- Олег, а тебе когда-нибудь парни нравились? - Самое главное вовремя спросить.
- Мне девушки нравились.
- А парни прям никогда? И секса с ними никогда не было?
- Первый секс с мужчиной у меня был с тобой.
И, надеюсь, у меня это не войдет в привычку.
- А тебе кого-то хочется? Ну, кроме меня?
Да мне и тебя-то не хочется. Точнее, совершенно не хочется. Только кому это интересно?
- Никого, меня мужчины не интересуют.
Обиженно сжимает губы. Интересно, он на полном серьезе думал, что впутав меня в эти уродливые отношения, он разбудит во мне страсть к людям своего пола? Не может же он быть таким идиотом.
А если серьёзно, трахнул бы я какого-нибудь парня, появись у меня такая возможность? В голове опять возникает орлиный профиль коммерческого директора. Но этот не даст. И, наверно, слава богу.
Вадим Арнольдович после инцидента с обмороком цепляться ко мне перестал. Опять делает вид, что мы не знакомы, хотя глазами так и стреляет, если я рядом оказываюсь. Не знаю, чего ему не хватает. Может, тоже на Бали хочет?
***
Ночами в последние дни снится один и тот же кошмар. Будто я веду машину по трассе, на огромной скорости, и в какой-то момент перед глазами расплывается чернота. Я из последних сил включаю аварийку, жму на тормоз и скатываюсь на обочину. Когда машина ещё едет и под колёсами шумит гравий, я окончательно теряю сознание и не могу пошевелиться.
Сереженька теперь занят мыслями о предстоящей поездке на Бали, я отвлекаюсь от него работой, а Вадим Арнольдович неожиданно начинает проявлять ко мне интерес. Ну, во-первых, у него в кабинете постоянно что-то ломается. Только я не верю, что он настолько криворукий, чтобы по три раза выдергивать одну и ту же розетку. Но каждый раз, когда я её чиню, он задаёт вопросы, на которые приходится волей-неволей отвечать. Сначала это были вопросы про родителей, потом - про ориентацию. А сегодня Вадим Арнольдович превзошёл сам себя. Поинтересовался, сколько мне надо денег, чтобы я перестал спать с Сереженькой. Сложный вопрос, учитывая, что деньги надо будет заплатить Сереженьке, а не мне.
- Миллионов сорок. - Цифру беру с потолка.
- А что так много?
- Не вижу смысла менять шило на мыло.
Вадим Арнольдович подымается, обходит меня и, оперевшись о стену, внимательно меня разглядывает.
- Ты врешь. Что-то тут не то…
- Все то. - Отвлекаюсь от розетки. - Зачем вы каждый раз подымаете эту тему? Вы что, в своей жизни геев не видели?
- Видел. Но они были немного другие.
- Какие, другие? У них росли рога и хвост? - Я уже не работаю. Держа в руке отвертку, смотрю на него, не отрываясь. Он усмехается, пожимает плечами.
- Нет, у них у всех лицо такое. Как сладкое, что ли.
- Есть те, у кого и не сладкое, обычное. Лицо как лицо. - Снова возвращаюсь к работе, уже не обращая внимания на стоящего над душой Вадима Арнольдовича.
- Ты не похож на гея.
Меня это начинает уже выводить из себя. Что ж ты ко мне придолбался?
- Похож, не похож… Давайте только договоримся. Если вы опять захотите поговорить по душам, вы просто подходите ко мне и говорите. А не ломаете розетку!
Попал я в яблочко. Вадим Арнольдович хмурится и возвращается на своё место. Заканчиваю я работу в тишине.
***
В чем проявляется любовь? Конечно же в поступках. Для меня это было и есть. Основа основ. И когда Сереженька говорит, что любит меня, мне становится смешно. Как можно перепутать любовь и инстинкт собственничества? Он ведь даже за человека меня не считает, я для него игрушка, живая и красивая. А любит Сереженька не меня, любит он вкусно поесть, сладко потрахаться и стабильность.
С каждым днём солнце светит ярче, становится теплее, а я, даже несмотря на свой приобретённый дальтонизм, вижу, что тени становятся какого-то другого цвета. Это раздражает, тревожит. Весна - тяжелое время.
В голове раз за разом воскресают воспоминания. Причём такие детали, которых и в жизни-то не вспомнишь. Зачем они?
А ещё меня мучают мысли о Валере. Преступления наказываются каторгой. Моя, кажется, бессрочна. Но совесть меня не мучит. Да и вообще я никогда толком и не вспоминал тот день, выбросил его из памяти, как только это стало возможно. А сейчас… Вместе с набухшими почками, вместе с тёплым ласковым солнцем воскресают призраки тех забытых, замурованных на дне души кошмаров.
В моих воспоминаниях кровь ещё красная. Хотя, я уже начинаю сомневаться, что правильно интерпретирую этот цвет.
Интересно, а маму мучают кошмары? Мы никогда не говорили о том дне, будто и не было. Наше преступление за ее глупость.
Вадим Арнольдович тоже подвержен влиянию весны. Глаза горят, движения резкие, дерганые, но порой - замирает, когда думает, что никто не видит. По-прежнему идеально одетый, чистый, в дорогой выглаженной рубашке. Я попытался накопать на него что-нибудь. Но ничего интересного не нашёл. Был женат, развёлся, есть сын, любит дорогие машины, горные лыжи и достаточно тщеславен. Гордец, но это и так видно. Имеет научную степень, хотя, возможно, купил. Кстати, выглядит он моложе своих лет - наверняка посещает спортзал и косметолога, почти не пьёт.
Вадим Арнольдович игнорировал меня недели две, а потом явился ко мне в кабинет и, вжав голову в плечи, закрыл дверь на замок. Меня это удивило. Я поднялся ему навстречу, даже хотел пошутить, чувствуя, что директор странно напряжен. Но не успел и слова сказать, когда он вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку.
Мне стало неприятно жарко. Я стоял, глядя в сторону, судорожно соображая, как выкручиваться. Зачем явился Вадим Арнольдович, мне было понятно слишком хорошо. Весна, она такая.
- Это тебе.
- Что это и зачем?
Не шевелюсь, он нервничает, затем впихивает мне в руки коробочку.
- Посмотри, тебе должно понравиться.
Любопытство берет верх. Я понимаю, что внутри что-то дорогое, интересно, на сколько он меня оценивает?
- Часы?
Смешно. Швейцарские часы. Зачем они мне? Усмехаюсь, Вадим Арнольдович темнеет.
- Они стоят… Дорого.
Откладываю коробочку в сторону, киваю.
- И?
Стоит, тяжело дышит. Стыдно. Нам обоим. Ему - за то, что к мужику с подарками лезет, мне… За то что пытается меня купить. Когда покупать не надо.
- Ты знаешь.
- Зачем вам это? - Я балансирую на грани. Что же делать? Выгнать его? Или… Хочется впиться в его губы, облапать везде, чтоб, сука, знал куда лезет… В голове шум.
- Хочу.
В голове проносится мысль, что Вадим Арнольдович, несмотря на брутальность - потенциальный пассив. Вот только сам-то он понимает это? Притягиваю его к себе, аккуратно касаюсь губами его губ, чувствуя, что сейчас я выпущу джина из бутылки. И это происходит. Почувствовав себя свободнее, он наваливается на меня и, тяжело дыша, начинает яростно лобызать мне губы, целовать лицо и шею, а мне отчего-то это нравится, его напор. Его ласки не похожи на вальяжное пыхтение Сереженьки, он страстный, и его злость даёт огонь. Вадим Арнольдович прижимается ко мне, я чувствую твердость в его брюках, но он ничего не предпринимает.
- Как трахаться будем? - Произношу, касаясь пальцами его подбородка. И это кажется странным. Я всегда думал, что Вадим Арнольдович сама недоступность. Ан нет. От моего вопроса он еле заметно вздрагивает, неопределенно пожимает плечами. - Я актив, если что.
- Актив? - Бледнеет, отступая назад. Мне смешно, но я изображаю полнейшую серьёзность.
- Мне надо подаренные часы отработать. Не переживайте, смазка и презервативы у меня всегда в кабинете имеются. - Позволяю себе иезуитски улыбнуться. - И да, я минет не делаю. Сергей Александрович любит сам доставлять мне удовольствие.
Делаю шаг вперёд, но читаю в глазах Вадима Арнольдовича такую панику, что мне становится его по-настоящему жалко. Я-то понимаю, что он не готов сейчас к экспериментам подобного рода. Для него и поцелуй - подвиг.
- Нет. - Мотает головой. Стоит, оцепенев, дыша ртом, глядя снизу вверх на меня. Как бы в обморок не грохнулся. И зачем ему в сорок лет такие приключения? Не трахался с парнями, незачем и начинать.
- Нет?
То, что я сильнее его, а дверь закрыта, он понимает поздновато. Мне нравится эта игра, в которой именно я, наконец, управляю сюжетом, а не кто-то. И особенное удовольствие - заставить понервничать этого самовлюблённого гордеца. Но, глянув на его несчастное, испуганное лицо, мне вдруг становится его жалко. И отчего-то хочется успокоить его и приласкать. Ведь сила, это не только когда боятся, но и когда защищаешь. А мне хочется его защитить. И пускай, что от самого себя.
- Олег… - Шепчет бледными губами.
- Я не буду делать то, что ты не хочешь.
Снова его целую, он расслабляется, а я расстегиваю ему ширинку. Почувствовав копошение в брюках, хватает меня за руки и отводит глаза. Боится.
- Что ты собираешься делать?
- Поработаю рукой.
Молчит, сглатывает. Ему страшно. Проходит секунд тридцать, прежде чем, наконец, уговорив себя, он отпускает мои руки.
- Я тебе не смогу…
- И не надо, я сам справлюсь.
Его возбуждение никуда не делось. Смотрит, прикрыв глаза, а я чувствую такое наслаждение, которое и не думал что испытаю. Особое чувство когда мужчина доверяет тебе самое ценное, что у него есть. Вадим Арнольдович… Смотрит на меня, боится, он все ещё боится. Мазохист хренов. Я дрочу ему и себе, одновременно. Как странно, но мне нравится это делать. Делать это именно с ним. Нравится чувствовать в руке его член, нравится смотреть в его полуприкрытые, пьяные глаза, в которых смешались тревога, страх и наслаждение. И вдруг мне становится понятно, что Вадиму Арнольдовичу нужен тот, кто дома и в койке решал бы за него все вопросы, брал бы его за яйца и делал с ним все что понравится. Я не удивлюсь, если он захочет быть избитым или выпоротым. Причина проста. Он задолбался от ответственности на работе, и ему очень хочется быть хоть где-то на вторых ролях. Управление - это не всегда здорово.
Скорость становится выше, я и сам уже не соображаю, едва сдерживаюсь, жду, когда он кончит первым. И, наконец, его брови собираются домиком, глаза закрываются, бедра подаются вперёд, и он со стоном кончает. Как девочка или очень юный мальчик. Меня удивляет его лицо, ставшее на мгновение каким-то детским.
Я целую его в губы и протягиваю пачку влажных салфеток со стола. Вадим Арнольдович поправляется, садится и, не отрывая от меня своих черных глаз, смотрит. Видимо, никак не может определиться, что сказать. Наконец, выдаёт.
- Какая такса будет?
Я не сразу понимаю вопрос. А потом до меня доходит, цена за услугу. Мне становится противно от самого себя. Но что мне сказать?
- Решайте сами. Но лучше в деньгах. Мне подарки не нужны. И о наших встречах не должен знать Сергей Александрович.
- Это почему я должен скрывать от него связь с тобой? - Кривится.
- Значит, не будет связи.
- Олег. Может, ты снизишь сумму своего перехода под мою опеку? Ты же пошутил по поводу сорока миллионов?
- Я назвал сумму. И это не оговаривается.
========== 6. ==========
Валера, как я и ожидал, вступил в связь с моей матерью не из-за какой-то там мифической любви. Его интересы были меркантильны, и, если первые полтора месяца он ещё хоть как-то держался, то потом стал показывать своё истинное лицо. Но узнал я об этом, когда было уже поздно.
Мама позвонила мне месяца через три после того, как Валера впервые переступил порог её квартиры. Она плакала и говорила шепотом. Говорила, что ей страшно и что она не знает что делать. И при этом просила не приезжать. Потом связь оборвалась, а я, конечно, тут же помчался к ней. Меня охватил такой страх в тот момент, что я просто сбежал с работы, даже никого не предупредив.
Я приехал через полчаса, дернул ручку квартиры… Послышались пьяные голоса, смех. Я зашёл внутрь и, не раздеваясь, направился на кухню, где и застал Валеру в компании двух собутыльников уголовного вида.
- Тебя сюда кто-то приглашал? - Молодой любовник матери был пьян в стельку, его дружки выглядели не лучше.
- А ну вон отсюда!
На мой голос выскочила мама и тут же встала между нами.
- Олеженька, Олеженька, не трогай их…
- Пусть валят! - Рявкнул я и только тогда заметил у матери синяк под глазом. Бьет, значит. Меня это вывело из себя окончательно. Я поднял за шкварник пьяного Валеру и потащил к двери. Он еле стоял на ногах и только громко матерился, ругая меня последними словами. Пинком я выставил его за порог, кинул следом его куртку и обувь, а затем вышвырнул его собутыльников. Моей физической силы хватило на это, вот только мать залилась слезами.
- Тебе его жалко, или что? - Я не мог скрыть раздражение.
- Нет, я боюсь, что он начнёт мстить…
- Поехали ко мне тогда. Он не знает, где я живу.
- Олеженька… И зачем я с ним связалась?
Риторический вопрос, который обсуждать не было никакого смысла. Между тем мама продолжала.
- Он сидел за разбой, понимаешь? И друзья его все такие же. Он угрожал, что если я его выгоню, он убьётся меня.
- Напиши заявление в полицию.
Как действовать в подобных ситуациях, я не представлял даже приблизительно. Главное, не было понятно: Валера угрожал на полном серьезе или это все-таки блеф? Хотелось бы, чтобы было второе.
- Он меня убьет за такое!
- Значит, будешь жить у меня, пока он дорогу к тебе не забудет.
То, что мама вернулась к Валере через три дня, стало для меня крайне неприятным сюрпризом. Уж не знаю, на какие точки он ей надавил, но когда я вернулся с работы, обнаружил, что мама, а также все её вещи куда-то делись.
Однако, вернулась она обратно ко мне еще через пару дней, заливаясь слезами и причитая, что Валера последний подонок. То, что у Валеры есть ключ от ее квартиры, я не знал. Мне и в голову не могло прийти, что мама, поссорившись со своим любовником, оставит его жить у себя.
Прошла неделя. Все шло своим чередом, только моё бегство с работы имело для меня неприятные последствия, а именно разговор с Сергеем Александровичем, которому пришлось выложить все, иначе за прогул меня вполне могли и уволить. Так мне тогда казалось.
Второй звонок матери случился через месяц. И он стал как гром среди ясного неба. Было пол третьего дня, я как раз вернулся с обеда и возился с креслом, от которого отвалилось колесико.
- Олеженька, сынок, мне конец.
Что-то в голосе матери было такое, что я отложил отвертку и поднялся, чувствуя, как сердце начинает стучать, как колокол.
- Что случилось?
- Я, кажется, убила его…
- Где ты?
- У себя дома.
- Я сейчас приеду!
Бросив работу, я кинулся из своего кабинета, когда столкнулся с вальяжно идущим Сергеем Александровичем.