Что ж ты вытворяешь?
Я выключила воду. Я прислонилась лбом к кафельной стенке. Меня снова охватил страх — потому что я совсем не владела собой. Особенно пугало то, что, как я сейчас поняла, во всех моих диких, безумных действиях не наблюдалось никакой логики. Эти эмоциональные взбрыки напоминали мячик для пинг-понга, лихо отскакивающий от любого предмета на пути. В разгар этих беснований случались, правда, моменты полной и пугающей ясности — как, например, сейчас, когда мне хотелось биться головой об стенку, бесконечно повторяя: Что ты творишь?
Ответ на этот вопрос был только один: я и сама не понимаю, честно. Потому что я уже вообще не понимала, что творится у меня внутри.
Ты только послушай себя. Смотри, не загнись от жалости к себе. Подумаешь, небольшой сбой душевного равновесия после родов. Любой разумный, уравновешенный человек может с этим справиться — а ты уже развалилась на куски. Прав Тони, что считает тебя упрямой дурой. Потому что ты и правда ведешь себя как идиотка. Хуже, ты позволишь себе уходить все дальше по этой безумной дорожке, так что невольно возникает вопрос, а в здравом ли ты уме. Так что хватит придуриваться. Возьми-ка себя в руки, соберись. И чем беситься, пойди лучше, приготовь мужу чай.
Я последовала совету строгого внутреннего цензора, вылезла из душа, твердо вознамерившись исправиться. Одевшись и высушив волосы, я сказала себе, что отныне буду вести себя разумно и спокойно. Завтра утром съезжу в больницу и извинюсь за пропущенный вечерний визит. Поговорю с сестрой Макгуайр и скажу, что ее вчерашние опасения по поводу моего душевного состояния мне вполне понятны. А потом продемонстрирую им, что могу быть собранной и разумной, и покормлю Джека без стенаний и жалоб. И на домашнем фронте развею все тревоги Тони и покажу себя идеальной супругой, умницей-разумницей.
Итак, я не только приготовила благоверному чай, но еще поставила на поднос целую тарелку его любимого печенья и бутылку «Лафройг» — его любимый сорт солодового виски. Затем я взобралась по ступеням, при этом раза два чуть не потеряла равновесие — очень уж много всего было на подносе. Когда я добралась до двери кабинета, она оказалась запертой. Пришлось постучать ногой.
— Тони, — позвала я.
Он не ответил — хотя я ясно слышала, как внутри тихо играет музыка.
— Тони, открой, пожалуйста. Я принесла тебе чай.
Дверь отворилась. Он посмотрел на поднос.
— Что это?
— Это для поддержания творческих сил. И еще — прими это как извинение.
— Хорошо, — кивнул Тони. Забирая у меня из рук поднос, он добавил: — Ладно, я, пожалуй, еще поработаю.
— Хорошо идет?
— Вроде бы. Ты меня не жди. — И он закрыл дверь.
Не жди меня!
Как похоже. Как это до отвращенияпохоже на него! Унизить меня, как обычно, проигнорировать мою попытку примирения — и как раз в тот момент, когда я стараюсь быть хорошей.
Прекрати. Прекрати это. В конце концов, он ведь работает. И ведь буквально только что ты устроила эту небольшую «свару» (говоря на чертовомбританском английском). Нельзя же требовать, чтобы он пришел в себя за какие-то десять минут. Даже несмотря на его слова насчет этого чертова чая…
Хватит. Тони прав. Тебе действительно пора в кровать. Вот только есть одна проблема: ты проспала двенадцать часов и только недавно проснулась.
Нормально, нормально. Займись чем-нибудь. Нужно что-то делать, тогда время пройдет быстрее.
Вот так и получилось, что я занялась разборкой вещей и распаковала практически все коробки и тюки, которые еще оставались. Этот процесс занял почти шесть часов, а потом я рискнула замахнуться на завалы мусора, оставленные рабочими. К тому времени, когда я закончила, как раз забрезжил серенький рассвет. Я чувствовала сильную, но приятную усталость, удовлетворение от того, что выполнила большую работу, которая могла висеть надо мной месяцами. Пройдя по комнатам, я ощутила удивительный прилив сил. За одну ночь дом приобрел более или менее жилой вид, наконец-то появилось ощущение пространства, соразмерности и (главное) порядка.
Порядок — именно то, в чем я сейчас отчаянно нуждалась.
Я приняла ванну. Почти час отмокала в теплой, пенистой воде. Я говорила себе: вот видишь… немного отвлеклась, занялась делом — и сразу обрела равновесие и уверенность. Теперь все обязательно наладится, все будет хорошо.
Хорошо настолько, что, одевшись, я чувствовала себя бодро и свежо, хотя и не спала всю ночь. Я поднялась и заглянула в щелку к Тони. Он крепко спал на своем диване. Я заметила стопку новых листов… рукопись становилась все увесистей. На цыпочках я подошла к письменному столу, проверила, включён ли будильник на девять, и оставила короткую записку:
Поехала в больницу к нашему мальчику. Надеюсь, тебе понравится, как я прибрала в доме. А вечером приглашаю тебя на ужин — выберешь ресторан на свой вкус? Жду ответа.
Люблю тебя….
И мое имя. Я надеялась, что Тони благосклонно отнесется к идее поужинать в ресторане, что это напомнит ему один из наших чудесных вечеров в Каире. Через несколько дней Джек будет дома, так что это, пожалуй, наш последний шанс совершить такую вылазку.
Спустившись вниз, я посмотрела на часы. Начало восьмого. Выйдя из дому, я заметила в дальнем конце улочки пустой бункер для строительного мусора — видимо, у кого-то тоже шел ремонт. Оглянувшись на картонные коробки и разломанные мной упаковочные ящики, я подумала: вот удача, не придется тащиться в такую даль, на свалку. Я хорошо помнила, как в начале ремонта мы заказали такой же бункер и все жильцы домов с нашей улицы тут же потащили в него хлам со своих чердаков. Долг платежом красен, решила я, тем более что мой расплющенные коробки много места не займут.
Я уже второй раз подходила к громадному бункеру с охапкой картонок, когда открылась входная дверь и из дома вышел мужчина лет сорока пяти в темно-сером костюме.
— Это, знаете ли, нашбункер, — произнес он голосом, полным сдерживаемого негодования.
Я рассыпалась в извинениях:
— Извините меня! Я просто подумала, он ведь совсем пустой…
— Вообще-то, принято спрашивать разрешения, прежде чем кидать свой мусор в чужие бункеры.
— Но я думала…
— А теперь я бы хотел, чтобы вы убрали отсюда весь свой хлам.
Однако договорить ему не дали, у меня за спиной раздался голос:
— Ради бога, что вы такое говорите.
Мужчина вздрогнул от неожиданности. Он смутился, обнаружив, что на него пристально смотрит женщина лет сорока восьми. Блондинка, ширококостная и с морщинками на лице (после сорока у натуральных блондинок часто резко стареет кожа), она все еще была поразительно хороша собой. Не менее ослепителен был и огромный лабрадор, стоявший с ней рядом. Она подошла к нам, услышав разговор. Я сразу же узнала ее: та женщина, что заговорила со мной в лавочке мистера Нура и одобрила мои действия, когда я попыталась научить его вежливости. По реакции Серого костюма было видно, что ему очень не по себе. Стараясь не встречаться с ее осуждающим взглядом, он пробормотал:
— Я только высказал свою точку зрения.
— И в чем же она состоит?
— Я думаю, что это касается только меня и…
— Когда в прошлом году мне меняли кухню и перед моим домом стоял бункер, кто за одну ночь наполовину заполнил его своим барахлом?
Костюм был сражен наповал — ведь его публично поставили в неловкое положение. За короткое время, проведенное в Англии, я успела понять, что уязвленное достоинство считается здесь самым страшным бедствием для любого — поэтому таких ситуаций стараются избегать любой ценой. Но если от американца, попавшего в подобное положение, можно было ждать какой-нибудь любезности вроде «Не суйте нос не в свое дело», этот тип жутко побледнел, скукожился и лишь сумел выдавить:
— Говорю же, я просто излагал свою точку зрения.
На это моя добрая самаритянка с лабрадором улыбнулась ледяной улыбкой и с неподражаемой интонацией ответила:
— Я так и поняла. — Потом повернулась ко мне: — Нужен помощник, чтобы перетаскать остальные коробки?
— Да нет, я справлюсь. Но…
— Приятно снова вас повстречать, Салли… — Она протянула мне руку. — Салли, ведь верно?
Я кивнула.
— Джулия?
— Именно так.
Тип в костюме прокашлялся, словно объявляя о своем отбытии. После чего развернулся и поскорее укрылся в доме.
— Хорек, — шепнула Джулия ему вслед. — Неудивительно, что месяц назад жена от него ушла.
— Я не знала…
Она пожала плечами:
— Обычная семейная драма — с каждым может случиться. О, кстати, я слышала, вы стали мамой. Чудесная новость. Следовало бы заглянуть и поздравить вас, но я уезжала на целых два месяца, мы были в Италии с Чарли, сыном.
— Сколько ему лет?
— Четырнадцать. А у вас кто получился — мальчик или девочка?
— Мальчик, — улыбнулась я. — Джек.
— Поздравляю. Ну, бессонные ночи уже начались?
— Да нет… он пока еще не дома.
Я кратко рассказала ей все, что с нами произошло.
— Господи боже, — тихо сказала она. — Бедняжка, досталось же вам.
— Ему больше, чем мне.
— Но с вами-то сейчас все нормально?
— И да, и нет. Иногда я и сама не пойму.
— Может, пойдем ко мне, выпьем чайку?
— Я бы с радостью, но мне правда нужно Сейчас ехать в больницу. Все поняла, — ответила Джулия. — Но как-нибудь все же загляните. И постарайтесь набросать этому дурню как можно больше мусора в его бункер.
И она улыбнулась мне на прощание.
Последовав ее совету, я перекидала в бункер оставшиеся пустые коробки и вынесла четыре мешка строительного мусора. По пути к метро я улыбалась при мысли о том, что у меня появилась приветливая соседка.
В больнице я вела себя образцово-показательно. К великому моему облегчению, выяснилось, что Джека лишь ненадолго переводили наверх и он уже снова в обычном отделении для новорожденных. Палатная сестра посмотрела на меня внимательно — так приглядываются к людям с репутацией непредсказуемых.
Но я радостно ей улыбнулась и спросила;
— Сестра Макгуайр сегодня работает? Я бы хотела извиниться за то, что вчера так ужасно себя вела.
Палатная немедленно расслабилась. Жесты раскаяния, как правило, приводят к такому результату.
— Кажется, она взяла неделю отпуска, но когда вернется — я непременно передам ей ваши слова.
— Я еще хотела извиниться за то, что не появилась вчера вечером. Я… э… да что там, скажу честно, как есть. Я так устала, что просто уснула.
— Не беспокойтесь об этом. После родов нужно много времени, чтобы прийти в себя окончательно. А у меня для вас хорошие новости: вчерашнее маленькое осложнение оказалось сущей ерундой. Скорее всего, вы сможете забрать малыша домой уже завтра.
— Спасибо за прекрасную новость, — улыбнулась я.
— Ну а готовы вы сейчас его покормить? Он явно нагулял аппетит.
Изо всех сил скрывая неуверенность и беспокойство, я старалась улыбаться. Сестра пригласила меня проследовать за ней. Мы подошли к кроватке Джека. Он лежал на боку и громко плакал. Я напряглась в полной уверенности, что это реакция на мое приближение. Но постаралась не выдать себя и весело произнесла:
— Да, судя по плачу, он и впрямь проголодался.
Палатная сестра улыбнулась в ответ. Неловкая пауза — я замерла у кроватки, не очень понимая, самой мне доставать Джека или подождать, пока это сделает сестра Снова подозрительно глянув на меня, сестра жестом показала, чтобы я брала ребенка сама Влажными от напряжения руками я потянулась к Джеку. Кто бы сомневался, крики усилились, как только я его подняла.
Держи себя в руках, держи себя в руках, — твердила я себе. — И ради бога, постарайся не выглядеть испуганной.
Я прижала к себе Джека, немного покачала Крики стали еще громче. Я поскорее уселась на жесткий стул с прямой спинкой, расстегнула рубашку, высвободила левую грудь и сжала область вокруг соска в надежде выдавить хоть каплю молока, но ощутила лишь железобетонное затвердение.
Не думай об этом, просто дай ему грудь и постирайся не закричать. Сестра следит за каждым твоим движением.
Я бережно развернула голову Джека к соску. Едва обнаружив его, он начал усердно сосать. Но на этот раз его алчность принесла плод: словно маленький вакуумный насос, Джек сразу выбил пробку, и молоко полилось. И неважно, что его десны впивались в сосок, неважно, что мне с каждой секундой становилось все больнее. Главное, он ел.
— Вам немного больно, кажется? — спросила сестра.
— Ничего, терпеть можно, — ответила я.
Ответ был правильный, потому что сестра удовлетворенно кивнула и сказала:
— Ну тогда я вас оставлю.
Как только она скрылась из виду, я нагнулась к ушку Джека и шепнула:
— Спасибо.
— Через десять минут я приложила Джека к другому соску, и снова этот пылесосик вмиг прочистил все протоки, пробил все заслонки, и молоко потекло свободно.
Конечно, мне приходилось читать в популярных книгах по психологии о том, что физические зажимы могут приводить к зажимам психологическим. Вообще-то я скептически отношусь к подобным рассуждениям о связи тела и психики. Но вынуждена признать, что в то утро в больнице у меня было чувство, что пришло наконец освобождение и я выбралась из мрачного тупика, в котором находилась с самого рождения Джека.
— Ну что ж, слава моему племянничку за усердие, — обрадовалась Сэнди, когда я рассказала ей вечером, что смогла наконец покормить сына, не прибегая к орудию пытки. Но когда я заявила, что пребываю наверху блаженства, сестра предостерегла:
— Рада это слышать, но главное, не пугайся, если вдруг снова навалится хандра. Едва Джек окажется дома, тебе придется пережить не одну бессонную ночку — когда три часа сна кажутся крупным выигрышем в лотерею.
— Но вот сегодня я всю ночь не спала, а чувствую себя просто замечательно.
— Почему это ты не спала всю ночь?
— Да просто вчера я проспала целый день.
— Что-то мне все это не нравится.
— На самом деле, это лучшее, что со мной могло случиться. Мне просто необходимо было отключиться на время. Зато теперь чувствую: все встало на свои места, я спокойна, воспринимаю все нормально и явно нахожусь в согласии с миром.
Долгая пауза. Я спросила:
— Сэнди? Ты еще здесь?
— А… Да, я-то здесь. Но задаю себе вопрос, не записалась ли ты случайно в секту Муна?
— Большое тебе спасибо.
— Черт, а что я должна думать, когда нормальная вроде женщина вдруг начинает нести околесицу насчет «согласия с миром»?
— Но я так чувствую.
— Вот это-то меня и беспокоит.
Такова Сэнди: она еще прямолинейнее и настойчивее, чем я, когда пытается разобраться в чувствах и переживаниях других людей. Но я-то знала, что у меня все в порядке — даже несмотря на то, что дома, когда я вернулась из больницы, меня ждала записка от Тони:
К сожалению, вынужден отклонить приглашение.
Сегодня вечером в городе заместитель госсекретаря США, Только что получил приглашение на ужин в посольство. Прошу меня простить.
Здорово, просто здорово. Но после вчерашней идиотской сцены я не стану названивать мужу и упрекать за то, что он отказался поужинать со мной. Нет, решила я, лучше воспользуюсь обстоятельствами. Я собиралась немного вздремнуть перед походом в ресторан, но передумала: постараюсь днем не спать, схожу в больницу до семи часов, чтобы лечь в десять. К этому времени я уже устану настолько, что смогу проспать без просыпу всю ночь, и как следует отдохну. К следующему утру я войду в обычную колею и буду готова забрать сына домой.
Вечером, добравшись до Мэттингли после двадцати часов бодрствования, я от усталости уже начинала впадать в состояние, близкое к оцепенению. Вечернее кормление отняло больше времени, чем обычно, из-за того, что в отделение неожиданно явился мистер Хьюз. Он знакомил с больницей группу своих студентов. Увидев, как я кормлю Джека, он со всей кавалькадой двинулся к нам. Я держала сына у груди и, пока они шли, быстренько сменила болезненную гримасу на выражение спокойного довольства.