– Я не желаю больше говорить с тобой, – отрезал Теобальд, и Уильям отшатнулся. Ему вдруг почудилась в голосе брата интонация отца, и он вспомнил, как точно такую же фразу сказал когда-то и отец. Да, Теобальд стал очень похож на отца, куда больше чем он, Уильям.
– Ах вот значит как? – голос графа дрожал от бешенства, а лицо было бледно, как полотно. – Что же, на этом и я прекращаю разговоры.
Уильям опрометью вылетел из комнаты, как всегда, хлопнув дверью. Теобальд устало опустился в кресло и потёр глаза пальцами.
– Жди беды, – удручённо выдавил Картер, садясь на стул напротив. – Он теперь попытается расквитаться с Джереми самостоятельно. Он убьёт и его, и Доминика, и тебя, и меня, и…
– Ну, заладил! – прикрикнул на брата герцог. – Надо выставить его из поместья, вот и всё. И он никого не убьёт.
– Так сделай это сейчас. Пока мы говорим, он, возможно, уже кого-то убил.
– Я больше не сомневаюсь ни капли в том, что это он убил отца. У меня оставались крохи надежды, но нет. Это был он. Чёрт возьми, грешно желать человеку смерти, а я желаю. Что же, я пойду найду его, а ты проследи, чтобы Джереми и мальчики были в безопасности.
***
Чарли в это время сидел у постели спящего Доминика и нежно поглаживал его по руке, иногда поднося её к губам и целуя.
– Мой бедный, глупый мальчик… Как же ты был невнимателен и неосторожен. Ведь я просил тебя не ходить к Джереми одному, а ты не послушал меня. Что же, я понимаю. Ради того, чтобы увидеть любимого, ты был готов на всё. Да и Джереми показал себя настоящим героем. Ах, мне страшно, что с ним теперь будет? Влюблённые всегда ничего не понимают вокруг себя и оттого ежеминутно попадают в истории. Ну кто, кто мешал тебе дождаться меня? Мы бы пошли вместе, и Тео пошёл бы с нами, и нам бы ничего не угрожало. Но твоё любящее сердечко презрело все опасности. Мой бедный, бедный мальчик…
Так тихо бормотал Чарли, уже засыпая у постели друга, когда тот проснулся. Приоткрыв глаза, Доминик слушал ласковые причитания и улыбался. Чарли был как никогда нежен и заботлив с ним.
– Мой добрый друг, вы напрасно беспокоитесь обо мне, – прошептал мальчик срывающимся голосом. – Я сам поступил глупо, к тому же ослушался вас, а значит – заслужил то, что произошло. Не печальтесь.
– Что ты такое говоришь, Нико? Как я могу не беспокоиться за тебя? Мой милый, отдыхай, не стоит тебе много говорить. У тебя что-то болит?
– Голова. Она будто раскалывается.
– Сейчас я принесу тебе порошка от головной боли и горячего бульона. Подожди, они здесь, в этой комнате.
Чарли отошёл от постели, расставил на столе скляночки и стаканы, насыпал в один из стаканов несколько видов порошков и налил воды, а в другой поварёшкой зачерпнул немного куриного бульона.
– Так, вот это – жуткая гадость, а потому выпей быстро. – Доминик залпом выпил лекарство и скривился. – А теперь запивай бульоном, вот так. Вкусно?
– Очень! Так горячо, так вкусно… Спасибо, мой добрый Чарли, спасибо вам.
– Пей-пей, не отвлекайся. Я рад, что ты так легко переносишь то, что произошло, – задумчиво сказал Чарли, поправляя под больным подушку.
– Так ведь ничего не произошло, Джереми подоспел вовремя, – вспомнив испуганное лицо альфы, его сильные руки, подхватившие с пола, его сбивчивый шёпот, Доминик расплылся в улыбке. – Нет, кое-что, всё же, произошло в той комнате, Чарли, но это было нечто хорошее. Очень хорошее.
– Что же? – Чарли улыбнулся, уже догадываясь, что это было.
– Джереми признался мне в любви. И он… ах, он говорил мне такие слова, что я готов ещё десять раз оказаться в лапах графа, лишь бы вновь услышать это. Никто прежде не говорил мне таких слов.
Чарли забрал стакан с супом у разволновавшегося друга и погладил его по голове.
– Я очень рад за тебя, душа моя. Я говорил тебе, что Джереми любит тебя. Вот видишь, он испугался за тебя, и скрывать свои чувства стало невозможно. Не думай о графе. Думай о том, кого ты любишь, и кто любит тебя. Эти мысли не дадут тебе пасть духом.
– А я и не падаю. Я на седьмом небе от счастья! Ах, Чарли, как я счастлив! Я и правда счастлив теперь…
– Вот и славно. А теперь отдыхай.
– Я не хочу отдыхать, – Доминик сел повыше, прислонившись спиной к подушкам. – Разве за эти дни у вас ничего хорошего не произошло?
– Ну, кое-что произошло, всё же, – Чарли улыбнулся. – Из Лондона привезли наши свадебные костюмы. Я свой не мерил – ждал, когда ты очнёшься, чтобы сделать это при тебе.
– Так наденьте его сейчас! Это так порадует меня, я совсем-совсем позабуду о том, что произошло несколько дней назад. То есть, забуду о том, что произошло плохого, – Доминик снова улыбнулся, вспомнив слова Джереми.
Чарли встал со стула и направился к шкафу, когда в дверь тихо постучали.
– Кто там? Войдите! – Чарли повернулся к двери, и лицо его озарилось нежной и полной понимания улыбкой: на пороге стоял Джереми. – А, друг мой, ты пришёл навестить Нико? Он проснулся и, я думаю, в состоянии принять тебя.
Сказав это, Чарли молча вышел в комнату Теобальда, не желая мешать влюблённым. Джереми подошёл к постели больного и, смущённо потупясь, сел на стул Чарли. Доминик чувствовал, что щёки его горят, и точно также не смел поднять глаз.
– Как ты… себя чувствуешь? – несмело начал Джереми, всё ещё глядя куда-то в сторону.
– Мне намного лучше. Я должен поблагодарить тебя – ты спас мне жизнь. Я уверен, что не смог бы выжить после того… Того, что случилось бы. Спасибо тебе.
– Ники, я… Скажи, ты помнишь, что я говорил тогда? Помнишь хоть что-нибудь? – Джереми замер, ожидая ответа.
– Я всё помню, – щёки Доминика запылали ещё сильнее.
– Что же, тогда мне не так трудно будет признаться снова. Я люблю тебя. С тех пор, как увидел в первый раз.
Несколько мгновений молодые люди молчали, не решаясь посмотреть друг другу в глаза. Наконец Доминик собрался с силами и прошептал едва слышно:
– И я люблю тебя.
В комнате снова стало тихо. Ни один из влюблённых не знал, что делать дальше. Доминик, сполна познавший обратную сторону любви, не имел понятия о том, как нужно вести себя в подобных ситуациях. Джереми, впервые женившийся меньше года назад по воле родителей тоже не знал, что подобает делать, когда признаёшься в чувствах. Он был нежно привязан к Гарри, но это, всё же, была не любовь. Он впервые понял, что это такое: когда Доминик был рядом, его сердце замирало, кровь стучала в висках, голос дрожал от волнения, но в то же время по телу разливалось приятно тепло, похожее на тепло камина, когда возвращаешься ночью в лютую стужу с улицы домой.
И Джереми, и Доминик уже не были невинны, но, всё же, смущение и трепет первой любви не уступили место искушённости и ленивому безразличию людей, уже предававшихся плотским утехам. Особенно волнительно было Доминику: он познал двух альф, первый из которых обесчестил его ради забавы, а второй держал в рабстве, и теперь сердце заходилось от страха и надежды, что в третий раз всё будет совсем иначе.
Джереми знал, что Доминик не невинен – сцена с графом убедила его в этом окончательно, но это знание никак не повлияло на его чувства.
– Ники, я люблю тебя. Ты знаешь, что я уже был женат. Гарри был хорошим человеком и добрым мужем, я был привязан к нему, но чувства к тебе – совсем другие. От тебя у меня голос дрожит, и я счастлив видеть тебя, даже мельком. И я готов убить за тебя.
– Это я видел и знаю, – смущённо улыбаясь прошептал мальчик.
Джереми склонился к юноше и, взяв его руку, поцеловал осторожно и нежно, совсем так, как целуют руки знатным господам их мужья. Доминик зарделся, но руки не отнял. Джереми, оторвавшись от тёплой ладони, приподнял голову и притронулся губами к губам мальчика, и тот вздрогнул, впервые почувствовав поцелуй, подаренный с любовью и лаской.
– Я люблю тебя, мой мальчик, мой Ники… Я так тебя люблю. Долго же я не смел признаться в этом даже самому себе…
– Я понимаю, – Доминик погладил альфу по кудрявой голове. – Ты перенёс тяжкую утрату, и я очень сожалею об этом. Но Джереми, мой путь тоже не был устлан розами, и я хочу, чтобы ты знал всё обо мне. Я боюсь, ужасно боюсь, что моя история отвратит тебя от меня и остудит твои чувства, но молчать я не могу.
– Я знаю, что граф принуждал тебя к разврату с ним. Я ведь сам видел это на днях и, как видишь, я всё ещё здесь, и чувства мои всё так же сильны, – Джереми ласково улыбнулся юноше.
– Это не всё, Джерри. Граф принуждал меня, и в том нет моей вины, но беда моя не в этом: граф не был для меня первым альфой. Вся моя история началась с того, что я влюбился. Он был, как говорят, первый парень на деревне, и в него были влюблены все, в том числе и я. И мне стыдно говорить об этом сейчас, тем более тебе. И однажды по своей глупости и влюблённости я ему поверил. А спустя час мой отец выгнал меня из дому, и очень скоро я попал к графу. Вот так. Я многое бы отдал, чтобы этого не было.
Доминик несмело посмотрел на Джереми, опасаясь увидеть холодность и презрение на его лице, но альфа смотрел на мальчика с нежностью и состраданием.
– Доминик, я действительно тебя люблю. И твоя история не вызывает во мне ничего, кроме ненависти и гнева к тому мерзавцу и ещё большей любви к тебе. Ники, я буду счастлив стать для тебя тем, кто заставит тебя забыть о твоих обидах и горестях.
Джереми снова поцеловал маленькую ладонь.
– Отдыхай, мой мальчик. Кажется, я прервал твой разговор с мистером Чарльзом.
– Джереми, – омега приподнялся с постели и ухватил уходящего собеседника за рукав. – Скажи… скажи ещё раз. Я раньше никогда этого не слышал. Никто никогда не говорил мне подобного.
– Я тебя люблю, – альфа улыбнулся и погладил Доминика по голове. – Я люблю тебя. Люблю.
– И я люблю тебя, – мальчик откинулся спиной на подушки и счастливо улыбнулся, провожая глазами уходящего Джереми.
***
Уильям был в бешенстве. Он расхаживал по своей спальне, заложив руки за спину и проклиная брата самыми страшными словами, которые в избытке приходили ему на ум.
Чем больше граф думал о сложившейся ситуации, тем отчётливее понимал: пришла пора действовать. Смерть брата, являвшаяся истинной целью визита, теперь казалась не просто способом завоевать поместье и титул. Уильям чувствовал, как дрожит от предвкушения каждая жилка в его теле, как только он воображал себе погибшего от его руки Теобальда. Какой-то сладострастный трепет охватывал его, когда он представлял себе распростёртое на полу тело близнеца, своего извечного обидчика, с раной, пачкавшей кровью белоснежную рубашку, его стремительно бледнеющее лицо, испуганный взгляд и жалкое выражение.
В своих тайных мечтах Уильям заходил дальше, чем простое отравление или удар ножом в спину. Ночами ему грезилось, что ему удастся не только умертвить брата, но и как следует измучить его перед смертью. Закрывая глаза, граф отчетливо видел сырое подземелье, связки ржавых цепей, целый арсенал лезвий, штыков, кувалд, игл и прочих металлических и каменных предметов, пригодных для нанесения страшных увечий. Ратленд, стоило ему только закрыть глаза, видел распростёртое окровавленное тело, так похожее на его собственное, покрытое ожогами и порезами, слышал болезненные стоны и мольбы о пощаде, которым не суждено растопить безжалостное сердце мучителя. Эти картины не только побуждали Уильяма действовать и поскорее, но и приводили его в состояние духа, близкое к опьянению.
Сейчас, расхаживая по собственной спальне, рисуя в своём воображении сцены кровавой расправы, Уильям ощутил, что в душе его поднимается и закипает ярость, которую просто необходимо выплеснуть на кого-то или, хотя бы, на что-то. Не в силах более сдерживать свои гнусные порывы всепоглощающей ненависти ко всему окружающему, граф схватил первое, что попалось ему под руку – вазу с цветами – и швырнул её в стену над кроватью, с наслаждением глядя, как мокрое пятно расползается по обоям.
Грохот в барской комнате столь поздно ночью не остался незамеченным, и проходивший мимо слуга, юный Юстас, только недавно принятый на службу в поместье герцога и ещё не знавший о скверном характере его брата, решил заглянуть и спросить, не нужно ли прибрать в комнате. Постучавшись, омега просунул голову в приоткрытую дверь.
– Господин, я слышал какой-то шум. Вам нужна помощь?
– Пошёл вон, паскуда! – рявкнул граф, сверкнув на испугавшегося мальчика бешеными глазами.
Граф был раздражён неожиданным появлением сопляка в его комнате, но стоило ему повернуться и взглянуть на незваного посетителя, как в голове его блеснула прекрасная мысль. Что же, если Доминик никак не даётся ему, а другая добыча сама идёт в руки, грех не воспользоваться прекрасной возможностью отвести душу.
Мальчик был хорошенький: низкий, худой, с круглым личиком и наивными синими глазами. Граф даже на секунду отвлёкся от своих грязных помыслов, всматриваясь в эти глаза, яркие, как два василька, удивляясь столь необычному цвету. Русые волосы юноши были аккуратно собраны в пучок, на голове красовалась кружевная шапочка. Мальчик весь испуганно сжался от неожиданной грубости и хотел было уйти, но граф натянул на лицо ласковую и приветливую улыбку, сам содрогаясь от осознания, насколько он сейчас похож на Теобальда.
– Постой-ка, любезный. Я погорячился, прости мне мою грубость. Я тут немного испачкал обои – будь добр убрать.
Мальчик кивнул и вошёл в комнату. В руке его была тряпка, которой он протирал пыль, и он направился к стене за кроватью, чтобы устранить последствия графской горячности. Уильям тяжёлым взглядом проводил худосочную фигурку, про себя отмечая особенности мальчика – очень бледную кожу и три довольно крупных, размером с горошину, родинки на шее: одна сразу под ухом, другая чуть ниже и ближе к спине, а третья у самой кромки чёрной рубахи. Уильям плотоядно облизнулся, наблюдая, как мальчик взбирается на стул, чтобы дотянуться до мокрого пятна.
На вид мальчишке было не больше шестнадцати-семнадцати лет, да и на лице у него было написано, что он – самая настоящая невинная овечка, понятия не имеющая о том, что может угрожать столь юному омеге в пустой комнате наедине с альфой. Юноша старательно тёр тряпкой обои, пытаясь хоть немного их обсушить, когда неосторожно оперся рукой о спинку кровати, усыпанную осколками вазы, и ахнул от неожиданности, ощутив, как острый кусок стекла впился ему в ладонь. Мальчик осторожно извлёк осколок, стараясь не кривиться от боли, и, облизнув кровоточащую ранку, окинул взглядом постель, всю усыпанную мелким крошевом и залитую водой.
– Сударь, тут надо будет всё поменять – я сейчас схожу за чистым бельём.
– Не торопись, – ответил граф, незаметно оказавшийся прямо за спиной мальчика.
Пока Юстас оттирал стену от воды, Уильям успел закрыть дверь на замок и спрятать ключ в ящик стола. Мальчик этого не видел, а потому ещё не знал, что оказался в ловушке. Граф неторопливо подошёл к окну и закрыл его, чтобы никто не мог даже со двора услышать того, что происходит в комнате. Это была излишняя предосторожность, так как в полночь вряд ли кто-то пошёл бы на улицу.
– Ты три-три, не отвлекайся. Стало прохладно, – как ни в чём не бывало сказал граф, чтобы заговорить мальчику зубы.
Юстас продолжал вытирать стену, стараясь не опираться на больную руку, когда услышал слева шорох. Удивлённо оглянувшись, мальчик увидел, что граф задёрнул тяжёлые портьеры. Первый холодок пробежал по его спине, и омега слез со стула, на который забрался, чтобы дотянуться до самого верха мокрого пятна.
– С-сударь… я пойду за сменным бельём?
– Кажется, я уже велел тебе не торопиться, – граф стоял рядом, и омега в ужасе почувствовал, как чужая ладонь скользит по его руке от кисти к плечу.
– Сударь, что вы делаете? Зачем?
– Поменьше шуми, – Ратленд, поборов брезгливость, вырвал грязную тряпку из рук юноши и отбросил её в сторону. – Я очень рекомендую тебе не кричать. Я отрежу тебе язык, если ты издашь хоть звук.
Сердце Юстаса ухнуло в пятки, когда он понял. Сильные руки сдавили его плечи и грубо швырнули на кровать, усеянную осколками стекла. Для мальчика начались самые длинные три часа в жизни. И самые последние.
***
Теобальд ещё спал, когда к нему вошёл бледный Картер, похожий скорее на смерть, чем на живого человека. Растолкав брата, он бесцеремонно кинул ему на постель одежду, первую, попавшуюся под руку.