В полулиге справа был небольшой каменистый остров. Я его, конечно, не видела, просто чувствовала, что он там и для моих целей вполне сгодился бы, да только поворачивать уже поздно. Проскочим. Да и пес с ним, все равно берег прямо по курсу. Только бы дотянуть.
Дотянули, да. И что толку?
Лишившись половины корпуса, дурацкая посудина стала неуправляемой и лучшее, на что я была способна с жалкими остатками шара - это кое-как держать направление и подталкивать, чтоб летел быстрее. Не удивительно, что мимо прибрежных скал я попросту промахнулась. Прилично так, шагов на двести. И вместо того, чтобы грохнуться о камни и разлететься в щепки, то, что осталось от корабря, чиркнуло брюхом по воде, накренилось, черпнуло носом, вылетело на берег и закувыркалось там, грохоча и подпрыгивая.
А я только и могла, что ворочаться в полосе прибоя, куда меня выбросило, глотать грязную пену и цепляться одной рукой за песок, чтобы не смыло обратно в море. В другой все так же светился кусок проклятого шара. Совсем маленький, но и такого хватит, чтобы мучить меня пес знает сколько лет, пока обезображенные останки корабля не истлеют и на рассыплются сами собой.
Темно было, как в погребе, но мне не надо было видеть то, что осталось от корабля. Я все еще его чувствовала. Так же, как собственную руку, или ногу. Или этот вот кусок шара. Да, и вот же еще дурацкая шутка моей дурацкой судьбы: уцелела-то как раз та самая комнатушка с крючьми в потолке, где держали Ингвара. Это что же получается, если бы мой план с самого начала не полетел ко всем упырям, он бы сейчас...
Стоп.
Некогда сырость разводить. Пока я все еще способна связно думать, но это ненадолго. И лучше бы мне успеть что-нибудь сделать с остатками корабля, чтоб их подняло да хлопнуло.
Стоп. Подняло... да хлопнуло? А что, может сработать.
Остатки своих собственных сил я истратила на то, чтобы отползти подальше от моря, но оно того стоило. Как-то, знаете ли, проще сосредоточится, если тебя волнами не захлестывает и соленая пена в нос не лезет. Потом я стиснула в кулаке маленький светящийся обломок, и потянула последний кусок корабля вверх.
Он дернулся и заскрипел, но с места не сдвинулся. Видно, успел увязнуть в мокром песке. Слишком мало осталось от проклятого шара, жалкие крохи той силы, что недавно огромный корабль сломала, как сухую ветку. Даже лодку не поднять, не то, что целую комнату.
Хэй, а как насчет меня? Во мне ведь тоже должно быть это самое, ради чего лысые уроды людей в шары сажают.
Да, вот но, прямо здесь, бери - не хочу.
И я взяла.
Чувство было такое, будто сама себе кишки выпустила. Зато остатки корабля взлетели, как будто ими из катапульты выстрелили. Часть меня летела вместе с ними, все выше и выше, сквозь низкие тучи, до самых звезд. Вместе с ними падала, свистя и завывая, разлеталась обломками досок и угасала в холодном, мокром песке. И на моей ладони тоже был песок - все, что осталось от проклятого шара.
Легкой дороги, кан кардэшьляшь. Пусть ваш придуманный бог будет к вам добр.
Я закрыла глаза и приготовилась умереть.
Но, вместо этого, уснула.
Глава 9
Сначала былатолько боль во всем теле.
Потом жажда.
И это было просто отлично: значит, я все еще жива. Будь я мертвой, первым бы пришел голод. Остальные чувства тоже начали потихоньку возвращаться и оказалось вдруг, что под спиной у меня прохладный влажный песок, пахнет соленой водой, сырой древесиной и водорослями, а где-то совсем близко вздыхает море.
"Кермызы Танрим дайанк вэрмыктиды" - тут же откликнулась память. Красный Бог, дающий силу. Чужая память, чтоб ее. А я-то надеялась избавиться от нее вместе с проклятым шаром. Впрочем, тогда у меня хватало забот поважнее: для начала, неплохо бы перебраться в тень, пока солнце не начало припекать, а там можно и подумать, как бы мне вернуться в свой мир.
Я села, спрятала лицо в ладонях, чтоб не ослепило, и только потом открыла глаза. Сквозь щели между пальцами видно было только мои собственные коленки. Все в ссадинах и мелких порезах. Удивительно грязные и едва прикрытые драными штанами.
Так, а почему штаны красные?
Были серые. Это я помнила совершенно точно. Не от крови же в самом деле! Кровь, когда засыхает на ткани, становится бурой, а тут красный. Чистый и яркий, как... как плащ господина Червяка. Лохмотья, в которые превратилась моя рубаха, тоже оказались красными, а когда я кое-как разодрала натрое спутанный колтун на затылке и перекинула пряди вперед, чтобы заплести косу, оказалось, что и они окрасились тоже.
Да что же это такое?
Но как только я поднялась на ноги, этот вопрос отпал сам собой. Потому что я наконец-то увидела здешнее море при дневном свете. В этом ненормальном мире оно было красным. Таким ярко-ярко красным, что глазам больно смотреть, как будто в него опрокинули сто тысяч тысяч бочек "изысканного рубинового".
Ну конечно! Красный Бог, Кермызы Танрим.
Вот почему на лысых жрецах красные плащи, а казнь через обливание морской водой называют прикосновением бога. Море - это бог, а бог - это море. Эти идиоты всерьез верят, что огромная лужа отравленной воды может от чего-то спасти. Впрочем, это вообще не мое дело. Пусть они в своем дурацком мире хоть колесу молятся, лишь бы в мой лезть перестали. А они перестанут. Уж я об этом позабочусь.
Только ничего сделать я не успела.
- Ольмэк, джеды! - крикнули сзади и что-то большое пролетело над моей головой..
Камень. В меня опять летят камни. "Ольмэк" значит смерть, "джежы" - это, наверное, про меня. Еще бы вспомнить, как по-здешнему будет...
Тут еще один камень ударил в плечо. Не так уж сильно, но и этого хватило, чтобы до меня дошло: думать некогда. Пора действовать.
- Стой! Подожди! - завопила я.- Не убивай! Я тебе дверь между мирами открою! Ачиа сэн! Ачиа капыйи! Дияшь... дияшь жяне ттин!
Слов мучительно не хватало. Вместо "дверь" брякнула "ворота", вместо "другой мир" - "другое небо". Но, вроде, сработало, потому что камни в меня больше не кидали.
- Юз кюле! - крикнула я на удачу. Сотня рабов, конечно, мало, но это самое большое число, которое я знала. - Юз юз кюле! Юз алтын!
Главное, в свой мир попасть, а там как-нибудь отделаюсь от этого...
- Йаланашь! - крикнул другой голос. - Джеды йалан! Ону ольдурмэ!
Еще один. И он считает, что я лгу, и лучше меня прикончить сразу. Предки, ну почему в этой проклятой чужой памяти нет ни одного нужного слова?
- Хайишь! - я отчаянно замотала головой. - Ачиа шшимды, ольмэк ардындан!
Ну да, все, на что меня тогда хватило, это "открыть сейчас, смерть позже", и то наверняка половину слов неправильно произнесла.
- И-йи, хайды гиделлим! - решился первый голос, и добавил угрожающе - Аптал челышын ве сени ольдуреджним.
Вот тут я уже мало что поняла, только главное: если вздумаю чудить, они меня убьют.
Когда они подошли ближе, оказалось, что их не двое, а целых семеро. Все казались смутно незнакомыми. А не те ли это ребятки, что ночью пытались меня за борт выбросить? Только непонятно, как им удалось выжить. Разве только с прятались в той комнатушке с крючьями, но тогда...
- Гидын! - грубо окликнул меня тот, что у них был за главного. Этого слова я то тоже не знала, но жестами он явно показывал: пойдем, мол.
Вот только стоило мне шевельнуться, как эти странные люди шарахнулись во все стороны, что-то бормоча про "назашь" и сплевывая сквозь растопыренные "козой" пальцы. И тогда до меня дошла вся нелепость происходящего: они ведь и пальцем меня тронуть не могут, пока моя одежда их богом уделана! Ха, да я любого из них могла бы к праотцам отправить - надо только обнять покрепче и не отпускать, пока брыкаться не перестанет. Да толку-то? Со всеми сразу такой трюк не провернуть. Значит, придется молчать, подчиняться, и молить предков, чтоб моя удача ко мне вернулась.
Шли недолго. Всего-то с пол лиги вдоль берега, а потом еще столько же по кривой узкой тропинке через лес, пока не оказались на большой, хорошо утоптанной поляне со старым кострищем в центре. Вот только это была не та поляна, где стоял лагерем господин Жаба и не тот лес, по которому я бегала в тот день, когда очутилась в этом дурацком мире. Уж в этом я была уверена.
- Капыйи ач! - коротко приказали мне. Открывай, мол.
- Хайишь, - я замотала головой, - капыйи хайишь!
"Нет, не могу", то есть. Как открыть то, чего нет?
- Бера-йа! - зло выкрикнул кто-то еще - Хызла! Хызла!
Эти слова я теперь знала: "здесь" и "быстро".
Ладно, от того, что попробую хуже не будет. Куда уж хуже, в самом деле?
И я попробовала. Сделала знак этим, которые за спиной столпились, чтоб молчали и не мешали, а потом глаза закрыла и прислушалась. И граница тут же нашлась. В каких-то трех шагах за край полянки. Невидимая глазу, но странным образом похожая на зеленые стенки нижней дороги.
Ну и как я должна открыть проход в этом? Впрочем, он тут наверняка уже есть, не зря же меня привели именно на это место. Если здесь кто-то между мирами шастал, то какой-то след должен был остаться. Вот если бы у меня все еще был тот проклятый шар, я бы просто вошла в эту дувашь ннэ кадашь кэсап ба... стоп, а вот это уже не моя мысль. Опять чужая память, чтоб ее. Ну, нет! Пусть лысые жрецы сами своими пыточными игрушками забавляются, а у меня другие трюки припасены.
Я представила, что передо мной густой туман. Очень-очень густой, как в предгорьях по осени бывает - что ни земли, ни неба не видно. И что мне нужно найти в этом тумане ориентир. Глупо, да. Но ведь сработало же! Дорогу почуяла почти сразу - вначале смутно, но с каждым ударом сердца все яснее. Потом и ориентир хороший приметила, всего-то на втором слое. Заметный такой каменный столбик, похожий на безголового суслика. Только и оставалось, что шаг сделать.
И я шагнула.
Ветер тут же вцепился в волосы, швырнул в лицо колючим снегом, рванул с тела лохмотья, выдувая из под них последние крохи тепла. Но это было уже не важно, ведь я была дома. Предки, как же хорошо!
Но радоваться было рано.
Уж конечно, ни один из иномирных гадов и не подумал потеряться при переходе. И они уже куда-то шли, увлекая меня за собой. Сквозь метель я даже не сразу разглядела куда, но когда поняла... да лучше бы я сама при переходе потерялась, честное слово!
Раньше я в таких местах не бывала, да и не сильно-то верила, что они вообще существуют. Но уж очень точно все приметы совпадали: постоялый двор прямо при дороге, без всякого забора, ворот и охранных знаков. Кажется давно заброшенным, но окошки тускло светятся, будто внутри камин горит.
Я уже открыла было рот, чтобы предупредить... и тут же закрыла. Не годится вот так бросаться подарками судьбы. Даже такими мерзкими.
Эти, иномирные, конечно же и знать не знали, в какую переделку попали. Пока я боролась с желанием убежать, куда глаза глядят, они успели высадить дверь и уже вовсю хозяйничали внутри. Что-то с грохотом падало, звенело разбитое стекло, а я все стояла и никак не могла себя заставить хотя бы шагнуть через порог. Чего мне это стоило, даже вспоминать не хочется. К тому времени, они уже нашли вино. О да, в таких местах всегда есть вино. Много, чтоб на всех хватило.
Потом дверной проем загородили перевернутым столом и подперли парой лавок. Надежно и крепко, чтоб ни зайти, ни выйти. Всю остальную мебель свалили кучей в углу, а сами иномиряне расселись прямо на полу, как собаки. Винные бутылки пошли по кругу, откуда-то появился пышный свежий каравай, кусок копченой грудинки, большая головка сыра и связка лука. Невиданная роскошь по меркам их глупого мира, как же тут устоять?
Меня же хватило только на то, чтоб забиться в самый дальний угол и молить предков, чтобы все побыстрее закончилось.
Сквозь пьяные, слишком громкие голоса, смех, чавканье и звон посуды, сквозь бешеный грохот сердца и недовольное урчание голодного желудка, все яснее проступал ритмичный, навязчивый скребущий звук. Будто кто ногтями по доске водит.
Царап-царап.
Все громче и громче. Но я-то знала - это только так кажется. Все остальные звуки стихают, вот и...
- Хэй, Роттэ Ма! - крикнула я, потому что пришло время. - Оцени товар!
Предки милостивые, как же мерзко!
Но выбора уже не было. Еще немного, и я бы сама частью товара стала, даром, что от угощения отказалась. В центре комнаты уже было тихо-тихо. Один из них еще пытался шевелиться. То ли подняться хотел, то ли просто голову повернуть на голос. Уже не смог.
Колени мои превратились в студень, но я все-таки встала и подошла к стойке.
- За тобой долг, Роттэ Ма! - напомнила я скребущей, шуршащей темноте за ней.
И вздрогнула, когда о гладкое, отполированное сотнями рукавов дерево звякнул потрепанный тощий кошель.
Первая мысль была: схватить и бежать. Бежать пока не она не передумала, но я сдержалась. Уж не знаю как. Видать, не весь разум с перепугу растеряла.
Еще бы пальцы меньше тряслись...
Кое-как справившись с завязками, я высыпала монеты на стойку. Осторожно, чтобы ни одна не укатилась. Примета такая есть: кто при торге деньги уронит, тот семь лет ни в чем удачи знать не будет. А уж при таком торге, наверное, все семьдесят семь.
Ха, ну конечно! Чтоб крысиная мать, да не попыталась выжулить себе лишнюю жизнь?
- Долг оплачен. Прощай, Роттэ Ма! -заявила сказала я, сгребая со стойки все монеты кроме одной. Восьмой.
В спину ударил холодный ветер, и даже не надо было оборачиваться, чтобы сообразить: пора убираться.
Пробираясь к услужливо распахнутой двери, я старательно смотрела только под ноги. Не помогло. Краем глаза все равно видела, как из-под пола выплескивается серая волна, и смыкается над лежащими на полу телами. А потом вокруг остался только ветер и снег, обрывая шуршание, писк и противный, влажный хруст.
О том, что надо дышать, я вспомнила только на дороге.
***
Первое время я просто брела наугад, бездумно меняя куски. Больше всего хотелось сесть задницей в сугроб и замерзнуть к ящеровой матери, но такой роскоши я пока не заслужила. Сначала надо кому-то рассказать, что за дрянь к нам из другого мира лезет, а уж потом можно и...
Тут я опомнилась. Остановилась, отдышалась как следует и потихоньку ко мне начал возвращаться разум. И первая связная мысль была такая: и далеко ли я убреду босиком по снегу? Пришлось и правда сесть в сугроб, чтоб как следует, до красноты, растереть ноги и обмотать ступни тряпками, оторванными от подола рубахи. Слабоватая, конечно, защита, но все лучше, чем ничего. Так у меня появился маленький шанс, что к людям я выйду раньше, чем окончательно отморожу пальцы.
Почему-то тогда я даже не сомневалась в том, что выберусь.
Конечно, карты у меня больше не было, но в свое время я по этим дорогам столько отмахала, что плохие куски уже чуяла на переход вперед. Вскоре я наткнулась на сдвоенный столб со знаком "конец пути", а потом, чуть подальше, отыскала знак южного торгового тракта. Места знакомые. Правда, зимой по ним бродить еще не приходилось.
До пристанища я добралась задолго до полудня. Тамошняя смотрительница - хмурая, с обветренным лицом и большими руками, - даже бровью не повела, увидев на пороге босую оборванку с красными волосами. Только проворчала, что за помывку десять серебрух сверху. Я дала двадцать и долго откисала в огромный, чуть подтекающей лохани, яростно скобля кожу жесткой мочалкой. Раз за разом втирала в волосы мыльный отвар, пока они не стали такими, как были до купания в дурацком иномирном море - цвета сильно выгоревшего на солнце льна.
Еще за тридцать монет я сторговала приличное темно-серое платье, толстые шерстяные чулки, - немного кусачие, но зато очень теплые, - пару крепких башмаков, старый плащ невнятного блекло-коричневого цвета и большую миску густой пшенной похлебки с грибами. Жаль, что лишней лошади у этой доброй женщины не было. И мази от ожогов тоже. Пришлось самой мешать из того, что было: яичного желтка и пареных отрубей. Честно скажу, повязку снимать боялась. Думала, под ней совсем все плохо после иномирной жары, грязищи и соленой морской воды. Оказалось, что вполне ничего себе - корочкой взялось и подживает потихоньку. Даже можно было разобрать знак, которым меня пометили: три волнистые линии, над ними кружок с точкой в серединке и что-то вроде наконечника копья, направленного вверх.