Потом легче не стало, просто привык. Слонялся по городу, неприкаянный. Пощады просил, забвения. Не получил он ответа. Так и бродит один.
В одно мгновение что-то изменилось. Совсем плохо стало. И страх внутри вырос — леденящий. Такой жуткий, такой липкий, что мысль молнией в голове забилась: «Это конец!» Не разбирая дороги, просто зная куда ему, бросился бежать, забыв даже о том, что крылья ему для чего-то даны. По ступеням на восьмой этаж, сквозь дверь, и глазам своим не поверил. Сашенька, его Сашенька на полу, в крови, вся побитая, искалеченная... Если бы люди за стенами могли слышать, как он кричит, они оглохли бы!
Но живая!
Первой приехала милиция, это соседи вызвали. Они слышали, как в квартире сверху ругались. Крику было много, слышали — женщина плакала. Потом мебель падала, разбивалось что-то... А потом она так сильно закричала, что они и вовсе испугались. В дверь стучали — не помогло, даже не подошли к двери хозяева. Тогда уже милицию решили вызывать. А те в свою очередь — скорую.
Отвезли Александру в дежурную больницу. Так и не пришла в этот вечер в себя. Лица совсем почти не видно, один сплошной отёк. Кровь, что с носа натекла, отмыли. На руку правую — гипс наложили.
Он знал, кто это сделал: тот, к кому они с Марией её подтолкнули, кому они, он сам, лично, отдал её. Метался по палате, места себе не находил. Иметь бы сейчас кулаки, настоящие, такие, чтоб ими до смерти забить... Но опять два слова, как приговор: это невозможно!
Не знал, что ему делать и как ему быть. Оказывается, это вовсе не просто — быть Ангелом. Ведь ты ничего, ничего не можешь из того, что по-настоящему хочешь! Только кричать: ненавижу! И он кричал. Кольцу обручальному это кричал. Тому единственному её украшению, что блестело на поломанной руке. И в это слово всю силу свою вложил, все чувства, за прошедшие годы скопившиеся. Губами его почти касался, кольца этого ненавистного и кричал, надеясь втайне, что эта ненависть Илью найдёт.
А когда силы кричать закончились, а слёзы всё также текли из глаз, посмотрел на неё и понял, что не виноват Илья. Он сам во всём виноват. Столько ошибок своих обнаружил, что казалось ему — нет худшего Ангела в мире, чем он. И тогда он вскочил на подоконник и выбросился из окна. Летел вниз с надеждой исчезнуть. Ведь могут же Ангелы умирать, если жить не хотят? Усилием воли крылья сложенными держал, чтоб не раскрылись, не спасли.
Открыл глаза, почувствовав, что больше не падает, и обнаружил себя зависшим в сантиметре от асфальта — горизонтально земле, лицом вниз. Ещё бы чуть-чуть... Встал на ноги. «Ты даже это не можешь», сказал себе. И пошёл. От больницы прочь. Глаза к небу поднял и со всей мочи заорал: «Дайте ей другого!»
Пока Евгений удалялся всё дальше и дальше, палец молодой женщины под обручальным кольцом начал резко и быстро темнеть.
***
В тот же самый тёплый летний вечер в одной из многочисленных забегаловок Киева продавщица и одновременно бармен за убогой стойкой советского общепита неодобрительно смотрела на большого мужчину, заказавшего только что восьмую рюмку водки. Он стоял, опираясь на свой высокий столик, не подразумевавший долгого за ним времяпрепровождения, а потому не имевший рядом стульев, и угрюмо смотрел на уже пустую стеклянную ёмкость. Это было не первое заведение, в котором был сегодня Илья. Он хотел крикнуть женщине за стойкой: «Повтори», но язык не послушался. Тогда шатающейся походкой, удерживая своё тело руками, перебиравшими от стола к столу, мужчина направился к выходу. Открыл дверь, сделал шаг за порог. А дальше, чтобы спуститься по семи ступеням, ему пришлось отпустить опору в виде двери и полагаться только на свои ноги. Но те не удержали, подогнулись на первой же ступени, и грузный мужчина упал, ударившись затылком о ребро злосчастной лестницы. Ещё немного его тяжёлое тело по инерции съехало вниз, но он этого уже не почувствовал.
Подбежавшая к упавшему человеку продавщица рассерженно запричитала: хлопот теперь не оберёшься. Пришлось вызывать скорую и милицию. Врачи констатировали смерть, а недовольный милиционер вымещал на уставшей женщине всю свою злость за то, что вместо заслуженного ночного отдыха дома ему теперь писать отчёты по алкашам.
***
Когда утром врач зашёл в палату, в которой среди прочих несчастных находилась и Александра, обеспокоенная медсестра указала ему на руку женщины. Среди пальцев, выглядывавших из-под гипса, выделялся совершенно чёрный безымянный. Врач позвал ещё одного коллегу и вместе они пытались найти объяснение омертвению тканей, равно как и найти решение.
— Скорее всего, — произнёс один из них, — когда соединяли кость, повредили или не восстановили сосуды.
— Думаешь, если снимем гипс и попробуем поковыряться ещё, поможет?
— Это вряд ли. Он уже совершенно отмер, хотя поражает скорость, с какой это произошло. Нужны кардинальные меры, иначе гангрена на прилегающие области ей обеспечена.
Второй молча кивнул, немного задумавшись. Резать ему не хотелось, но другого выхода он не видел. Александра уже полностью пришла в себя, но то, о чём говорили врачи возле неё, как-то не совсем доходило до сознания. Мужчина в белом халате ещё раз осмотрел и пощупал поломанную руку, озадаченно глянул на лежащую и, бросив медсестре:
— Готовьте к операции, — вышел из палаты.
Медсестра виновато посмотрела на побитую женщину и тоже покинула помещение.
А уже после обеда Александру привезли в операционную, где острым инструментом отсекли от кисти правой руки по самое основание безымянный палец, на котором ещё утром находилось свидетельство её семейного положения.
***
Свёкор со свекровью приходили к ней. Сообщили о смерти сына. Заодно и узнали, что это из-за него тут их невестка в таком состоянии находится. Они хотели Параскевии телеграмму дать, но Саша упросила не сообщать ничего матери. К похоронам мужа её выписали. Катюшу на кладбище не брали — зачем ребёнку на всё это смотреть? Родители Ильи разом как-то постарели, казалось, горе совсем согнуло их, сделало ближе к земле. Александра плакала, не смотря на обиду. Всё же, прожить столько лет рядом, и какой бы он ни был, у Ильи было и много хороших сторон.
После поминок свекровь просила её не прекращать общения — ради Катеньки, которая теперь была единственной отрадой их старости. Девчушка пока продолжала жить у бабушки с дедушкой, — Александре нужно было время, чтобы прийти в себя. На работе в связи с событиями ей дали несколько дней помимо тех, что полагались по больничному листу, но Саша вернулась к обязанностям раньше, чем можно было. Даже ещё ужасного вида лицо своё не смогло удержать в стенах пустой квартиры. Нужно было на что-то отвлечься, чтобы не сойти с ума.
Она уже работала гинекологом в одной из Киевских городских больниц. После института ей полагалось три года отработать по специальности в деревне или маленьком каком-нибудь городочке, куда совершенно не стремились выпускники. Но в деревнях гинекологи вообще не предусмотрены, а с тем, чтобы всё же не уезжать из Киева, снова помог Юрий Петрович, уже вышедший на пенсию. С покалеченной рукой в гипсе было сложно осматривать пациентов, но в помощь выделили опытную медсестру, и Саше оставалось только делать выводы и в случае необходимости назначать лечение.
Постепенно от произошедшего на теле молодой женщины не осталось и следа, кроме заметного просвета между средним пальцем и мизинцем на правой руке. Катюшу отдали в ясли, а свёкор со свекровью разменяли свою квартиру на немного меньшую, зато более близкую к той, в которой жили внучка с невесткой.
Евгений продолжал бесцельно слоняться по улицам, выпрашивая у неба прощения и замены. Но однажды понял, что ничего этого не произойдёт. Он связан с ней навсегда, по крайней мере, до тех пор, пока длится Сашина жизнь. И тогда он принял решение вернуться и быть тем, кем он быть предназначен. Запечатать горе внутри и быть рядом. Сколько нужно. Как бы тяжело ни было, как бы не хотелось снова сбежать, чтобы не видеть результатов того, к чему привела его любовь.
Глава 12
1976 — 1977 гг.
— Александра Николаевна, миленькая, да я согласна и кроликом подопытным быть, только чтоб ребеночка? — заискивающе смотрела на доктора уже не молодая женщина.
Но пока это было не под силу ни Саше, имевшей теперь статус врача-репродуктолога, ни кому другому, кого она знала.
— Я слышала, у вас симпозиум намечается?
Саша заинтересованно посмотрела на свою пациентку. Откуда ей знать такие сведения? Действительно, вскоре в Москве пройдёт собрание репродуктологов, эмбриологов и иных, схожих специальностей, врачей. Для обмена опытом, рассмотрения наиболее важных моментов в пока безрезультатном ЭКО. Из Украинской ССР также едет в Москву делегация, и Александра — в её составе, как молодой и подающий надежды специалист.
— При чём тут это? — спросила свою пациентку.
— Так, милая, может, прорыв какой, а? Вы мне сообщите? Ну, как вернётесь, конечно. А то и вообще, может, там люди нужны для экспериментов? Так я согласна!
Александре пришлось подавить смешок, чтобы не обидеть женщину. Наивная простота! Но вслух произнесла:
— Обязательно, Ольга, обязательно.
Расшаркавшись в благодарственных «до свиданиях», обнадёженная женщина покинула кабинет.
***
Евгений в который раз ощутил смутное присутствие чего-то постороннего. Знакомого, но почему-то невидимого. Это было похоже, скорее, на внутреннее чувство, чем на ощущение каких-либо внешних раздражителей. Бросив взгляд на Сашу, тихо направился вслед за вышедшей женщиной. Нет, от неё никакой пользы, это он знал. Не понятно, откуда, но знал. Потому через минуту они разошлись в разные стороны — женщина направилась, наверное, домой, а Евгений выйдя на улицу, развернулся к зданию лицом и внимательно сосредоточился на каждом окошке, горящем в ранних осенних сумерках.
Совершенно точно он мог сказать, что это нечто присутствовало именно в здании, но назвать конкретного места не получалось.
Тем временем из кабинета другого репродуктолога, имевшего на своём счету уже не один научный труд, а потому назначенного руководителем делегации, вышла девочка. Ей не понадобилось открывать дверь, словно её тело присутствовало здесь не физически, а... Впрочем, так и было. Тут же с разных сторон к ней приблизились другие дети. Девочка многозначительно кивнула двум другим, с нежностью прикоснувшись к больной руке мальчика, и сказала:
— Она тоже едет. У нас ещё почти три месяца, а может, чуть больше.
— Тогда быстрее отсюда, пока он не заметил. — негромко отреагировал мальчик на её слова. И все втроём спустились на первый этаж, чтобы покинуть здание через окно.
Уже снаружи, не замечая начинающейся мрячки, идущие в сумерках дети что-то обговаривали. Если бы торопящиеся куда-то прохожие могли их видеть, они бы подумали, что детки спорят, решая, кто в их команде главный и потому в этой игре принимает решения.
— В этот раз мы будем действовать по-другому! — отрезал мальчик.
— Там будет моя мама! — обиженно или расстроено сказала девочка с заячьей губой.
— Хочешь жить? — спросил мальчишка.
Опустив голову и немного подумав, девочка ответила:
— Нет.
И больше никто ничего не говорил. Они просто растворились в пространстве, наверное, для того, чтобы чуть позже появиться уже в другом месте.
***
Кто-то прикоснулся к руке Евгения. Неожиданно. Повернув голову, увидел Марию. Она стояла слева от него, всё в том же одеянии, только выражение лица было таким, словно виновата в чём-то. Потому неживая старалась не смотреть Ангелу прямо в глаза.
— Значит, снова?
— Да. — ответила неживая.
— Что-то знаешь?
Неуверенно глянув всё-таки ему в глаза, сказала:
— Даже не знаю... Теперь думаю, что нам сверху не так уж и хорошо всё видно...
Евгений понял, что эта фраза относилась вовсе не к предстоящим событиям.
— Пошли, — сказал Ангел, сделав движение головой в направлении центрального входа в больницу.
***
Спустя некоторое время Александра с коллегами расположились в купе поезда Москва-Киев. Проблем с билетами не возникло, так как всё решалось на очень высоком уровне. Равно как и не возникнет проблем с поселением в столице СССР. Для команды из Украины были готовы номера в гостинице «Россия». Такие моменты позволяли членам направляющейся в Москву делегации чувствовать себя причастными к чему-то очень и очень важному для всего человечества. Ну ещё бы, подарить радость материнства и отцовства всем тем на планете, кто ранее был этого лишён! И пусть до настоящих, первых детей из пробирки, ещё остаётся немало лет, гордость за отечественную науку уже сейчас так и лучится из каждого. Почти.
Прижавшись лбом к окну и вглядываясь в мелькающие деревья, Саша мысленно была рядом с Катенькой, оставшейся на эту неделю с дедушкой. Бабушки, мамы Ильи, не стало через год после похорон сына. Не смогла перенести разлуку. Так они и жили последние годы: мама, дочка и дедушка. Он, конечно, жил отдельно, но всё равно это была самая настоящая семья, державшаяся крепко друг за друга. Была ещё Параскевия, вторая бабушка, но к той Катеньку отправляли в основном на каникулы. Да и хватало Паше внуков, — у Нади уже пятый ребёнок на подходе. Только один пока мальчик, три первых — девочки.
Топили в поезде знатно, и не скажешь, что за окном уже третий месяц царствует зима. Проводница поспешно принесла четыре совершенно особых стакана, какие бывают только в поездах, благодаря подстаканникам, конечно, и Саша улыбнулась: жаль, Катюши тут нет — она так любит этот чай.
Пока обычные пассажиры прихлёбывали горячий напиток с бутербродами, захваченными из дому, на верхних полках расположились ещё двое. Мария первая прервала затянувшееся молчание:
— Знаешь, а ведь у Ивана-то тоже не сложилось, развёлся он.
Евгенийперевёл взгляд на женщину.
— Снова начинаешь?
Та запнулась, потом опустила очи.
— Да нет, я так... к слову пришлось.
— К какому слову?
— Ну что, не видишь? Все веселятся, а Сашка в ночь уставилась.
— Мария, ...
— Ну всё-всё! Не буду больше. Просто подумалось отчего-то, что не просто так они были... — но опять не договорила, напоровшись на строгий взгляд.
***
В ресторане гостиницы собралось много народу. Яркие женщины, нагловато держащиеся мужчины... Елизавета Васильева или попросту Лизонька, как любил называть её муж, скучала среди всего этого праздника жизни. Даже не верилось, что когда-то и она вот также точно искала в подобных заведениях веселья и хорошей судьбы. Её муж, председатель горисполкома г. N, первый в городе человек, нашёл Лизу когда-то в таком же заведении. Да, судьба её круто изменилась с той самой встречи. Много лет ещё Елизавета была довольна собой и радовалась, когда видела на чужих лицах зависть. Но теперь ей уже тридцать шесть и пустое веселье, шумные вечеринки, показушничество, не приносили удовольствия. Наигралась. Хотелось домашнего уюта, родных душ рядом, чтобы знать, что они тебя любят и всецело от тебя и твоей любви зависят. В общем, хотелось именно такой шумной многодетной семьи, какая была у её родителей, откуда бежала в самые дорогие гостиницы родного Ленинграда, чтобы не повторить судьбу матери. Смешно. Теперь именно это и стало мечтой. Недостижимой. Как расплата за то презрение, с которым смотрела на очередную беременность матери.
Внимание привлёк разговор нескольких человек за соседним столом. Судя по специфическим словечкам и теме, они были медиками. Украдкой стала поглядывать на спорящих. Решали, что им стоит показывать на каком-то собрании, о чём не нужно упоминать... Симпатию вызвала светловолосая женщина примерно Лизиного возраста, которая отчаянно пыталась доказать одному из усатых коллег, что состав питательной смеси имеет важное значение для... Разобрать каждое слово отчётливо было невозможно даже при большом желании — мешала громкая музыка, ведь вечером всегда работал коллектив, игравший и певший вживую, а также хор голосов других посетителей гостиницы.