Чарли пообещал быть осторожнее.
Пока юный господин обедал, Доминик вновь садился за уроки. Он старательно писал прописи, отдельно по-английски, отдельно по-французски. Сначала перо не слушалось его, и буквы выходили кривые, некрасивые и мало похожие на образцы, написанные Чарльзом. Юный хозяин никогда не сердился – он помогал написать букву правильно, подсказывал, убеждал расстраивавшегося Доминика, что вскоре тот научится писать так, будто занимался этим всю жизнь.
И у юноши, наконец, стало получаться. Буквы были ещё кривые и неаккуратные, но уже точно можно было различить «у» от «g», «а» от «о» и «t» от «f», которые изначально казались идентичными. Доминик был счастлив. Успех окрылил его, и мальчик стал заниматься ещё больше, и вскоре неопрятные каракули сменились рядами ровных красивых букв, идеально тонких, с нажимами и красивыми завитушками, где это было необходимо. Чарли не мог нарадоваться на своего талантливого и усердного ученика, и вскоре Доминик забыл о прописях и начал переписывать целые страницы из книг, не только по-английски, но и по-французски.
– Когда-нибудь ты сможешь, читая французскую книгу, переписать её по-английски, и наоборот, – пообещал восхищённый Чарли.
Вечер юношей был целиком и полностью посвящён чтению: они с ногами забирались в два больших кресла у камина и по очереди читали популярные романы, стихи, углублялись в книги более давних времён, иногда даже читали исторические труды. Легенды о Короле Артуре были выучены ими назубок, и они шутливо обращались друг к другу «мой Король» и «мой верный Ланселот». Теобальд, чья спальня находилась за стеной, часто присоединялся к их «вечерам»: садился на диван у другой стены, потягивал горячий чай с шоколадными конфетами, слушал весёлые звонкие голоса двух мальчиков и иногда даже читал вслух сам. Юноши были потрясены его талантом, когда он продекламировал большой отрывок из «Гамлета» наизусть, когда это пришлось кстати.
– Тео, вы не говорили, что у вас такая память и огромный актёрский талант! – восхищённо защебетал Чарли, каждый день открывавший что-то новое о своём суженом.
Тео был польщён детским восхищением обоих своих подопечных.
– Я и на рояле неплохо играю, – рассмеялся он, глядя на их улыбающиеся лица. – Как-нибудь сыграю, а вы будете моей почтенной публикой. Согласны?
– Мы даже можем играть вместе! – не переставал радоваться Чарли. – Или я буду учить танцевать Доминика, а вы, Тео, будете нам аккомпанировать!
Тео лишь усмехнулся шаловливому настроению омег, которые так развеселились, что закружились по комнате в нелепой смеси вальса и деревенской пляски, оба смеющиеся, раскрасневшиеся и счастливые.
– Ну наконец-то, Чарли, вам весело, – Тео удовлетворённо улыбнулся, глядя на двух расшалившихся мальчишек. – Вам необходим был друг.
– Но у меня были вы и Картер! – удивился Чарли, продолжая невесомо кружить по комнате с Домиником.
– Вам нужен был друг омега. Теперь вы счастливы, потому как в вашей жизни присутствуют все, кто вам необходим.
– Не совсем, Тео, – Чарли остановился и печально улыбнулся жениху. – Я скучаю по дедушке Норберту и по покойным родителям.
– Идите ко мне, мой мальчик, – герцог похлопал по дивану рядом с собой. Чарли сел на указанное место, а Доминик сел на пол у его ног и взял его за руку, утешительно поглаживая. – Чарли, как это ни прискорбно, ваших родителей не вернуть. Однако не сомневайтесь, что они всегда смотрят на вас, оберегают и заботятся. А дедушку мы возьмём к себе, как только мой дорогой Уильям соизволит покинуть наш дом. Договорились? Ну, Чарли, улыбнитесь! Вы как годовалое дитя – сперва балуетесь, а потом – в слёзы. Так не годится, улыбнитесь мне!
Чарли улыбнулся, и Доминику показалось, что сквозь окно в комнату заглянул лучик солнечного света, обдавший его и Теобальда теплом. Мальчик обожал Чарли всем сердцем – своего спасителя, заступника, учителя и первого настоящего друга. Горе хозяина Доминик воспринимал, как своё собственное, был счастлив, когда радовался он. Пока даже Джереми не вызывал у него столь сильной душевной привязанности.
– Ну, молодёжь, ложитесь-ка спать, – улыбнулся герцог, поднимаясь с дивана. – А мне пора заняться делами.
– Нам тоже ещё не время ложиться, – улыбнулся Чарли. – Мы должны уложить спать Эдмунда. Теперь уже поздно, но его отец вряд ли вернулся с конюшни. Так что мы пойдём.
Теобальд поцеловал руку жениха и ласково улыбнулся Доминику, и оба юноши выпорхнули в коридор.
– Вы и ваш жених так добры ко мне, – прошептал растроганный Доминик, доверчиво беря Чарли за руку.
– Ты мой друг, Нико.
– Нико?
– Это по-французски. Ты не против, если я буду звать тебя так?
– Конечно нет, – рассмеялся Доминик. – Мы уже почти пришли. Ах, бедный малыш, он плачет!
– Идём скорее, поторопимся, – Чарли ускорил шаг, и вскоре они оказались в комнате, где спал младенец.
Споро перепеленав малыша и покормив его, юноши долго сидели рядом, держа кроху на руках, с нежностью рассматривая маленькое личико с пухлыми щеками и лёгким пушком на голове.
– Представляешь, Нико, когда-то и мы станем отцами, и у нас самих будут вот такие очаровательные человечки, накрепко связанные с нами крепчайшими узами.
– Я буду счастлив ходить за вашим малышом, – улыбнулся Доминик. – Но у меня дети вряд ли будут.
– Ты уже ставишь на себе крест? Тебе семнадцать! – Чарли тихо рассмеялся.
– А кто возьмёт меня такого? – Доминик долго и печально смотрел в глаза своему другу, и Чарли свободной рукой приобнял его за плечи.
– Есть один, – он загадочно улыбнулся.
– Вы смеётесь надо мной? – с ласковым укором взглянул на хозяина Нико.
– Ничуть, мой дорогой. Просто дай этому человеку время на то, чтобы осознать свои чувства к тебе.
– Вы о графе? – побелевшими от ужаса губами прошептал Доминик.
– Упаси Господь! Я об отце этого очаровательного малыша!
– Джереми? Да что вы, сударь, он ведь только что потерял любимого мужа…
– Умирая, Гарри завещал ему жениться во второй раз, чтобы Эдмунд вырос при отце. Джереми слишком горюет, чтобы осознать свою симпатию к тебе, но она есть. Ты ведь и сам это знаешь, но не смеешь отчего-то себе признаться в этом.
– Я… знаю, – с трудом выдавил Доминик, потупясь. – Но Джереми не знает моей истории. Он в ужасе отвернётся, если узнает.
– О, это неправда! – воскликнул Чарли. – Тот, кто любит, никогда не откажется! Никогда не отвернётся, что бы ни случилось! Джереми любит тебя, и твоя история вызовет сострадание и нежность в его душе. Не сомневайся в этом!
– Не буду, – Нико улыбнулся сквозь слёзы. – Давайте малыша, я уложу его в кроватку, и мы отправимся спать.
Доминик взял на руки спящего Эдмунда и бережно опустил в люльку, стоявшую у стены под матерчатым пологом. Глядя на беспомощное крошечное существо, мальчик нежно улыбнулся, представив, что он и правда станет отцом этого малыша и будет воспитывать его, как своего.
– Идём, – Чарли ласково взял друга за руку. – Уже пора.
Юноши вышли в коридор и молча направились в свою спальню. Оба были погружены в свои мысли: Чарли после разговора с женихом тосковал о родителях, а Доминик невольно вспомнил обо всех ужасах, что с ним произошли. Путь в спальню лежал через пустовавшее крыло, когда-то занимаемое родителями герцога и его братьев, а теперь закрытое. Глубоко задумавшись, молодые люди не сразу заметили фигуру, прислонившуюся плечом к стене. Различив в силуэте могучие плечи и волнистые волосы, оба улыбнулись.
– Мой господин, вам не стоило волноваться! Напрасно вы пошли нас встречать, – улыбнулся Доминик, растроганный тем, что Теобальд так за них беспокоится, что решил сопровождать их до спальни лично.
– Не напрасно, – ответил альфа, и оба юноши похолодели от ужаса. Прекрасная копна волос и могучие плечи принадлежали не только Теобальду.
– Граф, – дрожащим голосом ответил Чарли. – Что вы здесь делаете в такое позднее время? Уже полночь…
– Поджидаю двух очаровательных овечек там, где никто их не найдёт. Что, Доминик, ты ждал увидеть герцога? Уже и с ним спутался? – Доминик хотел возмущённо опровергнуть гнусное предположение, но тяжёлая рука вцепилась ему в волосы, и он жалобно вскрикнул. Чарли в ужасе попятился, прикидывая, лучше ли позвать на помощь Теобальда, или кого-то из слуг, однако его замешательство сослужило ему плохую службу. Ладонь Уильяма больно сжала плечо, и Чарли почти так же жалобно вскрикнул, как его друг мгновением ранее. Оба мальчика испуганно забились, пытаясь вырваться, но граф был силён, и если Чарли ещё что-то удавалось, то Доминик только сам себе делал больно.
– Ничего, мои хорошие, здесь нас никто не найдёт, – Уильям втолкнул Нико в комнату и, загородив собою проход, чтобы тот не выскользнул, удобнее перехватил Чарли, на этот раз за горло. Напрасно он списал со счётов своего бывшего слугу, который раньше почти никогда не смел сопротивляться. Доминик, видя, что его хозяину грозит опасность, со звериным рыком бросился на великана-графа, пытавшего управиться с брыкающимся Чарли. Не глядя, Уильям оттолкнул Доминика, но тот вновь набросился на него, как дикий волчонок, колотя его руками и ногами. Это уже оказалось больно, и не ожидавший подобного натиска Уильям растерялся и отпустил Чарли.
Покорный, беззвучно плачущий Доминик вызывал у него со временем всё меньше желания, и граф готов был уже вышвырнуть его на улицу, как надоевшую игрушку, но сейчас мальчик предстал перед ним в совсем ином образе. Взбешённый, с лицом, искажённым ненавистью, с растрёпанной копной рыжих кудрей, он показался графу настолько прекрасным, что тот тут же позабыл о Чарли.
Доминик испугался устремлённого на него плотоядного взгляда и попятился, но было поздно. Уильям угрожающе шагнул навстречу, протягивая руки, и мальчик увидел только, как за его спиной Чарли шепнул «Я позову на помощь» и скрылся в тёмном коридоре. Нико не сомневался ни секунды в том, что хозяин исполнит обещание, но он боялся, что помощь придёт слишком поздно. Необходимо было потянуть время, и Нико бросился опрометью в другой конец комнаты. Уильям шагнул в ту же сторону и покачнулся. Доминик от испуга не сразу заметил, что граф был пьян, как сапожник, и теперь, всмотревшись повнимательнее, с облегчением выдохнул. Убежать от человека, который едва держится на ногах было не так-то сложно. А тут всего лишь надо было покружить по комнате и дождаться помощи герцога.
Нико расхрабрился и, взяв со стола, затянутого тканью, забытую кем-то потрёпанную старую книгу, и изо всех сил запустил её в графа. Живя в деревне, Доминик был прекрасным охотником и мог тягаться с альфами в количестве добытой дичи. Попасть книгой в человека с расстояния пяти шагов не составило ему труда, и граф был уязвлён в плечо. Непристойно выругавшись, Уильям пошатнулся и вновь двинулся на Доминика, покачиваясь, как медведь, только что вышедший из спячки.
Доминик перестал бояться. По сравнению с графом он был быстр и ловок, и ему было легко уворачиваться от тянувшихся к нему рук. Пожалуй, если бы Ратленд был трезв, он поймал бы омегу безо всякого труда, но, к счастью, он был неприлично пьян.
– А ну иди сюда, грязная шлюха, – прорычал граф и, всё же, ухватил расслабившегося Доминика за плечо.
Доминик забрыкался и укусил сдавливавшую его руку. Уильям вновь выругался, но ладонь не разжал. Доминик не знал, что на пьяную голову человек способен вытерпеть в несколько раз больше боли, чем в обычном состоянии, и его укус был подобен жалу пчелы для быка, однако сильно разозлил графа. Тяжёлая рука поднялась в замах и опустилась на щёку мальчика с огромной силой. В глазах потемнело, и Доминик почувствовал, что ноги подгибаются. Уильям не замедлил воспользоваться полубессознательным состоянием мальчика и швырнул его на пол. Вновь ударившись головой, Нико потерял сознание и не видел, как в комнату влетел взбешённый Теобальд и как за ним появился Чарли.
Герцог, обуреваемый дурным предчувствием, и сам был уже на полпути к месту происшествия, когда на него наткнулся бледный и дрожащий от испуга Чарли. Узнав, что происходит, он поблагодарил небеса за то, что послушался своего, как ему сначала показалось, необоснованного страха, и бросился на помощь Доминику. Услышал Теобальд пьяные вопли брата ещё издали. Ворвавшись в комнату он увидел мальчика, распростёртого на полу и склоняющегося над ним Уильяма. Ухватив близнеца за ворот расстёгнутой рубахи, он дёрнул его назад, и граф сильно ударился спиной о стену. В это время Чарли подбежал к Доминику и, приподняв его за плечи, прижал к себе.
Уильям нелепо махал руками и бранился, как матрос в порту, и Чарли даже сквозь испуг и беспокойство за друга, отчаянно краснел от того, что слышал.
Теобальду было не до приличий, не до вызова на дуэль, как положено аристократам, и начался простой мужицкий мордобой. Точнее, это была не столько драка, сколько нелепые попытки Уильяма ударить и ловкие и точные удары Теобальда. Граф потерял сознание быстро, не столько от побоев, сколько от количества выпитого алкоголя. Герцог почти и не бил его – пары точных бросков хватило, чтобы сбить незадачливого вояку с ног.
Расправившись с братом, Теобальд подошёл к Чарли, державшему на руках Доминика, взял на руки бесчувственного юношу и, ободряюще шепнув жениху «Идём», пошёл по коридору к своей спальне и смежной с нею спальне юношей.
Уложив Доминика в постель, Теобальд отправил попавшегося по пути лакея позвать врача, а сам пошёл к Картеру. Узнав, что необходимо отнести пьяного Уильяма в спальню, Картер пришёл в восторг. Вся ненависть к старшему брату, всё злорадство выплеснулось в столь ядовитую улыбку, что Теобальд счёл нужным одёрнуть его.
– Нечего тут ухмыляться. Идём, надо управиться с ним поскорее.
Альфы нашли графа там, где Теобальд его оставил – на полу в заброшенной комнате. Мужчина спал, громко похрапывая. Лицо Картера озарила счастливая и злорадная улыбка озорного мальчишки, которому удалось напакостить своему злейшему врагу.
Однако наслаждаться зрелищем было некогда, и братья дружно подхватили спящего негодяя за руки и за ноги и, изрядно постаравшись, донесли его до его спальни. Там, небрежно уложив его на кровать, они удалились, и по пути Теобальд рассказал Картеру о причине случившейся стычки.
– Мерзавец, – выплюнул разом посерьёзневший Картер. – Как такую дрянь только земля носит? Кажется, убить эдакую дрянь – даже и не грех, а благодеяние.
– Ну-ну, не переусердствуй, – осадил его герцог. – Не забывай, что он твой брат, как и я.
– Он мне не брат, – чётко разделяя слова процедил Картер, тяжёлым взглядом буравя Теобальда. – Я ненавижу его. Ненавижу также сильно, насколько привязан к тебе. Лучше бы его вообще не было, лучше бы ты родился один, без близнеца. Всем было бы проще, и родители, может, были бы ещё живы. Он виноват во всех бедах, обрушившихся на нашу семью. Не говори мне, что он – брат. Это неправда.
Теобальд смолчал. Он знал, что Картер не признаёт плавных переходов, что для него нет серого, лишь чёрное и белое. Если любовь – то навсегда, если ненависть – то тоже до гробовой доски. И уж если кто заслужил ненависть добродушного и миролюбивого Картера, то вряд ли ему удастся заслужить прощение. А принимая во внимание мальчишескую горячность Картера, Теобальд воспринял его желание убить Уильяма вполне буквально и не на шутку испугался, как бы и в самом деле младший не натворил бед.
– Картер, я надеюсь, ты не станешь нарываться на ссоры с ним, чтобы осуществить свою человеколюбивую мечту и стереть Уильяма с лица земли?
– Не знаю, – ответил Картер, но в его неопределённых словах прозвучало вполне определённое «стану», и сердце Теобальда ухнуло куда-то в пятки.
– Опомнись, мальчишка. Чего ты хочешь добиться? Он выше и сильнее тебя. Прости, но победить его на дуэли ты не сможешь.
– Это в дуэли на шпагах. А кто сказал, что она будет на шпагах, а? Я прекрасно стреляю. Чтоб ты знал.
– Я знаю, это я научил тебя стрелять. На свою голову.
– Я смотрю, ты обеспокоен. Хорошо, я обещаю тебе, что не стану вызывать его на дуэль после этого случая. Но после следующего – обязательно. Так ему и передай.
– Это ребячество, – воскликнул Теобальд в спину уже уходящего брата. Картер не ответил.
***
Доминик оправился от происшествия быстро. Один день он пролежал в постели с головными болями, а на следующий день они с Чарли уже вновь занялись чтением и вышиванием. Кроме того, Чарли не терпелось вытащить своего друга из мрачной одежды прислуги и нарядить достойно компаньона и друга, и ещё две недели назад, на следующий день после бала из Лондона был выписан портной, и юноши целый день провели с ним в запертой комнате, подбирая ткани, фасоны, цвета, узоры, кружева и прочее. Теобальд сунулся к ним один раз, но, увидев разложенные по всей комнате цветастые тряпки, лишь снисходительно улыбнулся и вышел. На его взгляд это было не больше, чем игра двух маленьких мальчиков в куклы. Разве что в роли куклы выступал живой человек.