– Я поговорю с герцогом об этом. Обещаю вам, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти вас. То, что он делает – ужасно. Я постараюсь сделать так, чтобы вы остались в этом замке и были укрыты от графа. Он больше вас не тронет. Обещаю.
– Не уходите! – вскрикнул Доминик, когда Чарли ступил к двери. – Возьмите меня с собой, я боюсь, что он вернётся… пожалуйста, господин…
– Хорошо. Вы как раз можете пригодиться мне – я иду навестить альфу, который потерял мужа. Ребёнок остался жив, и я буду присматривать за ними.
– Я буду вам помогать, – с готовностью шагнул навстречу Доминик. – Я готов сделать всё, что вы мне прикажете.
– Идём.
В комнате, где спал младенец, никого не было, кроме старика омеги, присматривавшего за ним. Чарли отпустил его отдохнуть, а сам занялся малюткой, попутно рассказывая Доминику о Джереми и Гарри, о том, что им пришлось пережить в последние несколько дней. Доминик слушал внимательно, и все эмоции, вызванные рассказом, отражались на его простодушном, ещё почти детском лице.
– Доминик, – улыбнулся Чарли. – А я уже придумал, кем вы будете, когда останетесь здесь. Я совсем один в этом доме, не считая моего жениха и его брата, и мне нужен компаньон. Человек, который будет гулять со мной, читать книги, болтать о всяких глупостях, вышивать. Вот вы им и станете.
– Что вы, сударь, – смущённо улыбнулся Доминик. – Я ведь и читать не умею! Компаньон знатного молодого человека должен быть хорошо воспитан, должен уметь читать по-французски, играть на клавикордах, беседовать на светские темы. А я единственное о чём могу беседовать, так это об урожае и о скоте. Меня надо куда-нибудь на кухню или в коровник, больше я ни для чего не гожусь.
– Ничего страшного. Выбирая себе друга, я исхожу не из того, сколько у него денег и читает ли он по-французски. Вы кажетесь мне хорошим человеком, и я буду рад дружить с вами. А французскому я вас научу, не переживайте.
– Правда? – Доминик восхищённо взглянул на своего нового хозяина. – Вы правда хотите дружить со мной?
– Да, – улыбнулся Чарли, и в это время младенец жалобно заплакал. – О, кажется, малыш проголодался. Пора покормить его и поменять пелёнки. А вот, кстати, и его отец. Джереми, это Доминик, секретарь приезжего господина.
Бледное лицо Джереми ненадолго просветлело, когда он увидел своего доброго господина и своего сына у него на руках. Стоявший рядом Доминик почувствовал, как сердце сжимается от жалости к незнакомому человеку, только что потерявшему супруга.
– Джереми, послушай меня, – Чарли передал попискивающего малыша Доминику и взял альфу за руки. – Я знаю, как тебе тяжело и больно. Я сам год назад потерял отца. Но подумай о том, что у тебя теперь есть сын, и ты не можешь уйти в себя и закрыться от него. Побори свою печаль, улыбнись мне, ну же. Посмотри на своего чудесного мальчика, на свою радость. Он обязательно будет похож на Гарри, вот увидишь. Кстати, как ты хочешь назвать его?
– Я хотел бы дать ему имя Гарри, в честь отца, но он очень хотел, если родится омега, назвать его Эдмундом. Я сделаю так, как он хотел.
– Красивое имя, – Чарли ещё раз пожал руки Джереми и отпустил его, снова принимая младенца на руки. – Возьми его. Посмотри в это крошечное личико. Он очень красивый.
– Да, чудесный малыш, – улыбнулся стоявший рядом Доминик. – Я буду помогать вам ухаживать за вашим сыном, если позволите, – обратился он к Джереми, и тот слабо кивнул.
Чарли накормил и перепеленал малыша при помощи Доминика, а Джереми, зашедший ненадолго, отправился обратно на конюшню. Омеги долго ворковали над малышом Эдмундом, который всё никак не хотел засыпать, а потом отправились в комнаты Чарли. Там юный хозяин угощал Доминика чаем с круассанами, рассказывал о своём детстве и семье, о том, как попал к дедушке Норберту, а потом от него в поместье герцога Ратленда. Пока юноши пили чай, альфы вернулись с прогулки, и Чарли отправился обедать, а Доминика оставил в своих покоях, потому что там графу и в голову не пришло бы его искать.
За обедом Чарли внимательно наблюдал за близнецами и был удивлён тем, как внешне идентичные мужчины различаются между собой. Лицо Теобальда светилось добротой и спокойствием, доверием и уважением к тем, с кем ему приходилось говорить. Лицо же Уильяма, внешне благодушное и даже слащавое, таило в себе угрозу, ненависть и раздражение. Его глаза впивались в собеседника, изучая, будто препарируя, пытаясь добраться до самой души, до самых тайных и сокровенных мыслей. Чарли неприязненно ёжился под взглядом его холодных серых глаз, Картер насмешливо и смело встречал его взгляд, а Теобальд отвечал близнецу снисходительными взглядами взрослого человека, который добродушно смотрит на обиженного ребёнка.
Весь оставшийся день прошёл натянуто и скучно, и Чарли под вечер не выдержал и ушёл в свои покои, где его ждал Доминик. Во избежание мерзких поползновений со стороны графа, которые непременно последовали бы, ночуй Доминик в своей комнате, Чарли позволил юноше остаться в своей спальне до утра, велел ложиться спать и ничего не бояться, а сам ближе к ночи выскользнул из комнаты и на цыпочках отправился в кабинет Теобальда. Тот сидел у камина с книгой в руках и отдыхал от утомительного общества Уильяма.
– А, Чарли, как я рад вас видеть! – оживился альфа.
Чарли уселся к нему на колени и доверчиво прислонился виском к его щеке.
– Тео, мне очень-очень нужна ваша помощь.
– Да? Я слушаю вас, – ответил Теобальд, поглаживая жениха по спине тёплой ладонью.
– С вашим братом приехал секретарь, прелестное юное создание по имени Доминик. Мне неловко говорить о подобном, но он отнюдь не секретарь Уильяма, а нечто другое, о чём упомянуть вслух я не смею. Вы понимаете меня?
– Увы, понимаю больше, чем мне бы хотелось, – лицо Теобальда помрачнело. – Вот негодяй. Этот мальчик боится его, как чумы, да?
– Да. Кроме того, я отчётливо увидел постыдные отметины на нём, оставленные излишней жестокостью графа.
– Где он сейчас?
– Я оставил его у себя в покоях, пусть пока ночует у меня. Но… Тео, можно ли сделать так, чтобы он остался у нас в замке насовсем? Мы ведь можем спасти его?
– Я очень постараюсь уговорить Уилла. Я поговорю с ним, не переживайте, мой добрый ангел. Как Джереми? Как он справляется со своим горем?
– Его душу сковывает скорбь и тоска, но этот чудесный мужественный человек находит в себе силы не падать духом. Я восхищён его стойкостью. Во многом справляться с утратой ему помогает сын, которого он назвал Эдмундом, как хотел Гарри… События последних дней наводят и на меня на мрачные мысли, Тео. Ложась по ночам в постель, я невольно думаю о том, как жестока судьба ко многим моим знакомым… Дедушка Норберт в полном одиночестве мучается от подагры, всеми забытый и оставленный. Гарри умер, а несчастный Джереми страдает из-за его смерти. Сегодня я узнал тайну этого мальчика, который заслуживает любящего мужа… Это особенно ужасно. Я люблю вас, Теобальд. И то, что последует за нашей свадьбой… ну, вы же понимаете, – Чарли покраснел и потупился, – для меня это нечто прекрасное и долгожданное. Что-то, что сделает меня счастливым, сделает отцом ваших детей. Доказательство нашей с вами любви… А Доминик… Он младше меня, а уже познал это с другой стороны… Как нечто отвратительное, насильственное, исполненное жестокости… У него вся шея черна от укусов… Мне страшно за него, Тео…
Чарли весь сжался и приник к тёплой груди Теобальда, и тот ласково зарылся пальцами в его растрёпанную причёску.
– Да, мой милый, жизнь жестока, – покачал головой герцог, успокаивающе гладя юного жениха по голове. – Ещё печальнее история моих родителей.
– Вы никогда не рассказывали, – любопытный Чарли навострил уши.
– Не самая весёлая история перед сном, любовь моя. Давайте в следующий раз.
– Ну пожалуйста… Тео, пожалуйста…
– Ну хорошо, мой маленький, любопытный мальчик, слушайте. Мой отец был женат дважды. Когда ему было девятнадцать, его свадьбу устроили родители. Супругом его был добродетельный, хороший омега, но никаких чувств супруги друг к другу не испытывали. Буквально через год он скончался при родах, унеся с собой и жизнь ребёнка. Отец, тогда ещё юный и впечатлительный, был потрясён смертью своего дитя. Он погрузился в работу – и при дворе, и в собственном поместье. Этот прекрасный сад был полностью перестроен по его собственным чертежам. Из юного пылкого мальчика он с годами превратился в хмурого, раздражительного, сухого человека. Возраст его близился к сорока, а он так и не связал себя узами брака во второй раз. Он был моложав, хорош собой, всё ещё нравился омегам, но сам никакого участия к ним не проявлял. Короткие интрижки не в счёт. Одним словом, вновь начинать семейную жизнь он не собирался, однако постепенно какие-то мысли заставили его решиться на этот шаг. Супруга он выбирал тщательно: не из очень богатой семьи, не избалованного, не глупого. В итоге остановил свой выбор на единственном сыне одного барона, с небольшим приданым, очень хорошеньком и очень скромном. Ему привезли в поместье семнадцатилетнего мальчика, годящегося ему в сыновья, и он сочетался с ним браком через два дня. Пир был задан огромный, съехалась половина королевского двора, все чествовали молодых. Как папа потом мне рассказывал, влюбился он сразу же. Его, совсем молодого и несмышлёного, привезли в поместье сногсшибательного красавца, статного, властного, сурового. Для папы это была любовь с первого взгляда. Однако отец был холоден. Взяв в мужья почти ещё ребёнка, проведя с ним первую брачную ночь, он отселил его в отдельные покои, и с тех пор виделись они только во время ужина. Отец жил по строгому расписанию: вставал в шесть утра, занимался делами, завтракал и обедал в кабинете, не отрываясь от бумаг, и юного супруга видел лишь вечерами, и то только тогда, когда оставался в поместье. Его часто вызывали ко двору. Бедный мой папенька быстро привык к тому, что его не любят, даже не обращают на него внимания. Жил тихонечко в своих покоях, много читал, молился, к чему, кстати, отец относился скептически. Носил под сердцем любимое дитя. Время шло, и когда подошла пора рожать, отца не было в поместье. Ребёнок дался папеньке тяжело, роды длились почти сутки, и отец успел вернуться в последний момент. Когда сообщили, что дитя появилось на свет, отец вошёл в комнату, и ему дали в руки кучку пелёнок с тёплым брыкающимся существом внутри. Отец в первый и последний раз держал малыша на руках. К утру младенец умер. Отец ушёл в себя, погрузился в отчаяние. Он был немолод, и вот уже второй его ребёнок скончался, не прожив и дня. Волей-неволей тут подумаешь о проклятье, колдовстве и вражеских кознях. Отец настолько погрузился в свою печаль, что совершенно забыл о своём супруге, который страдал не меньше. Даже, наверное, больше. Конечно, зрелому альфе, потерявшему второго ребёнка, было больно. Но представьте себе, Чарли, каково было семнадцатилетнему мальчику, которого выдали замуж не по любви, который не знал ласки, который так ждал своего малыша и потерял его. Бедный одинокий ребёнок чуть не умер от горя, да и роды подкосили его здоровье. Он долго поправлялся, и когда впервые после смерти ребёнка он спустился к ужину, отец не узнал его. Он был бледен и худ, щёки его запали, а большие глаза блестели от невыплаканных слёз. Что-то произошло между ними тогда, общее горе, или какое-то другое чувство подтолкнуло их друг к другу. Папенька, лишь увидел своего мужа, бросился к нему на шею и горько расплакался. Тогда лёд тронулся. Мой отец понял, что у него есть близкий человек, который разделяет его утрату, готов поддержать и помочь, да и сам нуждается в поддержке. Отец взял его на руки и сел с ним в кресло, и они долго сидели молча. После этого отец изменился. Были забыты раздельные спальни и раздельные завтраки, были забыты холодные кивки при встрече в коридорах. Прежде, даже когда они ночевали вместе, отец уходил рано, и они снова не виделись до вечера, а теперь каждое утро, просыпаясь, папенька обнаруживал у постели охапку цветов и завтрак в постель. Да… взрослый, даже стареющий альфа влюбился, как мальчишка. Если раньше он даже не замечал своего юного супруга, то теперь только и делал, что носил его на руках и дарил подарки. Их первенец родился и погиб весной. Летом они уехали в Германию на воды, и осенью папенька вернулся оттуда со счастливой улыбкой и ребёнком под сердцем. С двумя. А следующей весной родились мы с Уиллом. Родители оба очень переживали, когда мы должны были родиться. Боялись. Отца под конец призвали ко двору на два месяца, и он не знал, что нас двое. Когда вернулся, нам был уже месяц. Он писал отцу письма, но они не дошли, я не знаю почему. Вернувшись, он первым делом бросился в покои супруга, боясь обнаружить траур и слёзы, как в прошлый раз. Но обнаружил счастливого молодого отца с двумя крепкими мальчишками на руках. Папенька никогда не говорил об этом, но мой старый нянька рассказал мне, что отец, увидев нас с братом, заплакал. Могу себе представить, сорок лет – и первые дети. Которые выжили. С тех пор мои родители жили дружно и счастливо. Отец обожал нас и папеньку. Он был красивый. Невысокий, хрупкий, с копной каштановых волос до поясницы. Неземной. Однако, всё же, отец изменил ему всего один раз. Сам пришёл и признался. Папа плакал, переживал, но простил. И когда родился Картер, когда его родителя, здешнего слугу, отправили из поместья, принял мальчика, как родного сына. Воспитывал вместе с нами. Картер долгое время вообще не знал, что это не его родной отец. Узнал от Уилла. Тот бросил ему в лицо, что он ублюдок и не имеет никаких прав. Тогда родители рассказали Картеру правду о его происхождении. Нам с Уиллом было по четырнадцать, а Карту одиннадцать. Он ужасно расстроился, хотел дать дёру из поместья, но мы с папой его остановили и долго убеждали, что он нам родной, что мы его любим и никуда он от нас не денется. А Уильям ненавидел его за то, что его, приблудыша, любят так же.
– Тео, но ведь это совсем не грустная история. Твои родители любили друг друга, они были счастливы, – сонно пробормотал пригревшийся и разомлевший Чарли, даже не заметив своего уютного “ты”.
– Были. Пока Уильям не убил папеньку. А отец ненадолго пережил его. Слишком горевал.
– Вы точно знаете, что Уильям это сделал?
– Доказательств нет, но всем всё было очевидно. Он крупно поссорился с ним в предпоследний свой приезд, а потом, когда вернулся, якобы извиниться, папенька скоропостижно скончался. А ведь он был довольно молод. Ему было сорок четыре.
– Это ужасно, Тео. Они так любили друг друга, а родной сын… Ужасно.
– Да, Чарли. У Уилла тёмная душа. Человек, поднявший руку на собственного отца, способен на что угодно. Постарайтесь не оставаться с ним наедине. Мало ли что взбредёт ему в голову. Хорошо?
– Хорошо. Тео, мне правда очень жаль ваших родителей.
– Спасибо. Они были прекрасным примером у меня перед глазами. Я пообещал себе, что вступлю в брак только по любви.
– И что же, вы выполнили обещание?
– Да. Я беру в мужья вас, мой хороший. Я люблю вас.
– И я вас люблю.
========== Глава 4. Первый бал ==========
Парадная зала была залита светом множества огней и сверкала золотом, вечерними туалетами и бриллиантовыми шпильками в пышных причёсках омег. Бал в замке герцога Ратленда, приближённого королевской семьи, был событием огромного масштаба, и весь свет лондонской аристократии собрался в пышно убранном поместье. Богатые экипажи подъезжали к парадной двери один за другим, гости прогуливались по дорожкам парка парами и группами, вокруг трещали и полыхали искрами шутихи и журчали фонтаны. Тёплый вечер плавно перетекал в ночь.
Герцог праздновал приезд брата.
Поднимаясь по лестнице, чинные гости здоровались с хозяином дома, стоявшим между братом и женихом. Придворные господа, знавшие о помолвке герцога, впервые видели его юного избранника, стоявшего рядом, скромно потупившись. Его смущение не мешало по достоинству оценить его красоту: Чарльз был одет в белоснежную кружевную блузу с пышными рукавами, облегавшую его гибкий стан и обхватывавшую тонкую шею ажурным воротничком, белые атласные брюки и атласный же белый плащ, изящными складками ниспадавший до самого пола. Бриллиантовые серьги-капельки и искусственные белые цветы, вплетённые в пышную причёску, довершали туалет будущего герцога, застенчиво прятавшегося за могучую спину жениха.
Омеги вежливо подавали юноше руки, альфы осыпали комплиментами и любезностями, и нельзя было не растрогаться, увидев пунцовые от смущения щёки неискушённого юноши. Теобальд искоса поглядывал на своё сокровище; широкая улыбка выдавала хорошее расположение духа, однако не была столь искренней, какой казалась при беглом взгляде: герцог едва ли мог не заметить плотоядные взгляды, которые бросал Уильям на юного Чарли.
Зная любовь брата к юным невинным омегам, Теобальд не отходил от жениха ни на минуту, однако сальные взгляды ощущал спиной, и его передёргивало от негодования.
Чарли ничего не замечал. Он восторженно смотрел на вереницу богато одетых гостей, на их весёлые лица, на счастливые улыбки, он видел своего Теобальда, высокого, статного, с копной волнистых тёмных волос и ясным взглядом добрых серых глаз, и, как ему казалось, влюблялся с каждым мигом всё сильнее.
Картер, стоявший позади братьев, также пребывал в чудном расположении духа. За весь день он не пересёкся с Уильямом ни разу до нынешнего момента, а стало быть, настроению его не из-за чего было быть дурным.
В зале играла музыка, некоторые пары уже кружились в танце, кто-то уединился на мягких креслах и пуфах в оконных нишах. Все веселились. Когда хозяева поместья смогли присоединиться к гостям, оставив свой пост у парадной двери, все гости уже нашли себе дела. Теобальд вновь скользнул взглядом по изящной фигуре своего жениха, улыбнулся и подошёл к нему.
– Дорогой Чарли, позвольте пригласить вас на танец, – Теобальд протянул ему руку.
Чарли вспыхнул, потупился, улыбнулся и вложил руку в большую тёплую ладонь герцога. Теобальд обнял юношу за талию и, прижав к себе, закружил по залу. Омега счастливо улыбался, послушно покоряясь движениям Теобальда, всматривался в его красивое лицо, чувствовал под своей ладонью его сильное плечо. Прошёл первый тур вальса и начался второй. Теобальд и Чарли всё кружились по залу, обмениваясь влюблёнными взглядами. Герцог любовался изгибом лебединой шеи, схваченной кружевным воротничком, бликами серёжек на нежной коже, выбившимися из причёски локонами, нежно сжимал тонкую ладонь, доверчиво лежавшую в его руке.
Очарование было нарушено кадрилью, грянувшей с оркестрового балкона. Картер, стоявший неподалёку, подошёл к остановившимся Теобальду и Чарли.
– Тео, позволь мне сменить тебя. В твои-то годы – и танцевать кадриль?
Теобальд благосклонно улыбнулся.
– Что же, молодёжь, веселитесь, – и направился к угловому диванчику, однако добавил в последний момент, озорно покосившись на брата. – Не забывай, что ты почти так же стар, как я.
Картер сделал вид, что обижен, и Чарли рассмеялся. Молодые люди пустились в пляс под весёлый ритм, разливавшийся по залу, смеясь и задыхаясь от бешеного ритма.
Танец с Теобальдом был исполнен нежности и был знаком своеобразного единения. Чарли был близок к нему, чувствовал его тепло, размеренное дыхание, и невольно представлял себе ночь, которая должна была увенчать их роман. Чарли был слишком чист, чтобы воображать её в буквальном смысле, более того, он даже не в полной мере знал, что именно надо воображать, но это было томительно, сладко, и у юноши кружилась голова, а тело само покорно двигалось, подчиняясь сильным рукам Теобальда. С Картером было не так. Весёлый танец, шум музыки, синхронный топот ног, сбивающееся дыхание и зуд в усталых ногах – вот и всё. С Теобальдом Чарли испытывал трепет влюблённого, с Картером – ликование ребёнка перед невиданным доселе торжеством.
После Картера Чарли танцевал с несколькими незнакомыми альфами, которые, как позже объяснил Теобальд, были представителями блестящей лондонской молодёжи. Вечер плавно переходил в ночь, а лампы сияли всё так же ярко, всё так же блестели пышные туалеты, всё так же отовсюду слышался смех и светские разговоры. Чарли, устав танцевать, присел на пустой диван у стены, обмахиваясь веером, и по-детски восторженно любовался танцующими парами. Несколько минут он сидел в одиночестве, но вскоре из другого конца зала к нему двинулся Уильям. Близнецы были одеты схоже – это была задумка графа, который пришёл в восторг от мысли, что все будут их путать. Однако Чарли не спутал бы жениха с его братом никогда в жизни. Добрые серые глаза Теобальда излучали тепло и нежность, а сейчас к юноше придвигался с развязной улыбкой и хищно блестящими глазами совсем другой человек.
– А, Уильям, вы тоже устали танцевать? – Чарли улыбнулся, решив, что будет вежлив с будущим родственником. Наивный юноша не хотел верить в то, что рассказывали ему о Уильяме, и он пообещал себе, что не станет верить слухам, пока не убедится воочию. Да, он знал, что граф обесчестил юного Доминика, и испытывал из-за этого глубокую неприязнь к нему, но верить в то, что Уильям – отцеубийца Чарли не мог. Даже услышав это от Теобальда.
– Да. Балы так утомляют, не правда ли? – Уильям лениво откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу.
– Что вы! – удивлённо взглянул на него юноша. – Мне так весело! Мне никогда ещё не было так весело.
– Мой милый Чарли, вы юны и восторженны. А таким старикам, как мы с братом, уже всё безразлично.
Чарли задело и обращение, и взгляд графа на жизнь, который он зачем-то приписал и Теобальду.
– Тео не всё безразлично, вы не правы. Разве он стал бы устраивать бал, если бы ему это не нравилось?
– Ах, детка, как вы наивны! Конечно, давать балы – обязанность придворных господ. Не будь Тео обязан хоть раз в год собрать «досточтимую публику», – Уильям выделил голосом последние слова так, что Чарли сразу понял, как он относится к этой самой досточтимой публике, – он бы никогда не позвал в дом этих напыщенных разодетых обезьян.