- Ты как? – спросила я, нажимая на «стоп». Экран телевизора погас, стало совсем тихо. Аня всхлипнула.
- Почему всё так? – прошептала она.
- Что? – я наклонилась к ней с каким-то благоговейным трепетом. – Что «так»?
- Почему Карен в ответ на признание в любви сказала: «Ты ошибаешься! Ты запуталась!»? Разве так можно говорить? – она снова всхлипнула.
- Потому что она не могла понять таких чувств. У неё самой их никогда не было, - ответила я с осторожностью.
- Но почему Марта решила умереть?! Ведь Карен предложила ей новую жизнь. Ведь они могли бы…
- Не могли бы, - мягко оборвала ее я. – Они не могли бы. Марта просто хотела освободить свою любимую.
В ответ Аня только судорожно вздохнула.
- Принести тебе попить? – спросила я, снова сражаясь с невыносимым желанием обнять её.
Аня то ли кивнула, то ли опять всхлипнула.
- Я же говорила, что тебе не стоит его смотреть, - вздохнула я, поднимаясь.
После стакана воды ей, кажется, стало получше. И мне хотелось рассказывать ей что-нибудь смешное, чтобы отвлечь. И хотелось держать её за руку. Но я не стала. По возможности я старалась избегать всех этих прикосновений.
- Это всё я виновата. В следующий раз будешь меня слушаться! – заявила я.
Она улыбнулась.
- Всё нормально. Правда. Фильм потрясающий. Я не жалею, что посмотрела его.
- Точно?
- Точно. Извини, что сижу тут и распускаю сопли.
- Да ладно. Я не против твоих соплей.
Она засмеялась, смутившись.
- Пойду умоюсь. А ты не смотри на меня, когда я заплаканная и страшная.
- Страшная?! – я не удержала равновесие и уселась на пол. – Это ты-то?!
- Да. И не спорь со мной. Когда я наревусь, лицо опухает и выглядит просто ужасно. Как будто меня покусали пчелы.
Я рассмеялась над её ворчливым тоном.
- Чего? – буркнула она обиженно.
- Ничего, - я улыбнулась. – Ничего. Иди умывайся. И приходи на кухню. Я собираюсь сварганить нам какой-нибудь праздничный ужин. Поможешь?
- Конечно! - и её личико тут же осветилось улыбкой. – Я быстро!
И мне хотелось сказать, какая она милая. Но я не стала. Я боялась испортить. Неловким словом, неосторожным прикосновением или случайным взглядом. Боялась спугнуть. Это лёгкое, неуловимое, неосязаемое нечто между нами. Я просто хотела относиться к нему бережно.
Я просто сидела на полу и не переставала улыбаться. Мне вдруг показалось кое-что. Кое-что очень странное.
Мне показалось, что я счастлива.
5
Почему-то мне особенно запомнилось, что в тот вечер Аня была одета в лёгкую кофточку алого цвета с серебристыми пуговицами и прозрачными воланами на груди и рукавах. Ей очень шла эта кофта. А когда мы готовили, она забрала волосы в два хвостика блестящими красными резинками. Она была очень красивой. И мне снова захотелось сфотографировать её, поймать её смущённую улыбку, когда она слушала меня, или её аккуратные, но взволнованные движения, когда она ставила чашки и блюдца на стол, раскладывала салфетки.
Но я не стала. Я то и дело ловила на себе её вопросительный взгляд, но не знала, что должна ответить. Она как будто всё время чего-то ждала от меня. А я делала вид, что не замечаю. Недомолвки, намёки и какая-то выжидающая незавершенность. Я была слишком измучена, чтобы понять, что у неё на уме. И на сердце.
Ей хотелось чего-то яркого, неожиданного, необычного, от чего замирает сердце и дыхание перехватывает. А мне хотелось покоя, мягкого света ночника и тихого бормотания телевизора. Просто покоя. Больше ничего. Мне было спокойно с ней. А ей нет. Никогда нет. Моя близость, моё простое присутствие в комнате всегда заставляли её нервничать и сжимать пальцы, сминать ткань блузы или юбки, опускать взгляд и смеяться, даже если не смешно.
За всё это время я так и не придумала способа успокаивать её. Она была спокойна только когда спала и не знала, что я рядом.
В тот вечер, уже около двенадцати, Аня нашла у меня в холодильнике бутылку шампанского.
- А ты разве не будешь открывать? – спросила она.
- Даже не знаю, - я пожала плечами. – Это родители купили ещё до… аварии. А теперь… Не одной же мне всё это пить.
- Я тоже могу попробовать, - Аня улыбнулась и тут же опять смутилась. А я снова растерялась, как когда она предложила мне посмотреть «Детский час».
И снова какая-то часть меня хотела убрать бутылку и захлопнуть холодильник, а другая уже рвалась за бокалами.
- Ты уверена? – спросила я. – Ты же не пьешь.
- Ну, немножко-то можно наверное. Новый год всё-таки.
- Ну, хорошо, - я улыбнулась, забирая у неё бутылку. – Сейчас открою.
На этот раз меня не пришлось долго уговаривать. Мы вернулись в зал к маленькому накрытому столику, и я уселась на диван, поставив бутылку под ноги.
- Лучше отойди подальше. А то за действия пробки после того, как она вылетит из бутылки, я не отвечаю! – сказала я хихикающей надо мной Ане.
Аня спряталась за дверью и наблюдала за мной одним глазом.
- Спрячься совсем! А то в глаз выстрелит! – предупредила я, сдерживая смех, нарочито серьёзным тоном.
- Тогда я буду похожа на пиратку.
- А если в нос, на кого будешь похожа?
- На Деда Мороза.
- Ладно, тогда потом не говори, что ты страшная!
- Не буду, - улыбнулась она, но всё-таки спряталась, услышав хлопок. Я тихонько усмехнулась. Пробка угодила в буфет и чуть не разбила стекло. Из-за двери высунулся хвостик Ани с красной резинкой.
- Уже всё? – спросил хвостик.
- Всё, - я облизнула с пальцев потёкшую пену. – Прошу к столу, пиратка.
Часовая стрелка неумолимо отсчитывала последние мгновения уходящего года.
- Желание! – воскликнула вдруг Аня, поднимая свой бокал.
- Чего? – не поняла я.
- Пока будут бить куранты, нужно обязательно загадать желание!
- Ты в это веришь? – я старалась изгнать из своего тона любые проявления снисходительности и «взрослости» по отношению к ней, но на этот раз не вышло.
- Конечно! – обиделась она. – В Новогоднюю ночь может случиться любое чудо. Если очень поверить и загадать желание, оно обязательно сбудется.
- Хорошо, - смягчилась я. С Аней я научилась верить во многие вещи. За это я всегда буду ей благодарна. – Что будем загадывать?
- Только нужно обязательно поверить! Ты веришь? Если не веришь, ничего не получится!
- Верю, - спокойно отозвалась я. И я действительно готова была поверить. Я думала, почему бы и нет? Ведь случаются же чудеса с другими, так пусть и с нами случатся. Я смотрела в её глаза и верила. Что бы она ни говорила сейчас, я всему буду верить. В её глазах ослепительный свет. И я готова следовать за ним.
- Хорошо. Тогда давай вместе загадаем кое-что. Если мы обе поверим, желание обретёт ещё большую силу.
- Давай, - я беззаботно улыбалась. В моём взгляде было восхищение, и я знала, она замечает его.
- Давай загадаем, чтобы Маша пришла в себя, - прошептала она.
Я коротко вздохнула. Еле слышно, и она, кажется, тоже.
- Хорошо, - снова сказала я.
И когда били куранты, мы загадывали одно и то же желание. И почему-то мне очень приятно было осознавать, что думаем мы об одном и том же. Может, даже участвуем в творении какого-то чуда.
А потом был звон бокалов и смех, и разговоры о каких-то милых пустяках. Потому что люди редко говорят о серьёзных вещах. Наверное, для них есть определённые серьёзные моменты, и когда эти моменты уходят, мы снова ведём себя как обычно.
И было легко. Ко мне пришёл наконец покой, которого я так жаждала. И в ту ночь мне казалось, что Аня способна даровать мне всё то, чего мне всегда не доставало, что я так безуспешно и отчаянно искала. И была эта невыразимая нежность, когда хочется заботиться, шептать милые глупости, отдавать всё лучшее, что только есть, ничего не прося взамен. Только нежность. Не думаю, что тогда я была способна на какие-то иные чувства к Ане. Потому что было слишком много внутренних барьеров, которые я не смела, боялась переступить. Не могла себе позволить. Да и просто не способна была, потому что слишком горячо, слишком свежо и больно было ещё.
Только нежность. Безумная, безудержная, всепоглощающая. Я просто хотела вдыхать сладкий запах её волос, любоваться её приоткрытыми губами и закрывающимися после шампанского веками с длинными пушистыми ресничками. Ей хотелось спать после выпитого, совсем как ребёнку. Ребёнку. И я снова укладывала её в свою постель. Маленькое доверчивое чудо. А сама лежала рядом с ней, и было тепло и так хорошо, что я никак не могла прекратить улыбаться. И я ни о чём не думала, слушая её спокойное ровное дыхание под ухом.
И в тот момент я готова была поверить, что всё будет хорошо. И у неё, и у меня. Я не мыслила о нас по отдельности, но и вместе тоже никогда не представляла. Думала, что будет просто хорошо. Просто так. И может, даже случится какое-нибудь чудо. В ту ночь, когда она была рядом, я могла поверить во что угодно. Мне казалось, что я вообще всё могла. Снова.
И чудо случилось. Не знаю, что мы там наколдовали, но утром нас разбудил звонок из больницы. Маша очнулась.
========== Глава 6. Возвращение ==========
1
Я, кажется, уже говорила, что обычно очень плохо засыпаю. И что родители даже хотели отвести меня к психологу. Интересно, как психолог объяснил бы тот факт, что если Диана была рядом, я засыпала быстро и спокойно? Конечно, можно всё свалить на выпитое тогда шампанское, но я упёртая девушка и верю, что дело здесь в другом. Дело в ней.
Сейчас я очень люблю вспоминать тот Новый год. Память необычайно коварная штука, поэтому от тех дорогих воспоминаний, что я так берегла все эти годы, осталась только пустая шелуха. А что-то важное я навсегда утратила. Но я помню ощущения. Почему-то ярче помню их, чем образы. Образы расплываются, теряют свои очертания, и я почти не помню, какой Диана была тогда, помню только чувства, которые вызывало во мне её присутствие.
И мне нравится их вспоминать. Очень нравится. Потому что те чувства были самыми важными. А тот Новый год стал для нас самым первым. Но он оказался самым значимым не поэтому. А потому, что тогда между нами ещё ничего не было. И все эти чувства чего-то зарождающегося, огромного, радостного, сияющего, чистого и безыскусного уже не вернуть.
И не то чтобы я жалею о том, что случилось. Хотя, иногда, конечно жалею. Просто мы теперь другие. А когда я пытаюсь вспомнить, какими мы были тогда, в наши первые дни и месяцы, мне начинает казаться, что я всё приукрашиваю, что всё было другим, и мы были другими, что я просто становлюсь слишком сентиментальной.
Но я совершенно точно помню свет и тепло, моё нетерпение и её осторожность, и это ощущение чуда. Тогда нам казалось, что чудо существует где-то вне. А оно просто было в нас, оно было нашим общим, и кроме нас его не замечал больше никто. И оно совершенно точно было. В это я верю.
Мне хотелось спать с ней в обнимку. Её кровать была тесной и мягкой, так что мы обе слегка проваливались в неё и оказывались очень близко. Ни у меня, ни у неё не было ни возможности, ни сил отодвинуться. Я лежала у стенки, она – с краю, стараясь оставить мне как можно больше места. Она отдала мне своё одеяло и хотела принести ещё одно из родительской спальни, но я совершенно неожиданно для себя самой запротестовала:
- Не надо! Не ходи никуда! Нам и одного хватит.
- Как хочешь, - улыбалась Диана, расчесывая перед сном свои роскошные локоны.
Для меня до сих пор так и осталось загадкой, почему мы легли спать в постель Дианы. Ведь, кроме неё, в доме были ещё две пустые кровати. Но тогда мы это даже не обсуждали, не задумывались об этом. Может, нам просто хотелось быть рядом.
На улице всё ещё грохотали залпы салютов, но для меня они становились всё глуше, потому что глаза закрывались, а сознание давно уплывало куда-то. И так хотелось спать с ней в обнимку. Но я боялась.
Я помню, что сначала мы лежали даже не касаясь друг друга, но под одним одеялом. Поговорили немного о каких-то пустяках и тихонько посмеялись. А потом я согрелась, и было так уютно.
Диана спала в футболке без рукавов, и в какой-то момент я просто поняла, что едва не касаюсь губами её обнаженного плеча. Запах её кожи. А ещё какой-то ненавязчивой туалетной воды и увлажняющего мыла. Я никогда не могла надышаться ею.
Так я и уснула. Так и не прикоснувшись.
А утром обнаружила, что обнимаю её, а её рука лежит на моём плече. Но я так и не успела как следует подумать об этом, потому что телефон уже надрывался, и Диана со вздохом и ворчаниями выползла из постели, оставив после себя смятые простыни, хранящие её тепло и запах. И я сдвинулась на то место, где она только что лежала, обняв рукой её подушку и снова начала проваливаться в сон.
И, кажется, даже уснула, потому что очнулась только услышав над собой её обрывающийся голос.
- Аня…
Она сидела на краю постели, как в то, самое первое утро после Машиного дня рождения. Бледная, испуганная. Красивая.
- Что? – я приподнялась на локте.
- Из больницы звонили, - сказала она.
Сердце рухнуло. Первая мысль – всё кончено.
- Что сказали? – прохрипела я, окончательно проснувшись и садясь на кровати.
- Маша очнулась, - отозвалась Диана всё тем же испуганным тоном.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Мы всё никак не могли поверить. Мы боялись верить.
- Очнулась, - повторила я, наконец. И вдруг усмехнулась. И Диана заулыбалась. И сначала мы просто улыбались, а потом начали смеяться в голос. И нам не сиделось на месте, и мы стали прыгать на кровати, раскидывая подушки, сминая одеяло, и визжать. Это была просто абсолютная радость.
А потом были спешные сборы, чтобы как можно скорее попасть в больницу. И нужно было ещё всех обзвонить. Я писала смс-ки Лене, хотя знала, что она всё равно ещё спит и, может, даже не захочет приехать. За всё время, что Маша лежала в больнице, Лена навестила её всего раз, ссылаясь на нехватку времени. Диана звонила родителям на квартиру бабушки, и я слышала в трубке их радостные возгласы и снова смеялась и плакала. И в глазах Дианы тоже блестели слёзы.
Потом были пустынные скользкие улицы сонного города и пар, клубами вырывающийся изо рта. Мы так спешили.
Удивительно, но мы даже ни на секунду не задумались о том, что теперь будет с нами. А действительно, что будет? Раньше всё было так просто. А теперь, какие роли нам придётся играть? Кто мы друг другу и что нас связывает?
Мы не думали об этом. Никогда ничего подобного даже не приходило нам в голову, пока мы были вместе. Всегда, когда мы были вместе, нам и так было всё понятно. И кто мы друг другу, и вообще всё. Нам не нужно было объяснений.
А другим они почему-то понадобились.
Но тогда мы просто бежали по тонкому льду, вдыхая мороз и свежесть, и не думали об этом. Просто вместе.
2
Так получилось, что родители Маши приехали раньше нас. Мы услышали громкий голос Машиной мамы, кричащей на медсестру. Машин отец молча стоял рядом и заметил нас первым. И снова его тяжёлый взгляд словно бы оставил на моей коже отпечатки, ожоги.
Мы столпились у дверей палаты, и я совсем растерялась. Мне казалось, что Диана забыла о моём существовании, она говорила с матерью и успокаивала её, пока та наконец не замолчала. В голове у меня уже гудело, мне казалось, что я оказалась здесь случайно. Просто проходила мимо.
И я думала, что в палату меня тоже не пустят, ведь я даже не родственница, а сейчас не приёмные часы. Но меня почему-то пустили. Машина мама закатила такую истерику, что персонал больницы уже не стал вникать в подробности того, кем мы все друг другу приходимся.
В первые минуты я даже не могла разглядеть саму Машу, потому что родители и медсестры обступили койку, а я всё вертела головой, но натыкалась взглядом на чьи-то спины. Потом в палате стало просторнее и тише. Кто-то строгим голосом велел соблюдать тишину.
Маша была в сознании. Её на какое-то время отключили от аппарата искусственного дыхания, и она дышала сама. И смотрела на нас, но ничего не говорила. Её взгляд встретился с моим, и в какую-то страшную долю секунды мне показалось, что она не узнает меня. Мне показалось, что она смотрела на меня очень долго.