— Надо же, какие в Гирее умницы живут, — усмехнулась Ирина.
— Сама-то давно оттуда?
— Скоро год, а кажется — целая вечность прошла. Ладно, хватит на сегодня умных разговоров. Ты, конечно, вредная, упрямая, настроение мне испортила, но я все равно рада, что вижу тебя, Наташка. Честное слово, мне тебя здесь на хватало.
— А про мое настроение ты подумала, когда рассуждала о турецких ночных кабаках да о том, что в академию запишут своих людей? Но и я рада тебя видеть, Ирка. Честное слово.
— Давай поступай в свою нэ-а, мы будем каждый день видеться. Я тебя на репетиции буду проводить, посмотришь на знаменитых артистов. А если не поступишь? Вернешься в Гирей, на завод к папе? — Она внимательно посмотрела на подругу.
— Там видно будет, — пожала плечами Наташа.
3
В эту ночь Наташа долго не могла уснуть. Раскладушка посреди комнатки — это не домашняя кровать с мягкой панцирной сеткой и периной, в которую проваливаешься, как в сугроб. А потом пришла с репетиции соседка Ирины, Тамара, включила свет и принялась рассказывать, что да как они там репетировали. Наташа лежала, укрывшись с головой, и надеялась, что Тамара вот-вот угомонится и выключит свет, но не тут-то было. Она говорила, говорила, пила чай, курила сигареты, охала, вздыхала, смеялась, не обращая внимания, что Ирина была уже в постели и что в комнате спит приехавшая издалека гостья. Надо было, конечно, попросить ее говорить потише, но, во-первых, раз уж не «проснулась», было неловко; а во-вторых, она здесь не хозяйка. Спасибо уж за то, что приютили. И Наташа терпела.
А потом пришли мысли о доме, о матери, которая, наверное, не спит, сидит у телевизора и думает о ней, Наташе. И так грустно стало на сердце — хоть вскакивай и беги на вокзал. Дома хорошо, уютно и тепло, но…
За окном слышался несмолкаемый гул большого города. Приглушенный, но сильный, как шум проливного дождя. В большом городе хорошо, здесь много интересного, каждый может найти себе здесь занятие по душе. Плохо только то, что она чужая в большом городе. Совсем чужая.
Утренняя Тамара оказалась вполне симпатичной девчонкой, не такой, какой представлялась вчера вечером. Выслушав извинения Ирины, которая не могла проводить подругу по указанному в газете адресу — нужно было спешить на лекции, Наташа выпила чашку чаю и отправилась в путь. Хотя Ирина подробно растолковала ей, как добраться до улицы 1905 года, где располагалась академия, Наташа с трудом разобралась в сложных переходах московского метро, несколько раз выходила совсем не туда, куда нужно было.
В вагоне метро Наташа увидела интересную сцену: полная девушка с толстыми ногами и очень объемными бедрами сидела на коленях высокого, но худого парня и довольно улыбалась, по-видимому, считала, что все должны завидовать ей. Парень тоже улыбался, глядя на девушку, но едва она отводила взгляд, лицо его принимало страдальческое выражение.
Наташа, хоть и дала себе слово не вмешиваться в чужие дела, все же не выдержала.
— Ты бы слезла, — посоветовала она девушке. — Не то раздавишь своего кавалера.
— Тебя кто-нибудь спрашивает? — высокомерно осведомилась незнакомка. — Вот и сопи себе в две дырочки и помалкивай.
— Что, тоже захотелось посидеть на коленках? — нехорошо усмехнулся парень. Похоже, нашел на ком отыграться за свои натруженные ноги. — Так здесь уже занято. — Он шлепнул подругу по бедру и скосил глаза на сидевшего рядом старикашку. — Может быть, он согласится приютить тебя, лапочка?
— А что? — оживился тот, подняв слезящиеся глаза на Наташу. — Мне хоть и семьдесят, а такую красавицу подержу на коленях. Умру, но подержу.
— Деревенщина! Москву покорять приехала, — со злобой прошипела толстуха.
— Живите долго, дедушка. — Наташа встала и принялась пробираться в другой конец вагона, в мыслях ругая себя за несдержанность.
Хотела приехать пораньше, к половине десятого, но с трудом нашла нужное здание — невысокое, двухэтажное, спрятанное за большими кирпичными домами, когда на часах было уже пять минут одиннадцатого. Да и то вряд ли нашла бы его, если бы не большая толпа во дворе. Люди стояли группками и поодиночке, грустно вздыхали, что-то сердито доказывали друг другу. Не понравилась Наташе эта обстановка, то же самое было в Гирее у магазина, когда к вечеру обещали привезти хлеб и не привозили.
Ближе всех стояли высокий парень в джинсовом костюме и две девушки в черных вязаных шапочках. Парень был без головного убора, сырой ветер трепал его длинные, слегка вьющиеся каштановые волосы. «И не холодно ему!» — подумала Наташа.
— Скажите, это здесь записывают в Народную экономическую академию? — несмело спросила она у парня. Не потому, что он ее смутил, нет, об этом Наташа и не думала. Просто боялась услышать, что уже опоздала или что-то другое в этом роде.
— Записывают, — усмехнулся парень. — Двадцать пять человек, которые, говорят, еще на прошлой неделе заняли очередь.
— Хамство! — дернула плечом одна из девушек, та, что была пониже ростом. — Хоть бы предупредили, что очередь нужно занимать за неделю!
— Ты что, не понимаешь, Вика? — хмыкнула другая. — Написали бы — за неделю, двадцать пять человек заняли бы очередь за две недели. Я так и думала. Советская власть живет и побеждает.
— При чем здесь советская власть, дорогие дамы? — усмехнулся парень. — Те отношения, на которые вы намекаете, существовали задолго до советской власти и будут существовать после нее. О них прекрасно сказал еще товарищ Грибоедов, помните: «Ну как не порадеть родному человечку?»
— Так что же это получается? — растерялась Наташа. — Больше уже никого не будут записывать?
— Получается, что не будут. Ну и не надо. Мы вернемся в свою родную сберкассу. Правда, Вика?
— Вы-то вернетесь, а как же быть тем, кто издалека приехал? Они же столько денег потратили на дорогу, столько сил… И что теперь, просто так возвращаться домой?
— Насколько я понимаю, — вмешался джинсовый парень, — возвращаться будет сложно. Чеченцы обещали взорвать эту академию, тюменцы собрались всей Москве перекрыть нефть и газ, якуты сказали, пусть москвички не рассчитывают больше на их золото и алмазы, а уральцы пригрозили, что станут делать бракованные танки… А ты откуда приехала, Аксинья?
— Сам ты Аксинья, — вскипела Наташа. — Я из Гирея.
Парень посмотрел на нее, не скрывая изумления, и вдруг захохотал так громко, что на них стали оборачиваться.
— Из Гирея… — с трудом сквозь смех выговорил парень. — Ох, не могу… Из Гирея! Их же несколько было, родственники Лермонтова, Шан-Гиреи, герой «Бахчисарайского фонтана» хан Гирей… Из какого же ты появилась, Аксинья?
Девчонки тоже прыснули, виновато поглядывая в сторону Наташи, мол, не обижайся, невозможно удержаться.
— Ты грамотный, да не дрюкованный, — вспомнила Наташа любимую присказку бабушки. — А если человек из Владимира или Петропавловска, тоже будешь выяснять, из какого именно? Гирей — это такой поселок есть на Кубани, понятно? И ничего смешного в его названии я не вижу. Я сутки ехала в поезде, чтобы записаться в академию. И запишусь! Пусть только попробуют не записать меня!
— Оставишь Москву без пшеницы, кукурузы и подсолнечных семечек?
— Дурак ты! — презрительно смерила взглядом и пошла к дверям неказистого двухэтажного строения, протискиваясь сквозь толпу.
Парень бросился следом.
— Эй, погоди! Это бессмысленно. Они уже записали двадцать пять человек и пять кандидатов… в человеки. — И сам улыбнулся собственной шутке. — Что ты хочешь делать?
— Тебя это не касается, — как отрезала.
— Погоди, — не унимался парень, — я с тобой. Может, помогу чем.
— Ты сперва себе помоги, а то, кроме хи-хи да ха-ха, ничего больше не умеешь!
Парень хотел было что-то сказать в свое оправдание, но Наташа так сердито посмотрела, что он пожал плечами и отстал.
Она вошла в здание, спросила, где находится приемная комиссия, и решительно двинулась на второй этаж. Там, у двери, обитой черным дерматином, пожилая женщина терпеливо, усталым голосом объясняла сбившимся вокруг претендентам, что запись окончена, дирекция Народной академии приносит свои извинения всем, кто не попал в число студентов, и приглашает их попытать счастья в следующем году.
— Пустите меня к начальнику! — С решительным видом Наташа почти вплотную подошла к защитнице дерматиновой двери.
— Девушка, милая, я же объяснила, что запись окончена. Списки составлены с большим запасом. Приезжайте через год, пожалуйста.
— Да я слышала. А вы по новой составьте, время еще есть. Потом поговорите со всеми и отберите самых лучших. Это хоть будет справедливо.
— Верно, правильно! — зашумели вокруг. — Пропустите ее к ректору, пусть выскажет ему наше мнение!
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге показался невысокий лысый мужчина в голубом костюме.
— Что за шум, господа? — строго блеснул очками. — Я профессор Антипов, ректор Народной академии. Что вы имеете мне сказать?
— Что надо всех записать, а потом выбрать самых достойных, — Наташа ближе всех стояла к профессору-ректору.
Он внимательно осмотрел ее, одобрительно кивнул. Потом посторонился, распахнул дверь и сделал галантный приглашающий жест пухлой рукой.
— Вам не повезло, не так ли? Ну что ж, проходите, поговорим. Не стесняйтесь, поговорим, посмотрим, чем можно помочь вам. — Он поискал глазами свою помощницу, вежливо улыбнулся. — Анна Карповна, побудьте, пожалуйста, с народом, а мы пока побеседуем с девушкой. А лучше — пусть подождут на улице, а то очень шумно, трудно, знаете ли, работать. Пожалуйста, господа, освободите помещение, пожалуйста. — Последние слова были адресованы тем, кто, как и Наташа, не попал в заветные списки.
— Нужно помочь не мне, а вашему доброму делу. — Наташу ободрила поддержка товарищей по несчастью и внимание самого ректора.
— О, это очень интересно. Безусловно, интересно, — закивал головой профессор. Он аккуратно закрыл дверь, обогнал Наташу, вежливо распахнул перед ней вторую — в кабинет.
В отличие от с обшарпанными стенами коридора кабинет выглядел очень внушительно: огромный стол с телефонами, кресла, мягкий диван у стены, пышные, пузырчатые шторы на окне. Профессор сел на диван, хлопнул ладонью рядом с собой, приглашая Наташу. Она осторожно присела на край.
— Ну, рассказывай, откуда ты приехала, такая храбрая. — Добрая, отеческая улыбка располагала к откровенности.
— С Кубани, из Гирея, — почему-то смутилась Наташа.
Вдруг вспомнились сцены из старых фильмов, где девушки издалека приезжали в Москву, куда-то не поступали, но потом, благодаря таким вот добрым и понимающим профессорам, достигали своей цели и были счастливы. Наташа почти не сомневалась, что и с ней будет то же самое. Не хотелось уже говорить о других. А вдруг он рассердится и прогонит ее? Зачем же обижать хорошего человека?
— О, Кубань! — одобрительно закивал профессор. — Знаю, знаю, бывал. Не зря говорят в народе: на небе рай, а на земле — Кубань. Чудесное место, благодатнейший край. Значит, хочешь учиться у нас, не так ли?
— Да, — все больше робея, прошептала Наташа.
— Но опоздала и не попала в списки, верно?
— Я не опоздала, это списки были слишком быстро составлены.
— Что поделаешь, что поделаешь, — развел руками профессор и, как бы ненароком, задел Наташину коленку. Она машинально отодвинулась. — Желающих много, но тебе можно помочь, девушка. Кстати, как зовут?
— Наташа. Наталья Колесникова. Вы, конечно, извините меня, но помочь нужно всем. Если уж нет экзаменов, составьте списки всех желающих, а потом отберите достойных. Это же справедливо.
— Ах, Наташа, Наташа! Да где же ты видела справедливость в этом мире? — огорчился профессор. — Нет ее, дорогая, нет и не будет. А твой вопрос решить я могу. Это весьма и весьма непростое дело. Но… если очень уж захотеть… А ты ведь хочешь у нас учиться?
Ладонь профессора уверенно легла на коленку Наташи и медленно поползла вверх. Наташа оцепенела от неожиданности. Что же он делает, этот старый, заботливый профессор? Неужели?..
— Вы что… это… что?.. — И кажется, увидела свое отражение в толстых стеклах профессорских очков. — Ты правильно поняла меня, дорогая. Я получу то, что желаю, и ты получишь то, что желаешь. — Даже сквозь очки заметно было, как нехорошо заблестели его глаза. — Ну иди, иди ко мне, чернобровая казачка… Впрочем, я не требую ответной ласки, это потом, сейчас достаточно будет, если ты не станешь брыкаться… Несколько минут — и ты наша студентка.
— Но вы же… вы мне в дедушки годитесь… — растерянно пролепетала Наташа.
Ладонь профессора пробиралась все выше и выше.
— Ты будешь лучшей нашей студенткой… — тяжело дыша, бормотал он. — Продолжишь учебу в Лондоне… весь мир будет твоим… Ну? Это ведь такие мелочи, девочка…
Наконец-то Наташа поняла все. Он, этот старый, лысый уродец, хочет, чтобы она покорилась ему?! Бандит Плешаков, которого все боялись в Гирее, не смел так обращаться с нею, а этот гнусный старикан — смеет? Наташа резко отшвырнула похотливую руку профессора. Но он уже не мог остановиться, придвинулся к ней вплотную, намереваясь обнять, обхватить ее обеими руками. И тогда Наташа, вывернувшись, с силой влепила ему пощечину. Голова профессора дернулась, он ударился затылком о спинку дивана, которая оказалась довольно жесткой. Очки свалились на пол. Но профессор все еще тянул свои руки к Наташе. Ни секунды не думая, она ударила его другой рукой. Пальцы профессора задрожали, ладони потянулись назад, закрывая лицо, жалкое, искаженное страхом лицо с трясущимися губами.
— Хулиганка… — прошипел он. — Наглая дикарка… вон из моего кабинета! Немедленно убирайся, не то я прикажу…
— А вы — старый развратник! — Наташу трясло от гнева. — Как же вам не стыдно?! Небось жена есть, дети, внуки. Видели бы они вас, со стыда бы сквозь землю провалились! Совсем потеряли совесть! — Она встала, торопливо поправила юбку.
— Ты не будешь учиться у нас! — брызгая слюной, по-бабьи завизжал профессор. — Никогда! Маленькая дрянь… Вон, вон, вон отсюда!
— Очень было нужно учиться в вашей паршивой академии! — Наташа поддела носком сапога очки, они врезались в ножку стола, брызнули мелкие осколки. — Это не академия, а болото! Хуже, чем ПТУ!
Она выбежала в коридор и вдруг почувствовала, как силы оставляют ее. Ноги ватные, коленки подгибались, плечи дрожали. Сизый туман плавал перед глазами, размывая очертания коридора. Наташа остановилась, прислонилась плечом к стене. Слезы потекли по ее щекам. И без того мир вокруг был черно-белым, грязным, неуютным, а теперь он стал просто уродливым. Уродливым! Добрый, пожилой профессор в очках, как будто из давнего кинофильма, старик… Сколько в Гирее стариков, добродушных и ворчливых, любящих подтрунить и прихвастнуть былыми подвигами, но представить, чтобы кто-то из них полез к ней, девятнадцатилетней девчонке, под подол — да такое и в кошмарном сне не могло привидеться!
Выходит, этот город — страшнее кошмарного сна?! Что же она здесь делает? Господи, господи, как же муторно на душе!
Сизый туман понемногу таял перед глазами. Наташа заметила в конце коридора пожилую секретаршу профессора Анну Карповну. С высокомерным презрением смотрела она на Наташу — как на куклу, выброшенную на помойку. Очень хотелось крикнуть ей что-то злое, обидное, но сил на это не было — все они остались в кабинете за дерматиновой дверью.
Наташа торопливо пошла по коридору, потом по лестнице, к выходу, потом пробивалась сквозь толпу. Ее о чем-то спрашивали, но, увидев заплаканное лицо, расступались, пропускали, отводили глаза. Выйдя из ворот, Наташа побежала, с трудом удерживая равновесие — под ногами чавкала грязная снеговая каша.
Кто-то топал следом, но Наташа не оборачивалась. Лишь выскочив на широкую улицу, остановилась, с трудом переводя дух.
Высокий парень в джинсовом костюме, тот самый, что смеялся, когда услышал, что Наташа из Гирея, остановился рядом, но, так как было скользко, проехал вперед метра два. Обернулся к Наташе.
— Ну ты и бегаешь, Аксинья! Спортсменка, что ли?
— Тебе чего надо? — огрызнулась она.
— Да вот, понимаешь, увидел, что ты вышла от ректора в расстроенных чувствах, и решил, что нельзя оставлять товарища в беде. Нас же в пионерах как учили? Сам погибай, а товарища выручай.