— Ты ж не закрываешь хвосты, чтоб уволиться?
Я с наигранным ужасом замахал руками:
— Бог избави, Леонид Борисович. Где я ещё найду работу с такими шикарными условиями?
Босс кивнул:
— Замечательно, но ты это прекрати. Хорошо, конечно, что ты перевыполняешь план, но не хватало, чтоб ты как в прошлый раз в обморок свалился.
У меня от стыда загорелись щеки:
— Это было секундное помутнение. Ерунда.
— Ну-ну. Ты меня понял. Отправлю в бесплатный отпуск.
Я честно покивал, про себя думая — если сброшу темп, будет ещё хуже. Затравлю себя мыслями о Нем, обо всём этом до состояния психической истерии.
Мы попрощались, в субботу я отсыпался, а потом до ночи проектировал фасад, к трём часам утра добившись нужного результата. Материал, правда, требовался, подешевее, иначе можем и в бюджет не вложиться, но если поговорить с заказчиком…
Так вот, воскресенье наступило неожиданно быстро. Ровно в полседьмого меня разбудил Жека — у него собственные ключи от моей квартиры. Он уже даже успел запарить кофе, и на мой отказ поднять задницу, стащил за ноги и провёз животом по полу до кухни.
Когда я отошел от ступора настолько, чтобы мочь сказать хоть что-то кроме матов и подняться на локтях, Женька сидел за столом, безмятежно попивая кофе.
— Ты не охренел? Это чё, блять, было?
— Поднимайся, — фыркнул. — Ты обещал прийти.
— А ты скот бездушный. Я спал три часа.
— И кто виноват? Ты знал, что я приду, чел. И я уже сказал своим, они давно тебя не видели. И Лазарь вызвался нас подвезти. Он к семи приедет, так что чухайся, нам полвосьмого надо в раздевалке быть.
— Бля-я-я, — выстонал, — чего ж так рано… ты в прошлый раз чуть ли не на десять шел.
— Тогда мелкие очень просили с утра позаниматься. Игру провести. А обычно они с трёх-четырёх. Всё, давай-давай, вставай.
Омг. Ещё лучше. Я вздохнул и свалился с локтей обратно на живот.
Нет, никуда не поеду.
Женька кинул на меня знающий взгляд, спокойно допил кофе, посмотрел на часы и, поднявшись, одним резким движением закинул меня на плечо.
— Блять, ты гонишь, — пхекнул я, чувствуя, как передавливает живот. А поняв, куда меня несут, забарахтался: — нененене, чувак, это не выход, ты ж знаешь, я в хреновых отношениях с холодной водой.
Этот раз, слава всем святым, меня не кинули под холодные струи, а уронили на коврик в ванной:
— Некит, пять минут подмыться, пять одеться. Нет — я сам приду.
— Чувак, да ты монстр.
— Чел, я бетмен. Спасаю твою задницу в ночи, и тащу к свету, — уже закрывая дверь.
Ну да, избавляешь от хандры, понятно.
Помылся я в рекордно короткие сроки, хотя обычно процесс затягивается на полчаса. В коридоре ждал собранный Жека со всей артиллерией, улыбаясь в тридцать два.
— Лазарь уже под парадным. Ждёт нас.
Закатываю глаза:
— Ну пошли. Выгнал из собственного дома.
Кое-как одеваюсь, выходим. Возле парадного стоит шикарная тачка, размером с небольшой танк. Лазарь сонно машет нам с водительского сидения, открывает багажник, куда Жека сбрасывает своё барахло, и мы садимся назад, пристёгиваясь.
Лазаря я не видел долго. Он за это время накачался ещё больше, сбрил половину волос, а остаток покрасил в зелёный. Тот ещё персонаж.
— Здарова, работяга. Заглянешь сегодня в нашу песочницу?
— Та да. Давно меня не было. Много поменялось?
Машина тронулась.
— Не особо. А шо поменялось, Жека тебе всё рассказал палюбе.
— Нууу, — тяну, бросая полуизвиняющийся взгляд и, когда друг поясняет вместо меня, понимаю, что он не говорил Лазарю об этом раньше:
— Мы тоже в последнее время не особо общались.
— Ого, — Лазарь кинул на нас удивлённый взгляд в водительское зеркало: — И что случилось?
Жека вздыхает наигранно печально:
— Разлюбил он меня, батюшка. Разлюбил. Топиться пойти, что ли?
От этого его простодушного «разлюбил» меня будто по нутру стегнули, и, хотя и я постарался усмехнуться, подозреваю, улыбка вышла напряженной.
Черт бы их побрал, эти простые слова…
Но Лазарь, вроде, не заметил и голосом заправской сельской свахи закудахтал утешение, чтоб деточка Женечка нашла себе другого хлопчика, а то одинокие быстрее помирают, а Женечка ещё в самом соку. Деточка поржала и ответила, что примет к сведению.
Мы приехали к катку и зашли по очереди — я самый последний — ещё остановился покурить.
Было и привычно, и странно прийти сюда, в маленькое здание под куполом возле школы, в которой мы учились.
Пока я курил, из-за угла завернул на аллейку Тёма. Бодрой рысью добежал до меня, широко ухмыляясь:
— Каки-ие люди, — даже не запыхался.
— И тебе здравствуй.
— Сигареткой не угостишь?
Хмыкаю:
— Нет уж. Чтоб потом мне Палыч сделал секир-башку?
— Никитка, родной, ну он же знает, что я взрослый мальчик.
— Да, да.
Быстро докуриваю в компании Тёмыча, пытающегося побыть хоть пассивным курильщиком, и захожу впереди него.
Сразу же холодает и пахнет чем-то химическим: будто морская соль, хлорка, стиральный порошок и ещё что-то. Как-то мне кто-то говорил, что они этим лёд поливают.
Раздевалка слева, и Тёмыч рысит туда, пока я встречаюсь взглядом с обернувшимся тренером. На лицо невольно заползает широкая улыбка.
Палыч был здесь, когда мы с Жекой только пришли — сопляками, и складывается ощущение, что он будет здесь всегда. Как каменный монолит.
— Никита, а я думал, ты больше не придёшь, — здоровой лапищей обнимает меня, хлопая по спине.
— Как я мог, Палыч… Раздавишь ещё, — легко хлопая в ответ. Отстраняюсь: — как у Вас дела?
— А Женя не рассказал?
— Говорил, но он — это одно. У него всегда всё хорошо.
Палыч покивал:
— Да всё пока и есть хорошо. Санька только восстанавливается, но врачи говорили, после начала сезона будет как огурчик, — из раздевалки к началу сеанса повыходили хоккеисты и он, прежде чем отпустить меня, попросил: — Я хотел сам тебе позвонить по одному дельцу. Ты не убегай, я щас их настрою и приду.
Заинтригованный, я сел, перекинув ноги через длинную скамейку. Парни впрыгивали на лёд один за одним; последним выплелся парнишка мне незнакомый в форме вратаря. Значит, новенький.
Сегодня тренировался только основной состав — неудивительно, что я всех знаю.
Женька махнул мне рукой, и я повторил жест через исцарапанную прозрачную защиту, доходящую аж до потолка.
Из вещей, тут находящихся, эта защита завораживала меня сильнее всего: именно на ней, в этих миллионных царапинах по всей поверхности, отображалась кропотливая работа, кипящая тут каждый божий день.
Палыч выполз на лёд последним, дал пару указаний одной группе, потом второй, потом подошел к некоторым по отдельности. Я фыркнул, когда понял, что Жеку поставили один на один с нападающим охранять ворота с новеньким. Не думаю, что у Жеки к нему реально претензии, скорее, он беспокоится за Саню.
Зрелище тренировки вернуло меня глубоко в прошлое.
Я таскался сюда с Жекой по любой возможности: садился так же, как и сейчас, и смотрел. Друг, бывало, приходил с родителями, и я сидел с ними, обычно молча, не считая коротких стандартных диалогов, типа, о здоровье бабули.
Палыч на то время давно меня заметил и, как признался позже, всё ждал, что я подойду проситься. Он даже готов был дать старую форму — Палыча вообще привлекали упорные. Но я не подходил, и в итоге, решив, что я слишком робкий, он подошел сам.
— Играть хочешь? — спросил.
Я помотал головой:
— Нет, не хочу.
Он удивился:
— А чего так?
— Не очень люблю, — тогда это, наверное, было враньём.
— О как. А почему приходишь?
— Друг мой играет, — кивнул на Жеку.
То, что мы друзья, Палыч знал; все на катке, по-моему, знали. Ещё бы не знать, когда мы таскались постоянно вдвоём, но хоть тренер и отошел, тогда не слишком мне поверил.
Я и сам не очень верил, что отшил тренера.
Тренер для мальчишек был царь и бог. Для некоторых даже больше отец, чем родной.
А я в каких-то снах сам мечтал, что мы с Жекой в разных командах, моя выигрывает, и я гордо жму ему руку.
Но сны оставались снами, в реальности мне до него, как до Луны — и тогда, и, тем более, сейчас. И я отказывался играть именно из-за осознания неизбежного поражения, этого предвидения неминуемого.
Ещё, наверное, из-за страха оказаться высмеянным, хотя сейчас понимаю — ерунда.
Хорошее у меня было бы детство в команде, но и так не жалею. Я давно стал на катке своим: пока Жека занимался, я делал уроки — не все, а только те, которые нравились, типа математики. По-моему, математика и физика — единственное, что давалось мне без особых усилий. Я делал её и за себя, и за Жеку — мы обычно сидели вместе, и варианты нам доставались разные…
Выныриваю из мыслей, чувствуя, как на плечо опускается чья-то рука. Юля. Рыжее улыбчивое чудо. Садится рядом, но ничего не говорит. Мы вдвоём смотрим на тренировку, и я наконец слышу её голос:
— Хоть бы написал, подлец.
— А ты могла и зайти, — парирую.
Юля — племяша Палыча. Думаю, каждый из занимающихся здесь мальчишек был какое-то время в неё влюблён.
До пятнадцати лет Юля играла в хоккей наравне с лучшими подростками, а потом бросила. Почему, до сих пор не говорит, но, наверное, это как-то связано с её родителями, вполне могущими решить, что хоккей — не занятие для девочки.
Ей нравился, и, скорее всего, до сих пор нравится Жека, а я всегда ошивался рядом, так что думаю, нас можно назвать близкими знакомыми.
Наконец, Палыч оставляет свой питомник и идёт к нам.
Присаживается возле меня:
— Смотри, какое дело. Один мой старинный друг хочет построить каток. Говорит, прибыльно и готов вложиться, но ему нужен план.
— Понял, проект, — киваю.
— Да-да, — подтверждает. — Возьмёшься?
Раздумываю недолго:
— По рукам.
Всяко лучше, чем сидеть и фигнёй страдать.
— Только, это… там плата небольшая…
Так вот, что его смущало.
— Ничё, Палыч, мне и зарплаты хватает, а тут скорее интерес.
Тренер явно вздохнул с облегчением, передавая мне флешку. Юлька тут же пристала к дяде с какой-то формой и не отцепилась даже когда он бодрой рысью умотал на каток.
Товарищи хоккеисты, увидев парочку, ибо Юлька ускакала за ним и на каток, заржали чему-то своему, а Жека, внезапно выцепив меня взглядом, снял шлем и, указав на остальных, показательно закатил глаза.
Я фыркнул, ткнул на них, потом на него и так же показательно хлопнул левой рукой по запястью правой два раза. Этот жест у нас остался кодовым словом «то же самое» с какой-то давней игры в шпионов. Понятия не имею, как он прижился, а не канул в летах.
Жека кривится и показывает язык.
Ну да, первые сорок лет в жизни мальчика самые сложные.
Показывает мне, типа, ещё двадцать минут и перерыв.
Я отвечаю «так точно, майн фюрер».
Эти двадцать минут Палыч гоняет их в хвост и в гриву — они меняют построения, гоняют от одного конца катка в другой, проворачивают атаки и защиты, а я только сижу, поставив ноги на прибитую к низу внешней стороны бортика доску и смотрю на происходящее, как смотрят мультсериал. Наконец тренер свистит перерыв, и все с облегчением расползаются.
Жека, ожидая пока остальные выйдут со льда, сдирает шлем, усталым движением стирает со лба пот. Это так обыденно, так привычно, но меня прошибает до самого дна и щемит всё, что осталось от истрёпанных нервных окончаний.
Мгновенно отвожу взгляд.
Не хватало ещё.
Решаю сосредоточиться на проекте, хотя совершенно не знаю деталей. Жалею, что не успел взять компьютер, но тут замечаю знакомое лицо — Венька, младший брат одного из хоккеистов тапает телефон. Подхожу, он здоровается, и я интересуюсь, взял ли Слава ноут, потому что обычно летом они с компашкой после тренировки идут на природу смотреть кино, сколько протянет батарея.
Оказывается, взял, прошу его на пару минут и вскоре радостно втыкаю флешку в порт.
Главное, не думать о… лишнем. Не забивать голову.
Внутри флешки, всё, что надо для разработки, даже больше, и в итоге я выныриваю из мыслей от тяжелой руки на плече:
— Работаем?
Поднимаю голову — Жека полностью снял защиту, усталый и вспотевший, хоть выжимай.
У них полчаса перерыва, пока закатывают лёд, и он сохнет, а потом снова интенсив.
— Работаю. Палыч интересную штуку подкинул, и я не выдержал, полез посмотреть, — к нам подошел хозяин ноута, и я спросил: — Ничего, что я…
— Всё путем, — махнул рукой.
Неподалёку Палыч вычитывал Тёму:
— Чего от тебя сигаретным духом несёт? А ну признавайся, паршивец, снова за старое?
— Да чё сразу я?! Я просто рядом стоял.
— И с кем же? Давай, сдай мне всех куряг!
— С Некитом, — без сомнений выдал меня поганец. — Мы тока поговорили, пока он курил. Он даже мне ничего не дал… Палыч, серьёзно…
Тот кинул на меня острый взгляд и укоризненно вздохнул. Повернулся к Тёме:
— Значит не подходи к нему, пока он курит. Только увижу — будешь в запасных!
Палыч у нас ярый противник сигарет — в основном из-за проблем с дыхалкой, и тем, как это отображается на общих результатах.
Но мне он сказать ничего не мог, и, хоть и отчитал, когда увидел курящим, но в аргумент мог привести только, мол, мне тринадцать, тогда как поплёвшегося с нами за компанию Тёму он чехвостил как мог.
Жеку, кстати, никогда не ругал — знал, если он пообещал что-то, то держит слово.
Подошел ко мне:
— Ну как оно?
— Возьмусь, — успокоил. — Недели через две сделаю, а то у меня ещё на работе проект есть, да и с коллегами надо посоветоваться, я в некоторых вещах вообще не спец.
— Ну, спасибо, удружил. Ему нужен только план от третьей стороны — а там его молодчики сверятся, как правильно, и всё сделают.
Возвращаю компьютер владельцу и выхожу перекурить.
Женька топает за мной и становится рядом, опираясь плечом на покрытую щебенкой стену.
Я прикуриваю, он молчит.
Потом спрашивает:
— За что ты себя так? — заставляя меня вздрогнуть.
Хмурюсь:
— Не понимаю, о чём ты.
Качает головой:
— Дома поговорим.
— У тебя или у меня? — хмыкаю.
Игнорирует иронию:
— Я сегодня у тебя останусь. Ты ж не против?
— Нет.
На самом деле — против, не хочу, чтоб он сегодня приходил, ибо настроение у него — докопаться до меня и вытащить всё до дна. А что там на дне? Я и сам не знаю.
========== Всё ещё июль ==========
Назад нас везёт тоже Лазарь, всю дорогу радостно щебечущий, как Тома, наконец, приедет из своего Питера, и, ну его нафиг, он сделает ей предложение.
— Пора бы уже, — хмыкаю, — сколько лет кота за хвост тянули? С девятого класса же встречаетесь.
Тот покаянно вздыхает. Но уже через минуту воодушевляется:
— А что у тебя с этим делом? С девочками?
Начинается.
— Работа у меня. И жена, и тёща, и любовница. Имеет во все места.
Фыркает пренебрежительно:
— Отговорки. Было б желание, Некит.
— Было б стояние, — парирую. — А когда устаёшь, как собака, и на Мисс Мира не встанет.
Мы шутливо переругиваемся, а Жека задумчиво молчит, скрестив руки на груди.
Как перед грозой. Я уже видел такое пару раз. Но отгоняю дурное предчувствие.
Лазарь останавливается прям перед подъездом, и я помогаю Жеке отнести вещи в квартиру.
Пока он разбирает их, кидая часть в стирку, кричу из кухни:
— Жек, ты рис будешь? С яйцом, — конечно, он будет, голодный, как собака.
— Да, — раздаётся из коридора, а следом он приходит сам. Становится за спиной и кладёт подбородок на мою макушку. — Пахнет классно. Чувак, твоя готовка лучшая, может, мне на тебе жениться?
Фыркаю:
— О да, и содержать меня будешь, чтоб я тебе двадцать четыре на семь готовил.
— А чё, — отстраняется, напоказ выкатывая грудь: — Мужик я или нет?! Всё буит. И сапожки красные, и рогалики пахучие. Только готовь, краса моя, и будут тебе царские палаты.