- А я как раз к тебе, Олег…
- Мне надо уйти, срочно.
Мне было не до разговоров. Внутри все клокотало от ужаса.
- Обеденный перерыв был только что. - Директор нахмурился, критично сканируя меня взглядом. - Куда ты собрался среди рабочего дня?
- Мама звонила, у нее проблемы. - Делиться тем, что произошло, отчаянно не хотелось.
- Маргинал вернулся?
Я неопределенно кивнул, а Сергей Александрович каким-то звериным чутьем сообразил, что в этот раз все не так просто. Свернув свои пухлые губы в трубочку, он как будто задумался, а потом произнёс.
- Беги, конечно. И если вдруг что, звони мне, я тебе обеспечу юридическую поддержку. Как законную, так и не очень. У меня есть связи.
Я кивнул и помчался, искренне надеясь, что мне не придётся пользоваться помощью директора.
Но когда я зашёл в квартиру, стало понятно, что мама, увы, не преувеличила. На кухне, распластавшись на полу, лежал Валера, кажется, ещё живой. Из его солнечного сплетения торчал нож по самую рукоятку, а под его телом собралась лужа крови. Мамы рядом не было.
В шоке схватившись за голову, я кинулся осматривать комнаты, и в одной увидел лежащую на расстеленной кровати пьяную вусмерть девушку. Больше в квартире никого не было.
Чувствуя полную растерянность, я позвонил матери. Прошо около минуты, прежде чем она взяла трубку. Кажется, она до сих пор была в шоке.
- Мама, ты где? Я в квартире, что произошло?
- Он умер, да? - В голосе рыдания.
- Ты где?
- Я возле дома… Я боюсь. Олеженька, понимаешь… - Я слушал всхлипывания, не сводя глаз с тела Валеры. - Я хотела съездить, посмотреть, как он без меня, а когда приехала, он был не один! Он бабу привел.
Отчаянно хотелось курить.
- Ну, хорошо, а дальше что?
- Я говорю ему, как ты мог? А он пьяный, начал орать, чтобы я уходила, что это его квартира, что он будет водить в нее кого угодно и когда угодно, а я в матери ему гожусь… - Снова молчание.
- Дальше. Мама, дальше что было?
- Я ударила его по лицу, а он взял со стола нож. Дальше плохо помню. Помню только, что я сама уже держала нож, а он был воткнут в него… - Мама зарыдала в голос.
- Ясно.
Я кинул трубку. Валера, сволочь… Не жилось же тебе.
И я позвонил Сергею Александровичу. Разговор проходил как в тумане. Я даже сейчас плохо помню, что именно сказал ему. Однако, директор сориентировался быстро. Он приказал тщательно протереть рукоятку, аккуратно обхватить ее ладонью Валеры, наполовину вытащить нож из раны и засунуть обратно. Что я и сделал.
Находясь в шоке, я не сразу понял, зачем надо было это делать. А потом стало ясно. Я добил Валеру. Сергей Александрович решил, что проще замять убийство, чем нанесение тяжких телесный повреждений. Труп не расскажет, что произошло.
Когда я приподнял и вернул нож на место, в рану, открылось внутреннее кровотечение, и Валера, чуть приоткрыв глаза, тихо прохрипел, а потом, клянусь, я увидел, как он стал мертвым. Как будто в нем что-то исчезло, душа? И осталась одна телесная оболочка.
Дальше Сергей Александрович приказал отправить маму в квартиру, где я живу, а самому вызвать полицию. Его план был следующим. Я должен был сказать полиции, что мама попросила меня проверить квартиру, в которой остался жить ее любовник, а я уже обнаружил труп.
Об остальном Сергей Александрович обещал позаботиться. И, забегая вперед, скажу: он позаботился. Не знаю, сколько денег это ему стоило, но ни маму, ни меня никто даже не заподозрил в убийстве, а посадили какого-то алкаша, взятого за разбой.
- Только ты должен понимать, что назад дороги нет. - Произнёс в тот день директор, а я кивал головой в трубку, как болванчик, готовый на что угодно. - И все телодвижения только через меня.
В тот же вечер Сергей Александрович стал для меня Сереженькой, а я впервые обнаружил, что перестал видеть красный цвет.
***
То, что сохранение тайны связи с Вадимом Арнольдовичем - вопрос времени, я понимал очень отчетливо. Я хотел быть с ним, но ужас от мысли, что последует за мою измену, заставлял холодеть все внутри. Я был уверен, что Сереженька мне не простит. А что говорить о том, чтобы разорвать с ним отношения? Тогда мне точно не жить. И краткая вспышка радости обернулась для меня ещё большим омутом депрессии. Цвета окончательно меркли.
Но самое сложное было находиться с Вадимом Арнольдовичем в кабинете, или сталкиваться в коридоре, в дверях. Его обычно холодное, надменное лицо при встрече со мной как будто освещалось изнутри. Он глуповато улыбался. А я опускал глаза.
Наша вторая встреча произошла дня через четыре. Он опять меня подкараулил в кабинете, снова запер дверь и, довольно улыбаясь, направился ко мне.
Из внутреннего кармана он достал несколько крупных купюр.
- Столько хватит? Могу добавить.
Я мотнул головой, показав жестом, чтобы он положил деньги на стол.
- Все как в прошлый раз?
- Да.
И я снова его целовал, с удивлением чувствуя, как мир вокруг становится пустым и крохотным, он сжимается вокруг нас, а мы стоим, будто в скорлупе, в тепле, купаясь в энергии друг друга. Я был счастлив. Счастлив ублажать его и себя, счастлив его касаться и видеть, как вредный и злой Вадим Арнольдович становится нежным и беззащитным.
Так в наших встречах прошёл месяц. Деньги, которые он мне давал, я не тратил. Я их складывал, тайно надеясь, что однажды верну.
В один прекрасный день Вадим Арнольдович явился ко мне в кабинет, но, против обыкновения, не стал вытаскивать деньги. Он сел на стол и, поглядывая на меня, произнёс.
- Я хочу продвинуться… В наших отношениях.
Я ждал, что рано или поздно это произойдёт. Мастурбация хороша только на первых порах, а потом… Потом нужно что-то другое. И не в каптерке. А привыкшему к комфорту Вадиму Арнольдовичу уж тем более.
- И куда вы двигаться собрались?
- Тебе сказать, или так догадаешься? - Он мило покраснел, и я даже улыбнулся, но тут же снова стал серьёзен.
- Неужели так трахаться захотелось?
- Да, мы могли бы поехать в номер…
- Это вы могли бы, а я - нет. Если Сергей Александрович узнает…
- То тебе придётся перейти под моё обеспечение.
- Вы нашли сорок миллионов?
- Олег, перестань! - Вадим Арнольдович спрыгивает со стола и прохаживается по комнате. - Ты сейчас дурака валяешь. Объясни, почему ты не хочешь с ним разрывать отношения? Он же пиздец страшный.
- Потому что мне удобно с ним. А как с вами будет, понятия не имею. Он мне хорошо платит, он стабилен. Может, не так красив, но зато надежный. А вы сегодня хотите одного, завтра - другого. А мне что делать? Искать другого спонсора?
От моих слов Вадим Арнольдович заметно мрачнеет. Я смотрю на него, а он судорожно соображает, что бы возразить. Он не хочет отступать. После почти минутного молчания, наконец, выдает.
- Ты хочешь гарантии?
- Гарантии? Может, нам еще договор подписать? - Хохочу в лицо Вадиму Арнольдовичу, на что он отворачивается, не желая показывать свою досаду.
- Можно и договор. Если ты так хочешь.
- Не хочу. И это невозможно. Или платите, или… С меня хватит. Этих типа-отношений.
Разговор заходит в тупик.
- Хорошо, давай тут потрахаемся.
Я вижу, что Вадиму Арнольдовичу это решение дается с трудом. Но он готов, прямо сейчас готов подставить задницу. Мне хочется его, вся моя сущность кричит: прими предложение! Вадим Арнольдович необыкновенно хорош, он идеален. Весь в костюме, красивый, похожий на подарок, перетянутый розовой лентой. Кажется, потяни ее, и он весь раскроется, бери руками.
- Тут?
Касаюсь пальцами его подбородока и смотрю в черные блестящие глаза. Хорош. Даже хочется сожрать.
- Я согласен, тут.
- Нет. - Убираю руку. - Пошел вон.
- Что?
Отодвигается назад, не понимая, но мое возбуждение уже переросло в агрессию. В злость, вскормленную досадой и ненавистью к собственной слабости.
- Что слышал. - Говорю чуть слышимым угрожающим шепотом. Я не вижу себя со стороны, но знаю, что в такие моменты мое лицо перекашивается от ненависти. И я на самом деле придушил бы Вадима Арнольдовича, порезал бы на куски, и я с трудом себя сдерживаю. - Иди нахуй, пидр. Пиздуй, пока я тебе морду не разбил.
- В чем дело?
Он все еще растерян. Моя агрессия еще не рождает его агрессию, но это пока что.
- Ты меня бесишь. Я тебе дрочил за деньги, но сил терпеть у меня больше нет! Ты скользкий, желчный и тупой. Гребаный извращенец! Я хоть за деньги это делаю, у меня все в порядке с головой, а у тебя… - Искусственно смеюсь. - Готов уже задницу подставить, везде, где предложат. Может, тебя еще в сортире анальной девственности лишить? Ты не гордый, так ведь, и на это согласен?
Вадим Арнольдович смотрит куда-то в пустоту, не моргая, не понимая такой резкой перемены настроения.
- Мы же нравимся друг другу.
- Я нравлюсь тебе, чмо. - Произношу шепотом. - А ты мне отвратителен.
- Нет. - Он говорит тихо, и, наконец, переводит на меня взгляд. На него жалко смотреть: сжавшийся, побледневший. Но его лицо излучает болезненную, фанатичную уверенность. Он боец, в отличие от меня. - Ты не считал деньги, которые я тебе давал. Тебе плевать на подарки. Ты просто ссыкло. Ты боишься. Почему-то боишься Сергея Александровича.
Догадливый. Не зря директор. Только мне не надо, чтобы он побежал к Сереженьке уточнять, что меня рядом с ним держит.
- А с чего ты решил, что мне с тобой комфортно? Что ты мне нравишься?
- С того.
Подходит ко мне совсем близко, почти касаясь лицом моего лица. В голове шум, хочется впиться в его губы. А затем завалить на пол, стащить с него брюки и оттрахать, так, чтобы он орал на всю каптерку и извивался.
- Уйди…
- Ударь меня. Тогда уйду.
Мне надо просто его ударить. Просто. Ударить. И моя рука не подымается это сделать. Я слабак, я не могу. Вместо этого я его отталкиваю его и выбегаю из кабинета.
Это третий мой побег с работы. Только в этот раз - бесцельный. Я ушел недалеко, брожу вокруг здания. Мне хочется рыдать в голос, я в западне, в капкане. И уже ненавижу не только Сереженьку, я ненавижу мать, и зачем я принес себя ей в жертву? Кому это было нужно? Кому я что доказал? Она ведь даже спасибо мне не сказала. Какой же я идиот… Выкурив полпачки, с трудом, наконец, успокаиваюсь. Надо поговорить с Вадимом Арнольдовичем и по-человечески разорвать с ним отношения. Чтобы он потом не бегал к Сереженьке.
Возвращаюсь в здание и молча, прямиком, направляюсь в кабинет Вадима Арнольдовича. Он сидит перед компьютером и разговаривает с кем-то по телефону. Увидев меня, быстро кладет трубку. Он напряжен, чувствует, что я сейчас скажу что-то, что пострашнее требования сорока миллионов.
Подхожу молча, вплотную. Он подымается с места, мне навстречу.
- Говори. - Не шевелится. Напряжение висит в воздухе.
- Если я тебе хоть немного дорог, наши встречи надо прекратить.
- Почему? Сергей Александрович тебе чем-то угрожает? - Его глаза загораются, он готов действовать, готов бороться. Только что толку?
- Не задавай вопросов, просто запомни. Не пытайся разрушить наши с ним отношения. Влезешь, и вряд ли меня увидишь больше. Да и вообще, если ты умный мужик, найди себе другого любовника. - Произношу это с трудом, глядя в сторону. - Вокруг парней много, а ты красивый, любой с тобой согласится.
- Олег… - Кладет руку мне на плечо, но я пячусь назад. Я знаю, что стоит ему меня обнять, и я растаю, превращусь в безвольную тряпку. - Просто скажи, чем он тебе угрожает.
Перед глазами всплывает окровавленный труп Валеры. Качаю головой.
- Не лезь. Просто поверь, я не так хорош, как кажется.
- Олег!
Не в силах больше продолжать разговор, я выскакиваю в коридор, оставляя Вадима Арнольдовича стоять растерянно посреди кабинета.
========== 7. ==========
В тот день Вадим Арнольдович ко мне больше не подходил, в следующий - тоже. С одной стороны, я был рад тому, что он больше не лезет, с другой… Горечь травила меня. Я был разочарован, не ожидал, что он сдастся так быстро.
Он больше не реагировал на меня при встрече, стал спокойно-равнодушным, даже взгляд из горящего превратился в безразличный, а на лице появилась скучная доброжелательность. Казалось, будто Вадим Арнольдович просто перевернул надоевшую страницу.
И не любил меня никогда, значит. Хотелось выть.
Я тоже к нему не подходил, тоже не заговаривал с ним, а когда в его кабинете перегорела лампа, отправил ее менять Антона. Пусть недоросль попашет. Кстати, как выяснилось, это он и присел в первый же день на уши Вадиму Арнольдовичу - что я бездарь, лентяй и Сережина подстилка, а он, Антон, за всю страну отдувается, о чем мне рассказала Алина. Но теперь меня все это никак не волновало. Нравится им вдвоем заговоры устраивать, так флаг им в руки.
Иногда моя обида на несостоявшегося любовника становилась мне самому горько-смешной. Ну что он сделает? Как он должен вести себя? И, главное. Что будет, если он все-таки докопается до правды, если однажды узнает, что я - убийца? Да он мне и руку-то побрезгует подать. И за три версты обходить будет. И получается, что как бы ни сложились обстоятельства, я оказывался в полнейшем дерьме.
Я снова начал пить. Еще хуже, чем раньше. Возвращаясь домой, я брал бутылку и нажирался до поросячьего визга, до бессознательного состояния, так, что на следующий день слабо помнил, что происходило накануне. При этом я почти не ел. Мои алкогольные возлияния продолжались до глубокой ночи, часов в двенадцать меня вырубало, чаще, прямо за столом, но на утро я все равно просыпался в кровати.
На завтрак Сереженька пихал мне в рот кофе с бутербродами и давал какие-то таблетки. Он делал это молча, отведя глаза. Ему было за меня стыдно, а мне просто хотелось сдохнуть. Пытаясь меня как-то контролировать, один раз он спрятал от меня весь алкоголь, но тогда я пошел в супермаркет и купил самое дешевое пойло, от которого меня уже через два часа начало полоскать. Больше он так не делал.
И я продолжал в том же духе. Мне было плевать что пить - заботливо купленный Сереженькой Hennessy или разведенную в подвале бодягу.
Мой любовник сидел вечерами рядом, все боялся, что я либо гулять пойду и нарвусь на нехорошую компанию, либо попытаюсь из окна выпрыгнуть. На его вопросы я никак не отвечал, не считал нужным.
При этом я ходил на работу. И даже работал, только делать это было с каждым днем все сложнее. Я откровенно плохо себя чувствовал. Сереженьке даже самому пришлось пересесть за руль.
Теперь я целенаправленно избегал Вадима Арнольдовича, мне было стыдно перед ним, стыдно за то, что я опускаюсь. Я не хотел, чтобы он увидел меня таким - с синяками под глазами, осунувшегося и похудевшего. И, несмотря на мои старания, мы все-таки столкнулись. Это был последний день перед затяжными майскими праздниками.
Я сидел в своем кабинете, бесцельно пялясь в бумаги, когда на пороге появился Вадим Арнольдович. Уже не знаю, что его привело, но, увидев мой жутковатый вид, он встал как вкопаный.