не переплыть – сил нет. Верхом, и пусть лошадь плывет? А если свалюсь? Мне же не забраться обратно…
Нет. Не знают они о броде. Иначе с плотом бы не возились. Не должны знать. Это единственный мой путь, похоже. И надо скорей.
* * *
Тревогу трубят. Тело как каменное – шевельнись, и крошка гранитная посыплется… Но я умею заставлять тело. Заставил и сейчас. Вскочил, поправляя доспех, и чуть не выронил пояс. Боль все еще непривычно шевельнулась во мне, и я начинаю ругаться. Грязно, мерзко, непристойно – так ругались на меня и таких, как я, надсмотрщики за рабами. А потом скидываю доспех и надеваю на себя пояс. Ну и пусть вышивка незакончена. Не в вышивке счастье. Мы и с одним клыком управимся, да, пояс? Да, молчит мне в ответ пояс. И одним глазом. А как же!
Надеть доспех я уже не успеваю и так и вылетаю на стену. Без железа, но при оружии. Что-то кричит мне Комол, на лице его – ярость и страх, и разочарование… а мне плевать. Я доспех-то надеть не успел, а ты еще хочешь, чтобы я терял время на то, чтобы остановиться и прислушаться? А хрена тебе свеженького не накопать, благороднорожденный?
Я скалюсь – волком, псом диким, росомахой безжалостной… Скалюсь и швыряю себя к зубцам. К оркам. К тем, на кого можно, наконец, обрушить свое горе. В ушах звенела война – железом и бронзой, и кованой сталью, и пели гимны войне верткие стрелы… мимо меня все пели, между прочим. Эдан мертв – а цацка его работает. Как батины часы – неумолимо и отчетливо. Вот еще одна мимо свистнула, жалобно так – не дали кровушки напиться… Не горюй, маленькая, я сделаю это за тебя…
Я пил эту бойню, как истомившийся верблюд пьет воду в долгожданном оазисе. Пил, пьянел и не мог остановиться. Даже когда пропустил от усталости какой-то чересчур везучий ятаган, и тот на радостях вспорол мне бедро – даже и тогда я не подумал об отдыхе. И потом тоже – когда поскользнулся в собственной крови и чуть не напоролся на легкое, совершенно несерьезное чье-то копьецо. Глазом. Это, наверное, чтобы вышивку на поясе уравновесить. Одним глазом я бы тут много навоевал, наверное… А вообще – какая разница? Что с глазом, что без него – я все равно буду их убивать. Тем более, что висок и скулу я все-таки не уберег. Рана кровит ужасно, мешается… все время приходится смахивать кровь. Ну да ничего. До смерти заживет. А не заживет, так и тем более – пофиг.