Деннингс уселся на высокий табурет. Вид у него был раздраженный, как будто даже разочарованный.
– Снова не сидится на месте? – спросила Крис.
– Что ты имеешь в виду? – презрительно фыркнул Бёрк.
– Просто по тебе заметно.
Она уже видела это раньше, когда они вместе работали над фильмом в Лозанне. В первую ночь там, в солидном отеле, в номере с видом на Женевское озеро, Крис никак не могла уснуть. Примерно в пять утра Крис выскользнула из постели, оделась и спустилась в фойе в поисках кофе или чьего-либо общества. Ожидая в холле, когда придет лифт, она посмотрела в окно и увидела, как, засунув руки в карманы пальто, Деннингс шагает вдоль берега озера на пронизывающем февральском ветру. Когда она спустилась в фойе, Бёрк входил в отель. «Ни одной проститутки не видать!» – с обидой в голосе бросил он, прошествовав мимо Крис, и, даже не взглянув на нее, вошел в кабину лифта, который бесшумно доставил его на нужный этаж, в его номер и постель. Когда Крис позднее шутливо упомянула про этот случай, Бёрк разъярился и обвинил ее в распространении «чудовищных галлюцинаций», в которые люди, «скорее всего, поверят, потому что вы звезда!». Он также заявил, что «у нее не все дома», однако поспешил загладить резкость, предположив, что она, «возможно», видела кого-то другого, но обозналась, приняв за его персону. «Ничего нельзя исключать, – отмахнулся Деннингс, – ведь моя прабабушка была швейцаркой».
Крис встала за стойку бара и напомнила ему про тот инцидент.
– Да, такой же самый вид, Бёрк. Сколько стаканов джина с тоником ты уже пропустил?
– Не говори глупостей! – оборвал ее Деннингс. – Так уж вышло, что я почти весь вечер провел на чаепитии, на чертовом факультетском чаепитии!
Крис сложила руки на стойке бара.
– Где ты был? – недоверчиво спросила она.
– Ну, давай, насмехайся!
– В дым надрался на чаепитии с иезуитами?
– Нет, иезуиты были трезвыми.
– Они не пьют?
– Ты с ума сошла? Да они вливали в себя бочками. Отродясь не видывал, сколько можно влить в себя, и при этом ни в одном глазу.
– Давай потише, Бёрк! Тебя может услышать Риган!
– Да, Риган, – произнес Деннингс, понизив голос до шепота. – Конечно, может. Но где, черт возьми, моя выпивка?
Неодобрительно покачав головой, Крис выпрямилась и потянулась за бутылкой и стаканом.
– Не желаешь рассказать мне, что ты делал на факультетском чаепитии?
– Устанавливал гребаные связи, чем, по идее, должна заниматься ты. Господи, как же мы загадили их территорию, – напыщенно произнес режиссер. – Давай-давай, смейся! Ты только это и умеешь; ну и еще, наверное, крутить попкой.
– Я всего лишь стою здесь и невинно улыбаюсь.
– Кто-то ведь должен был произвести на них хорошее впечатление.
Крис протянула руку и легонько провела пальцем по шраму над левым веком Деннингса – след, оставленный кулаком Чака Дарена на съемках предыдущего фильма Бёрка. Чак, звезда приключенческого кино, мускулистый и задиристый, таким образом выразил свое с ним несогласие. Случилось это в последний день съемок.
– Он уже почти не виден, – участливо произнесла Крис.
Брови Деннингса хмуро сползли к переносице.
– Я сделаю все для того, чтобы он больше не снимался ни у кого из ведущих режиссеров. Я уже кое перед кем замолвил словечко.
– Ой, Бёрк, зачем это тебе?
– Этот тип – псих, дорогая моя. Абсолютно безбашенный и крайне опасный. Боже, он как тот старый пес, что вечно мирно дремлет на солнышке, а затем, в один прекрасный день, ни с того ни с сего набрасывается на тебя и зубами хватает за ногу!
– И, конечно же, то, что он набросился на тебя с кулаками, никак не связано с твоими словами, сказанными в присутствии всей съемочной группы: мол, его игра – это «жалкий сраный позор где-то на уровне борца сумо»; так, что ли?
– Фи, как грубо! – лицемерно упрекнул ее Деннингс, принимая из ее рук стакан с джином и тоником. – Моя дорогая, мне еще позволительно разбрасываться словами вроде «сраный», но такое никак не пристало любимице всей Америки. Но теперь скажи мне, как ты поживаешь, моя маленькая танцующая и поющая звездочка?
Крис в ответ лишь пожала плечами и печально улыбнулась. Сложив руки, она облокотилась на стойку бара.
– Ну, давай, детка, расскажи мне, отчего ты такая хмурая?
– Не знаю.
– Признайся дядюшке.
– Черт, пожалуй, я тоже выпью. – Крис резко выпрямилась и потянулась за бутылкой водки и стаканом.
– Отлично! Превосходная идея! Ну, так что у тебя, бесценная? Что стряслось?
– Ты когда-нибудь думаешь о смерти? – спросила Крис.
Деннингс нахмурился:
– Ты сказала «о смерти»?
– Да, о ней. Ты когда-нибудь задумывался о том, что это такое? Что это значит? – Она плеснула в стакан водки.
– Нет, киска, не думаю! – не без раздражения ответил Деннингс. – Зачем мне о ней думать, если я и так умираю! С какой стати говорить о смерти? Господи, зачем?
Крис пожала плечами и бросила в стакан кубик льда.
– Не знаю. Я думала об этом все утро. Вернее, даже не думала, а… Мне это приснилось перед тем, как я проснулась. Меня даже прошиб холодный пот, Бёрк. До меня со всей ясностью дошло, что это такое. Конец. Бёрк, долбаный конец, как будто я никогда раньше не знала, что люди смертны! – Она отвела взгляд и покачала головой. – Господи, как же мне было страшно! Мне казалось, будто я падаю с этой гребаной планеты и лечу со скоростью сто пятьдесят миллионов миль в час!
Крис поднесла к губам стакан.
– Думаю, этот я выпью не разбавляя, – пробормотала она и сделала глоток.
– Все это чушь! – фыркнул Деннингс. – Смерть – это успокоение.
Крис опустила стакан.
– Не для меня.
– Человек продолжает жить в своих творениях или в детях.
– Чушь! Мои дети – это не я.
– Да, слава богу. Одного больше чем достаточно.
Держа стакан на уровне талии, Крис подалась вперед. На ее хорошеньком личике застыло страдальческое выражение.
– Нет, ты подумай об этом, Бёрк! Небытие! Причем навеки, навсегда и…
– Заткнись! Прекрати это слюнтяйство! Лучше подумай о том, как лучше продемонстрировать им свое роскошное длинноногое тело и накрашенное личико на факультетском чаепитии на следующей неделе! Вдруг эти священники утешат тебя. – Деннингс со стуком поставил стакан на барную стойку. – Еще!
– Думаешь, я не знала, что они пьют?
– Ты глупа, – проворчал режиссер.
Крис пристально посмотрела на него. Похоже, он приблизился к точке невозврата. Или же она действительно задела потаенный нерв?
– Они сами ходят на исповедь? – спросила она.
– Кто?
– Священники.
– Откуда мне знать?! – вспылил Деннингс.
– Разве не ты сам мне как-то рассказывал, что учился на…
Деннингс не дал ей договорить. Шлепнув ладонью по стойке, он пронзительно крикнул:
– Где моя, мать твою, выпивка?
– Может, лучше кофе?
– Не будь занудой, крошка! Я хочу выпить!
– Я налью тебе кофе.
– Не вредничай, киска, – неожиданно слащаво засюсюкал Деннингс. – Всего один стаканчик на дорожку, прошу тебя!
– Разве ты не за рулем?
– Это ужасно, моя милая. Правда. Совершенно не в твоем духе. – Приняв обиженный вид, режиссер подтолкнул к ней стакан. – Сострадание должно идти от души! – с пафосом произнес он. – И да прольется оно с небес благословенным сухим джином «Гордонс», так что давай наливай, и я потопаю, честно тебе обещаю.
– Точно?
– Слово чести и надежда на смерть!
Крис пристально посмотрела на него, покачала головой и взяла в руки бутылку джина.
– Да, эти священники, – сказала она рассеянно, наливая спиртное в стакан Деннингса. – Думаю, я приглашу одного или даже двоих в гости.
– Их потом ни за что не выпроводишь, – проворчал режиссер. Его глаза внезапно налились кровью и превратились в красные точки – два этаких крошечных ада. – Это же сущие грабители, мать их так! – Крис взяла бутылку тоника, но Деннингс жестом показал, что тоник ему не нужен. – Не надо, ради всего святого, я выпью чистого, или ты забыла? Третий я всегда пью не разбавляя!
Он поднял стакан и залпом влил в себя его содержимое. Со стуком поставив стакан на стойку, уставился в него, свесив голову, и пробормотал:
– Забывчивая стерва!
Крис с тревогой посмотрела на него. Похоже, его начинает заносить. Она сменила тему: от священников перешла к недавно полученному предложению попробовать силы в качестве режиссера.
– Это надо же! – проворчал Деннингс, все так же глядя в стакан. – Браво!
– По правде говоря, это немного меня пугает.
Деннингс моментально поднял голову и посмотрел на нее, на этот раз добрым, отеческим взглядом.
– Ерунда! – воскликнул он. – Понимаешь, детка, самое трудное в режиссерском деле – это убедить окружающих, будто это чертовски нелегкое занятие. В первый мой раз я понятия об этом не имел, но теперь вот он я, как ты видишь. Тут нет никакого волшебства, любовь моя, – лишь упорный труд плюс понимание того, что в тот день, когда начинаются съемки, считай, что ты держишь за хвост сибирского тигра.
– Я знаю, Бёрк. Но теперь это реально, теперь они дали мне шанс. Я же не уверена, что смогу даже собственную бабушку перевести через дорогу. Я имею в виду техническую сторону.
– Только без истерик! Предоставь всю эту чушь своему редактору, своему кинооператору и своему сценаристу. Подбери себе хороших спецов, и, я обещаю тебе, все пойдет как по маслу. Самое главное – руководить съемочной группой и всем процессом, а я уверен, что у тебя это получится, моя хорошая. Ты не только сумеешь донести до них то, что тебе нужно, но и показать им, как это делается.
Крис с сомнением посмотрела на Деннингса.
– Ну, хорошо, и все же… – пробормотала она.
– Что «все же»?
– Техническая сторона. Я хочу сказать, что должна разбираться и в ней, понимать ее.
– Например? Приведи своему гуру пример.
После этого Крис почти целый час выпытывала у прославленного режиссера даже самые мелкие мелочи. Технические тонкости режиссерского ремесла можно найти во множестве текстов, но на чтение у Крис никогда не хватало терпения. Поэтому вместо книг она «читала» людей. От природы любознательная, она обычно «выжимала» из них все, что ей было нужно. С книгами такое невозможно. Книги хитрили. Они говорили «таким образом» и «ясно», хотя ничего ясно не было. Их иносказательность невозможно было разоблачить, их велеречивость – оспорить. Им не скажешь: «Эй, погоди. Я туплю. Можно еще раз?» Книги было невозможно поймать на слове, выжать из них что вам нужно или рассечь, чтобы взглянуть, что там внутри. Книги были подобны Карлу.
– Дорогая, все, что тебе нужно, – это первоклассный монтажер, – усмехнулся под конец Деннингс. – Я имею в виду монтажера, который знает, в какие двери можно входить.
Деннингс вновь был само обаяние. Похоже, опасная стадия опьянения миновала. Пока не раздался голос Карла:
– Прошу прощения. Желаете что-нибудь, мадам?
Он терпеливо стоял на пороге кабинета.
– О, привет, Торндайк! – хихикая, воскликнул Деннингс. – Или все-таки Генрих? Все никак не могу запомнить его имя…
– Я Карл, сэр.
– Да, конечно. Забыл. Скажи мне, Карл, ты в гестапо отвечал за связи с общественностью или за что-то другое? Например, за связь с населением? Сдается мне, тут есть разница, и немалая.
– Ни тем, ни другим, сэр. Я швейцарец, – вежливо ответил Карл.
– О, да, конечно, Карл, – ухмыльнулся режиссер. – Верно, ты швейцарец! И наверняка никогда не ходил играть в кегли с Геббельсом!
– Перестань, Бёрк! – возмутилась Крис.
– И не летал вместе с Рудольфом Гессом, да? – продолжал глумиться режиссер.
Карл даже бровью не повел. Сохраняя невозмутимость, он посмотрел на Крис и хладнокровно спросил:
– Мадам желает что-то еще?
– Бёрк, как насчет кофе? Будешь?
– К черту кофе! – воинственно заявил режиссер. Он резко встал и, сжав кулаки и набычившись, вышел вон.
Через пару секунд громко хлопнула входная дверь. Крис повернулась к домоправителю и, как будто ничего не произошло, ровным тоном сказала:
– Отключите все телефоны.
– Да, мадам. Что-то еще?
– Может быть, кофе без кофеина.
– Я принесу.
– Где Рэгз?
– В игровой, внизу. Позвать ее?
– Да, позовите. Ей пора спать… О, нет, подождите секунду, Карл. Впрочем, нет, не надо. Я сама спущусь вниз. – Вспомнив про поделку, глиняную птичку, она направилась вниз по лестнице в подвал. – Я заберу кофе, когда вернусь сюда.
– Да, мадам. Как пожелаете.
– Я в очередной раз приношу извинения за мистера Деннингса.
– Я не обращаю внимания.
Крис посмотрела на него вполоборота:
– Да, я знаю. Именно это его и бесит.
Актриса вновь повернулась к Карлу спиной, прошла в прихожую, открыла ведущую в подвал дверь и стала спускаться по лестнице.
– Эй, вонючка! – крикнула она. – Где ты там? Чем занимаешься? Еще не сделала для меня птичку?
– Да, мам! Спускайся. Заходи и увидишь! Все готово!
Игровая комната со стенами, обшитыми панелями, была обставлена ярко и весело. Мольберты. Картины. Фонограф. Столы для игр и стол для лепки. Оставшиеся после дня рождения сына предыдущего жильца декоративные красно-белые полотнища.
– Какая прелесть! – воскликнула Крис, когда дочь торжественно вручила ей глиняную птичку. Та еще даже не вполне высохла. Риган выкрасила ее в оранжевой цвет и лишь клюв разрисовала бело-зелеными полосками. К голове был приклеен пучок перьев.
– Она тебе на самом деле понравилась? – спросила дочь, широко улыбаясь.
– Да, дорогая, на самом деле. Ты придумала для нее имя?
Риган отрицательно покачала головой:
– Пока нет.
– А как бы ты хотела ее назвать?
– Не знаю, – ответила девочка, пожимая плечами.
Легонько постукивая ногтями по зубам, Крис задумчиво нахмурила брови, как будто и впрямь ломала голову.
– Дай подумать, дай подумать, – сказала она и внезапно улыбнулась. – Как тебе Пташка-дурашка? А? Что скажешь? Просто Пташка-дурашка.
Машинально прижав ладонь к губам, чтобы скрыть зубы в брекетах, Риган радостно прыснула и энергично закивала.
– Итак, всеобщее согласие получено. Перед нами Пташка-дурашка! – торжественно заявила Крис, подняв руку с птичкой. Затем, опустив ее, добавила: – Оставлю ее здесь, пусть досушится. Потом заберу в свою комнату.
Поставив птичку на стол для игр, Крис обратила внимание, что на нем лежит доска Уиджа. Она совсем забыла, что та имеется у них в доме. Любопытная по отношению к самой себе не меньше, чем к окружающим, она купила эту штуку для того, чтобы получить доступ к собственному подсознанию. Это не слишком помогло, хотя она раз-другой пользовалась ею на пару с Шэрон и еще один раз с Деннингсом. Бёрк сознательно двигал пластмассовую дощечку так («Ты двигаешь ее, прелесть моя? Точно?»), что все ответы духов оказывались скабрезностями, и тогда режиссер сыпал гневными тирадами в адрес «сраных злобных привидений».
– Рэгз, дорогая, ты играешь с доской Уиджа?
– Да.
– Ты знаешь, как это делать?
– Конечно, мам. Вот, смотри. Я покажу тебе.
Риган подошла ближе и села за стол.
– Мне кажется, тебе понадобятся два человека, моя милая.
– Не обязательно, мам. Я все время играю одна.
Крис пододвинула стул ближе.
– Ну, давай, попробуем разок. Ты не против?
Секундная нерешительность. Затем – «ну, давай». Едва касаясь кончиками пальцев, дочь положила руки на планшет. Когда же Крис потянулась чтобы сделать то же самое, доска резко сдвинулась в ту ее часть, что была помечена словом «нет».
Крис лукаво улыбнулась.
– «Мама, я лучше сама», так, что ли? Ты не хочешь, чтобы я играла?
– Нет, я хочу! Это капитан Хауди сказал «нет».
– Какой капитан?
– Капитан Хауди.
– Дорогая, кто такой капитан Хауди?
– Ну, это так: я задаю вопросы, а он отвечает.
– Вот как?
– Он очень милый.
Крис попыталась не хмурить бровей, хотя и чувствовала, что ее охватывает смутная и вместе с тем навязчивая тревога. Риган обожала отца, но, как ни странно, внешне никак не реагировала на развод родителей. Может, она даже плакала в своей спальне, кто знает?