Прошумев года два или три, журнал заглох, а Полубратов оказался в Москве, главой богатой “издательской группы”, гонящей донельзя желтую прессу, от ежедневной до ежемесячной. Издания принадлежащего теперь Полубратову концерна можно увидеть на любом лотке, и названия у них соответствующие. “Кровавая печать”, “Храм смерти”, “Храм бесстыдства” и так далее. Из тех изданий, про которые расхожая фраза о желтой прессе, что она “делает миллионные тиражи на рассказах о двухголовых младенцах и сплетнях из жизни кинозвезд”, прозвучит заведомым преуменьшением…
Сказал бы я, как можно назвать эти издания, да не хочется обижать их читателей.
А с Полубратовым я раза два или три пересекался, да. Сейчас это рыхлый человек с испитым и землистым лицом, и только в каких-то деталях – в постановке плеч, в возникающей иногда и тут же гаснущей резкости движений – угадывается, что когда-то он был подтянутым атлетом, любившим красоваться в телевизоре. Мне думается, он и телевизионных выступлений, ранее им обожаемых, стал избегать из-за того, что ему не хочется, чтобы публика видела его нынешнего. На тех двух-трех писательско-издательских сборищах, где я мог его наблюдать, он держался с большим апломбом, но при этом в глазах его была пустота, и даже больше – такое выражение, будто человек не может не признаться самому себе в собственной смерти, и знает, что все механические движения, совершаемые им по поверхности земли, ничего не меняют. Он мертв, мертв давно и бесповоротно, хотя и продолжает подзаряжать свою пустую оболочку порциями еды и питья, чтобы она более-менее нормально функционировала. Но вместо лиц и пейзажей перед ним проносятся видения того ада, в который он ввергнут, и от которого ему не избавиться во веки веков…
Так значит, он был мужем Татьяны?
– Они развелись? – спросил я.
Бурдюков кивнул.
– Почему? – поинтересовался я.
– Разное говорят, – сказал Бурдюков. – Но что она его погубила, факт. Ты не видел, на ваших там писательских тусовках, во что он превратился? То-то и оно! Это, я скажу, любые деньги отдашь, только бы тебя чаша сия миновала, поповским языком если! Я слышал, он и в Москву сбежал не потому, что его журнал тонуть начал, а потому, что боялся: погубит его Татьяна, если будет оставаться неподалеку от него! Но она, выходит, и на расстоянии его достала… А что между ними произошло, так это тайна. Ремзин что-то знает, обмолвился он как-то. Но Ремзин ни в жизнь не расколется… Нет, ты не подумай, у нее романа с Ремзиным не было. Это бы весь город знал, и это, я тебе скажу, было бы естественно и нормально, в смысле причины для развода. Что-то другое там произошло, и каким-то боком Ремзин к этому оказался причастен.
– И ни единой догадки?..
– Разве что, такая догадка, что Ремзин – тоже масон! – он коротко рассмеялся. – Но про что не знаю, про то базарить не буду. Я лучше про то, что меня касается, доскажу. Так вот, решил я вскоре после этого остальные отцовские книги разобрать. И попалась мне книга про масонов, советского еще издания, совсем давнего. Как и многие, из “Библиотечки пропагандиста”, была такая серия, если помните. Я и стал ее перелистывать, из интереса. Ну, я понимаю, такой книжке доверять можно. Это сейчас любое фуфло гонят, и никто не следит, правду печатают или нет, а в советское время к изданию таких книг серьезно подходили, и правду в них писали, так?
Не дождавшись от меня ответа на это неожиданное утверждение, он продолжил.
– В общем, узнал я про жуткие обряды, которые были в некоторых масонских ложах, и узнал, что и Гитлер масоном был, из особой такой ложи, совсем с извращениями, и сам еще составлял эту, как ее, иерархию масонских символов, и одним из главных символов у него получался черный ворон, которого Гитлер называл “Перст Судьбы”. Олицетворением того перста судьбы это было, который указывал, что арийцы всем миром править должны… И вот, когда я читал про это, то на окошко чердака, где я книги разбирал, вроде как тень упала. Я оглянулся – ворон этот, Артур, на окошке присел и с этакими знанием и пониманием меня рассматривает. А потом он каркнул : “Вер-рно! Вер-рно!” И улетел. И понял я, что это он со мной соглашался, зная, о чем я читаю. А может, он сам все это и сделал. В смысле, внушил мне, чтобы я поднялся на чердак, и принялся книги разбирать, и открыл нужную ему книгу на нужной странице. И еще поглядеть прилетел, работает его внушение или нет. И тут не поспоришь, он решил приоткрыть мне, однозначно, какие силы за ним и Татьяной стоят, чтобы я не воображал о себе много и не рыпался…
Бурдюков перевел дух.
– В общем, стал я после этого о масонах читать, и чего только не прочел, и понял, что это за организация, покруче любых мафий. И если верно им служишь, то они как угодно тебе помогут, и любым богатством наградят, и в обиду не дадут… Вот я и прошу, помогите мне к ним присоединиться. А если не получится, то хоть вы объясните Татьяне, что я ее от этих КИГлов буду защищать совершенно бескорыстно и из искреннего уважения. А еще, чтобы ей не пришлось обращаться за помощью к таким силам, которые невесть что наворотить могут. А?
– Хорошо, – сказал я. – Я сделаю, что смогу.
– Вот и отлично! – он поднялся. – Тогда, бывайте. Я постараюсь прийти на ваше выступление, если время позволит. Да, и вот вам моя визитка, тут все мои телефоны, вплоть до мобильного, если что...
Он застыл, будто окаменев, пока я убирал визитку, и я оглянулся посмотреть, что же его так потрясло.
У входа в ресторан стоял вполне солидный, упитанный такой, господин, и у него за плечами маячила его охрана, состоящая из-за таких же мордоворотов, что и охрана Бурдюкова.
– Ваш враг? – тихо спросил я.
– Огульных Пашка, – почти не шевеля губами, сообщил Бурдюков. – Сейчас-то, Павел Павлович. Тот, кто всех КИГлов под собой держит. И чего ему здесь понадобилось? Мы стрелку не забивали...
Новая догадка пришла мне в голову.
– По-вашему, это он вас тогда заказал?
– А кто ж еще? – хмыкнул Бурдюков. – Но сейчас у него руки коротки до меня добраться, я – сильнее. И потом, увяз он в этой истории с заводом «Серп и Молот», который под себя пытался захапать. Там для него и уголовным делом попахивает, несмотря на все его связи, потому что он, вроде, кому-то могучему из Москвы дорогу перешел. Да и этот особняк библиотеки... Нет, не будет он сейчас на рожон со мной лезть, верно тебе говорю, потому что ему же дороже. А я, время придет, похороню его все-таки, за ту попытку меня взорвать. Но похороню с умом, торопиться в таком деле нельзя...
Огульных тем временем пробирался по залу к нашему столику. Добравшись, он тяжело опустился на свободный стул.
– Павел Павлович, – представился он мне, протягивая руку через стол. – Хорошо сидим?
– Неплохо, – сказал я. И тоже представился.
– Знаю, знаю, – кивнул Огульных. – А я уж так, по-свойски, к вам за столик. Всегда интересно со столичным гостем поговорить. Порой такое узнаешь, о чем ни газеты, ни телевизор не сообщают. Чтобы всякие важные мелочи знать, надо самому в столице жить, в огромном этом котле ежедневно вариться, разве нет?
– Пожалуй, да – вежливо согласился я.
– Вот то-то и оно! Поэтому не обижайтесь на нас, неотесанных провинциалов, что мы излишним любопытством страдаем.
А его глазки, пока он это говорил, были холодными-холодными, и так меня и буравили.
– Я-то с удовольствием расскажу, чем и как Москва живет, – сказал я. – Вот только не знаю, насколько смогу ваше любопытство сумею удовлетворить. Могут быть и такие вопросы, на которые у меня не найдется ответов.
– Это точно, – Огульных вглядывался в меня еще пристальнее. – Есть вопросы, на которые не положено давать ответ, так? Но мы ж люди нормальные, мы все поймем. Правда, Николай?
– Что правда, то правда, – Бурдюков проговорил это так добродушно, что его добродушие смотрелось наигранным. – Наливай!
– За мир и дружбу, – сказал Огульных, наполнив стопки.
– За мир во всем мире! – отозвался Бурдюков. Он поставил опустошенную стопку и поднялся из-за стола. – Как ни жалко с вами расставаться, но дела зовут.
Мы попрощались, и он удалился, вместе со своими мордоворотами, скользнувшими из ресторана за ним вслед почтительно и бесшумно.
Я не знал, смеяться или плакать. В голове у этого Бурдюкова была полная мешанина. Однако ж, поведал он мне многое, и теперь я достаточно ясно представлял, что здесь происходит. Да, ситуация у Татьяны поганая, не позавидуешь. С другой стороны, имея такого защитника, как Бурдюков, можно спать спокойно… Вот пусть он ее и защищает. Защищает от Огульных, да... Но чего нужно Огульных от меня? Хочет, чтобы я выступил между ними посредником, миротворцем? Или хочет чего-то еще?
– Мне тоже пора, – сказал я.
– Да ладно! – отозвался Огульных. – Посидим еще немного. С хорошим человеком и побазарить приятно. А так... у нас-то с вами все схвачено, верно я говорю?
Не очень представляя, что ответить, я просто пожал плечами.
– Ну, конечно, – примирительно сказал Огульных. – Это из тех вопросов, на которые вы не можете дать ответ. Да я ж и не настаиваю. Мне бы понять, зачем вы все-таки в наш город приехали.
– Ради библиотеки, – сказал я.
– Точно? – теперь он просто впился в меня взглядом.
– А из-за чего же еще? – изумился я.
– Мне показалось, у вас есть и другие интересы...
Я не очень понимал, на что он намекает, поэтому ответил, тщательно подбирая слова – так, чтобы мои обтекаемые фразы он мог сам истолковать в любом смысле, который ему захочется.
– Если меня и интересует что-то еще, то это так, постольку, поскольку. Разумеется, могут возникнуть и другие дела, но все они будут побочными, второстепенными, по сравнению с главным, и я, разумеется, пожертвую ими ради главного.
– Вот теперь мне все ясно! – он почему-то просиял и, мне показалось, вздохнул с облегчением. – Я ж говорю, с хорошим человеком и поговорить приятно! Ну, бывайте!
Он встал и, коротко кивнув своим охранникам, направился к выходу.
Забавно... Да, «забавно», пользуясь любимым словечком Дельвига... Что же такое я ему сказал? В каком смысле он меня понял?
У меня начинало брезжить смутное подозрение, что я оказываюсь в роли, очень схожей с ролью Хлестакова... Многим очень хочется видеть во мне то, чем я на самом деле не являюсь, вот и возникает вокруг меня вся эта безумная круговерть...
Продолжая размышлять над услышанным, я поднялся к себе в номер.
То, что я увидел в номере, мне совсем не понравилось.
Было ясно, что в мое отсутствие номер обыскивали – и довольно небрежно, не пытаясь скрыть следов обыска.
ДНЕВНИК САШИ КОРМЧЕВОЙ (4)
16 июля.
Спешу надиктовать все, что произошло за сегодняшний день. Ох, и набралось же событий!
Во-первых, и я, и Колька были на ногах раньше семи утра – надо ж успеть, чтобы увидеть этого приезжающего. Мы сперва думали около вокзала встретиться, но потом сообразили, что повезут-то его от вокзала до гостиницы на машине, а бегом за машиной не побежишь, вот мы и решили встретиться около гостиницы и поглядеть, как его будут в номер загружать и как потом в библиотеку отконвоируют. Нам что главное? Увидеть, как он выглядит. А дальше – по обстоятельствам решим.
Ну, мы вполне четко наблюдали, из-за угла, как они выгрузились, тетя Тася, этот Сережа ее, которым она, по-моему, помыкает и даже не замечает, что он на нее щенячьими глазами смотрит, и этот писатель московский, которого они ну прямо под белы ручки в гостиницу доставили, этакую царскую особу. Нет, с виду он ничего, похоже, хотя все равно видно, что он столичная штучка, как он головой ворочает и пялится, и улыбка у него кривая, мне подумалось, когда он этой улыбкой всех благодарит.
В гостинице они пробыли недолго, а потом, естественно, в библиотеку переместились. Писатель прошлепал рассеянно так, будто теленок под конвоем. Нет, не похож он на человека, обладающего тайным знанием. А впрочем, может, они все – такие? Ладно, решили мы, разберемся.
– Они надолго могут застрять, – сказала я. – Пока его завтраком покормят, пока тетка Тася ему библиотеку покажет, со всеми новыми приобретениями, это часа два пройдет, а то и три. Что делать-то будем?
– Можно было бы просто в библиотеку зайти, и там сесть, книжки листать, – предложил Колька.
– Библиотека еще закрыта, – напомнила я.
– Верно, – он поглядел на часы. – Библиотека с десяти открывается, а сейчас и половины девятого еще нет.
– Конечно, – размышляла я, – нас-то с тобой всегда впустят, но тогда тетка Тася сразу поймет, что мы не просто так, из-за книжек, приперлись в несусветную рань, что мы писателем интересуемся. А надо нам это? Совсем не надо. Мы должны оставаться в тени! – и, припоминается, я даже сжатым кулаком взмахнула, чтобы это подчеркнуть.
– Должны, – согласился Колька.
В итоге, мы решили подождать, а потом, если писатель не появится слишком долго, мы разделимся. Я зайду в библиотеку, через полчасика этак после открытия, и сяду всякие книжки глядеть, и не буду срываться с места, когда писатель уйдет, потому что за ним Колька проследит, на всякий пожарный, и зайдет за мной в библиотеку, когда писатель вернется в гостиницу, ведь должен он в течение дня вернуться в свой номер, и Колька скажет мне об этом, и тогда мы неспешно уйдем вместе, а там уж будем придумывать, как нам перехватить этого писателя и поговорить с ним, просто постучаться к нему и зайти или еще как-то. А тетка Тася в жизни не догадается, что я писателем интересуюсь.
Так мы и сделали. Не спуская глаз с дверей библиотеки, мы прогуливались по тротуару туда и сюда, съели по две порции мороженого, а когда время подошло к четверти одиннадцатого, я зашла в библиотеку, оставив Кольку одного.
Тетки Таси нигде не было видно. Клавдия Григорьевна сказала мне, что она московскому гостю фонды показывает. Что ж, тем лучше. Я стала неспешно проглядывать картотеку, соображая, какие бы книги взять, чтобы они по делу оказались. Все эти картотеки и каталоги составлены, конечно, у тетки Таси просто здорово. Сразу можно определить, какие книги имеются на нужную тебе тему. А иногда можно и разобраться, какая тема тебе нужна, если сама не очень это представляешь.
Конечно, меня в первую очередь интересовал Грааль. Картотека отсылала к антологиям средневековой литературы, но мне все эти антологии казались жутко скучными. Я попробовала искать по разделам “Кубок” или “Чаша”, наткнулась на “Кубок Фульского короля”, “Кубки спортивные” и еще на кучу отсылок в самые разные стороны. Потом я краем глаза увидела, что тетка Тася уже в читальном зале и явно проводила своего “московского гостя”, факт. Тогда я просто ужаснулась: больше часу прошло, а я еще книгу не выбрала, все копаюсь и копаюсь. Да, трудное это дело, вести научные поиски.
– Тебе что-нибудь надо? – спросила тетка Тася.
– Да вот, – сказала я. – Сама не знаю, что подобрать. Хотелось бы что-нибудь по мифологии… Да я разберусь.
– Ладно, разбирайся, – она кивнула мне и пошла дальше по своим делам.
А я наконец выудила книгу, показавшуюся мне подходящей. Мифы и легенды разных народов, в новом издании. Ничего особенного интересного я там не нашла, разве что поняла некоторые объяснения так, что для заклятий и пророчеств при использовании магического колеса судьбы лучше всего, если следовать кельтской традиции (а Йейтс на кельтскую традицию ссылался, это я помнила) пользоваться четверостишиями, которые надо с ходу сочинять, и при этом что у четверостиший должны быть скрытые, внутренные рифмы, в которых и заключается большой смысл. Я задумалась над книгой, пытаясь придумать такое четверостишие. Допустим, я так начну: “Ворон, ворон дай ответ…” Или лучше к чертежу обращаться: “Дай про ворона ответ…” А про что дать ответ? “Он с Граалем или нет?” Чушь какая-то! И где здесь внутренние рифмы?
Я прямо раздулась от напряжения, стараясь что-нибудь толковое придумать, но ничего в голову не шло.
И тут Колька явился.
– Пошли, быстро! – сказал он.
Я сдала книги, и мы вышли на улицу.