***
- Ты в норме? - Далиан задавал этот вопрос уже в четвертый раз за последние полчаса.
- Да, - Авиан в четвертый раз дал тот же самый ответ, не отрывая застывший взгляд от окна. Чуда не произошло. Они с Натаниэлем действительно трахались. И он, Авиан, действительно вел себя как последняя блядь. Упрашивал, умолял, готов был стоять на коленях и целовать чужие ботинки, только бы ощутить член альфы в заднице. Это, конечно, не нормально. И, естественно, он пополнит этим воспоминанием свою копилку причин, по которым следует ненавидеть самого себя. Но об этом он никому не скажет. Даже Далиану. Тем более Далиану. С Авианом и так одни проблемы, а здесь нет папочки и никто не обязан выступать в роли его жилетки.
- Запах уже почти не чувствуется, - неожиданно заметил Эльман, потянув воздух носом. Он хромал, был бледен, но не потерял хорошего расположения духа. Вернувшись в камеру, он сразу же принялся вещать о подробностях инцидента, который приключился с ним. Впрочем, дураком Эльман не был: вскоре он заметил и отсутствующее выражение лица Авиана и еще более мрачную, чем обычно, физиономию Натаниэля. Эльман даже придирчиво осмотрел омегу, опасаясь, что за время их с Далианом отсутствия что-то приключилось. Но каких-либо заметных изменений во внешнем виде Авиана не наблюдалось, поэтому альфа просто сел за стол, решив, что расскажет потом. И лишь теперь, спустя почти час, понял, что же в камере изменилось. Запах. Совсем не острый и не вынуждающий задыхаться от похоти. - Малыш, уже все? Серьезно?
- Авиан? - Далиан тоже перевел заинтересованный взгляд на омегу. В том, что произошло что-то он был уверен, но и заставить говорить не мог, поэтому лишь беспокойно хмурился, пытаясь понять, что же стряслось.
- Да. Уже все, - омега равнодушно кивнул. Пусть все успокоятся, ведь им тоже было тяжело все время течки. И никто не должен знать, что все только начинается, что принятие самого себя - это самое сложное.
Часть 17
Авиану не спалось. Это было странно, учитывая, что за последнюю неделю весь его отдых сводился к нескольким беспокойным часам дремы. Он бы и рад был уснуть на целые сутки, прервать этот калейдоскоп размытых картинок, то и дело вспыхивающих в сознании. Но сколько бы он ни ворочался, пытаясь устроиться поудобнее на своей койке, от которой совсем отвык, все было тщетно. Измученное тело словно налилось свинцом, каждая мышца ныла, и Авиан лишь до скрежета стискивал зубы в безуспешных попытках улечься наконец-то. Мало он, что ли, натерпелся? Сколько еще организм будет напоминать ему о случившемся? Теперь Авиан чувствовал себя, как после затяжной болезни: вроде уже здоров, но состояние - и моральное, и физическое - оставляло желать лучшего. И если с усталостью и плохим самочувствием он еще был готов мириться, терпеть и ждать облегчения, то череда воспоминаний причиняла настоящие страдания. Сначала Авиан пытался отвлечься: то считал овец, до боли зажмуриваясь, то пытался припомнить логарифмические формулы, которые изучал, кажется, в прошлой жизни. Изредка он и вовсе концентрировался на физических ощущениях - боль медленно перетекала по жилам, и Авиан представлял, как бы было здорово, если была бы возможность просто вскрыть вены и выпустить из себя неприятные ощущения вместе с кровью. К сожалению, осуществить это было невозможно, и от мыслей такой способ тоже отвлекал ненадолго. Сейчас Авиан ощущал, будто все его подсознание - это огромная рана, едва-едва подсохшая и старательно зажатая вот такими нелепыми попытками отвлечься. Голова, казалось, зудела. Рваные образы царапались, рвались из слабых тисков самоконтроля, настойчиво мельтешили перед зажмуренными глазами и заставляли Авиана чуть ли не кричать от отчаянья. Да сколько можно? Почему, черт возьми, нельзя просто перещелкнуть мысли, как надоевший канал?
Нескольких часов агонии хватило, чтобы Авиан сдался. Тело как-то мгновенно обмякло, каждая мышца расслабилась, зато рассудок затопило всеми нечистотами, которые он старательно пытался загнать в самые темные углы подсознания. Итак, Авиан - омега. Он в тюрьме. За неделю его трахнули трое альф. И он это не забудет. Никогда. Даже если когда-то у него будет муж, дети, и милый домик с газоном. Конечно, что-то из воспоминаний сотрется, какие-то нюансы сгладятся, но самое главное - факт этого морального падения - всю жизнь будет терзать его. Это словно спрятать в шкафу труп: плоть сгниет, но скелет-то никуда не денется и всегда будет напоминать о его грехах.
Авиану вспомнился тот вечер, когда Антуану, его младшему брату, официально присвоили статус омеги. Отец тогда торжественно провозгласил, что это гордость для любой семьи - иметь сына, который выполнит самую важную, необходимую роль на земле. И речь шла не только о потомстве, а еще и о моральном облике, о поддержании репутации рода. Интересно, если бы Авиану тогда правильно определили статус, был бы его отец - отец его братьев, вернее - горд им хотя бы немного? Считал бы, что Авиан справится и выполнит свое предназначение? Или же испугался бы возможных проблем со вздорным сыном и заключил бы брак с каким-то стариком, готовым жениться на ком угодно? Авиан не знал и знать не хотел. Наверное, даже хорошо, что Джастин никогда не ждал от него многого. Не слишком разочаруется, когда узнает, при каких обстоятельствах Авиан потерял девственность.
Думать о встрече с родителями было страшно. Авиан даже малодушно подумывал соврать, сказать, что его изнасиловали, а сам он не хотел, не просил, не думал даже об этом, а лишь терпеливо ждал их возвращения, как хороший сын. Сын, которым можно гордиться. Но пойти на этот обман, значило накликать беду и на альф и даже, возможно, на Далиана. Зная Кристиана, Авиан был уверен, что тот самолично сдерет кожу с каждого из них, и даже Джастин в этот раз не сможет сдержать его. Противный голосок нашептывал омеге не глупить, ведь, в конце концов, кто ему эти люди? Сокамерники, случайные любовники - все. Если подумать, то что они такого хорошего ему сделали? Да ничего ведь! Разве что Далиан... Единственный, о ком Авиан хотел помнить и уберечь от лишних проблем. Разве подставить альф - плохо? Подумаешь, добавят несколько лет. Зато родители будут его жалеть. Они не возненавидят его, они будут заботиться, увезут его из этого проклятого города, куда-то к океану... Помирятся, будут счастливы, вновь станут большой и дружной семьей.
"А ты оказывается сказочник, Вин", - насмешливый голос здравого рассудка разбил приятные мечты, словно хрупкий фарфор. Да, к океану, как же... Жалеть его, конечно, будут. Калек и уродов тоже жалеют, но это не значит, что их любят меньше или больше за физические недостатки. И ничего в их семье не изменится, будь Авиан жертвой насилия или просто похотливой сукой, неспособной контролировать свои желания. Он в любом случае пропал. Весь вопрос в том, будет он нести ответственность сам или утащит за собой в кучу с дерьмом других людей, которые, по сути, ни в чем не виноваты. Сейчас Авиан искренне надеялся, что его решение поступить честно не изменится в тот момент, когда он увидит боль и ужас в глазах самого своего родного человека. Разочарование папы пугало омегу до истерики. Если и Кристиан отвернется от него, то Авиан останется совсем один со всем этим титаническим грузом на душе. И как выживать в одиночку он просто не представлял.
***
Дождливое и холодное утро явно не способствовало хорошему настроению. Даже Эльман - обычно веселый и беспечный - сегодня был на удивление молчалив. Кажется, он курил уже третью сигарету, изредка потирая бедро и болезненно морщась. Далиан иногда бросал на него обеспокоенные взгляды, недовольно хмурился, но все же упорно молчал. Авиан предположил, что они, возможно, поссорились, но волноваться сейчас из-за чужих проблем не получалось. И своих было по горло. Что касается Натаниэля, то тот не спешил спускаться со своей койки, и это определенно радовало. Авиану и так было тошно, не хватало еще видеть осуждение в глазах Нейта.
- Доброе утро, - пробормотал омега, неловко спустившись вниз. Отдохнуть нормально так и не удалось, поэтому сейчас он чувствовал себя совершенно разбитым и с трудом подавлял зевки.
- Доброе, малыш, - ответил Эльман, переводя на него взгляд и улыбаясь. Улыбка, впрочем, получилась натянутой и совсем невеселой.
- Как ты себя чувствуешь? - Далиан приложил прохладную ладонь ко лбу Авиана и, удовлетворено кивнув, добавил: - Температуры нет, но выглядишь ты отвратительно.
- Я знаю, спасибо, - тяжело вздохнув, прошептал омега. Неужели Далиану непонятно, что смотреть сейчас кому-либо прямо в глаза для него непосильная задача? Так нет же, он обхватил его за подбородок и вынудил поднять голову, рассматривая на блеклом свету лицо, отмечая каждый крошечный нюанс. - Лиан, перестань! - шепотом попросил Авиан, не выдержав. Господи, да он бы с удовольствием спрятался под подушкой до конца своей жизни и, честно говоря, сам не мог понять, зачем вынудил себя проснуться, спуститься, поздороваться...
- Ладно, успокойся, - примирительно произнес Далиан, разжимая пальцы. - Со временем все пройдет, поверь мне, - Авиан послушно кивнул и даже смог растянуть губы в подобие улыбки. И плевать, что во фразу "время лечит" он не верил. Теперь его цель - делать вид, что ничего не произошло. Как будто вся прошедшая неделя - это просто страшный сон, развеявшийся с наступлением рассвета. Чем черт не шутит, возможно, с годами Авиан и правда начнет верить в это?
***
- Нет, ты никуда не пойдешь! - эти слова были первыми, произнесенными Натаниэлем за утро. До этого он тоже упрямо имитировал равнодушие, хотя интуитивно Авиан чувствовал, что альфа не так спокоен, как пытается показать. Ему противно, конечно. Он ведь тоже упал в грязь и перепачкался с головы до пят. Как он там говорил? "Падение всегда быстрое"? Вот и вышло, что Авиан уволок его, такого святого и чистого, в свое болото. Но это их маленькая тайна, и омега сам не хотел, чтобы это всплыло наружу. Поэтому, естественно, его удивила эта неожиданная вспышка. Право слово, какое ему дело пойдет Авиан на завтрак или нет?
- Почему? Хесса нет, если вдруг возникнут какие-то проблемы с этим Томасом...
- Проблемы возникнут, если ты отправишься в столовую на следующий день после течки. Знаешь, я ошибочно считал, что ты не глуп. Зря, видимо. Ты не идешь, - Натаниэль не повысил голос, но это спокойствие, то, что он просто поставил Авиана перед фактом - так снисходительно, словно глупого ребенка - разозлило в разы сильнее. Омега стиснул зубы, под кожей отчетливо проступили желваки и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде, чем Авиан почувствовал, что вновь владеет своим голосом.
- Я хочу выйти отсюда. Я не могу больше сидеть в этой клетке. Кроме того, Натаниэль, мне кажется, что мне уже нечего терять, как считаешь? - Авиан понимал, что фраза прозвучала двусмысленно, как будто напоминание о вчерашнем. И, Господь свидетель, подсознательно омега ждал взрыва: пощечины, крика, презрения во взгляде. Чего-то, что напомнило бы о других гранях альфы, показало, что ему тоже не очень-то радостно вспоминать о недавних событиях. Ничего. Натаниэль только слегка нахмурился, светлые брови на мгновение сошлись на переносице, а на лбу проявилась морщинка, но уже через секунду он взял себя в руки и спокойно произнес:
- Как знаешь, - и все. Ни слова больше. Авиан, наверное, должен был радоваться, что так легко одержал победу и добился желаемого. Хотя хотел ли он этого в действительности? Выйти из камеры, туда, где находятся сотни альф, у которых годами не было омеги? Авиан недовольно признался сам себе, что вся эта его нелепая бравада была лишь дешевой провокацией, таким детским желанием услышать что-то... обнадеживающее? Что-то наподобие "Авиан, потерпи немного, скоро все наладится". И пускай все эти утешения - вранье, жалкая попытка обмануть собственный разум, но, наверное, в ту секунду он даже хотел бы быть обманутым.
- Вот и чудесно, - поджав губы, ответил Авиан. Натаниэль даже не взглянул на него, но омега ощущал на себе тяжелые взгляды Далиана и Эльмана, поэтому поспешил скрыться за стеной. Кран был плохо закрыт - тяжелые капли желтоватой воды гулко стучали о грязный фаянс. Несколько минут Авиан как завороженный смотрел на эти капли, слегка вздрагивая и сжимая до белизны пальцы на раковине всякий раз, когда очередная из них срывалась вниз.
"Идиот, ты просто жалкий идиот, Вин", - насмешливый голос злорадно нашептывал, как будто царапал когтями виски. Авиан встряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение. Поднял взгляд, встречаясь со своим отражением в мутном, расколотом посередине зеркале, и не смог сдержать приглушенный всхлип. Какой смысл обманывать себя и на что-то надеяться? Он ничтожество. Он словно сорвался с обрыва и вся его прежняя жизнь осталась на какой-то недосягаемой высоте. И пусть он еще жив, но вскарабкаться наверх снова - нереально. Он теперь всегда будет барахтаться в этом дерьме и завистливо смотреть на тех, кто остался там, в той жизни, где все легко и правильно, где все подчинено традициям и законам. Там есть только черное и белое. Никаких полутонов, никаких оправданий его поступку. Кому какое дело, что Авиан терпел до последнего, что никогда не хотел быть омегой и никто не объяснял ему, как жить с этим грузом? Всем плевать... Они осудят, возненавидят и отвернутся. И тогда он навсегда останется один...
- Тихо-тихо, дыши, - чьи-то руки сжались вокруг талии, к спине прижалось теплое тело, а шею обожгло горячим дыханием. Авиану потребовалось несколько томительно-долгих секунд, чтобы вернуться в реальность. Он настолько "уплыл", что сейчас лишь жадно хватал широко открытым ртом воздух, понимая, что у него форменная истерика. Далиан, а это был именно он, вытер ладонью мокрые щеки омеги и твердо произнес: - Давай-ка, Авиан. Вдыхай глубже. Ну, что же ты так мучишь себя?
- Я... м-мне так жаль... так-к, - неразборчиво проскулил Авиан, разворачиваясь в объятиях Далиана и утыкаясь заплаканным лицом ему в плечо. - Я сейчас... мне жаль... я успокоюсь и...
- Тихо, Вин, тихо. Все уже, все закончилось. Идем, тебе нужно полежать.