…И сразу почувствовала дыхание казана, столь же безошибочно узнаваемое, сколь и (да простит нас читатель!) трудно поддающееся словесному описанию. Запахи горящего дерева, лёгкого дыма, добротно разогретого металла плюс ароматы мяса, жира и овощей, тихонько булькающих на дне чугунного кратера…
Океана улыбнулась и поняла, что больше сегодня ничего скверного и опасного с нею не произойдёт. Просто не имеет права произойти. Кто ж ему, скверному и опасному, позволит приблизиться, когда в доме — государыня печь, а во дворе — благодатный казан?..
У костра с шумовкой в руке бдел хозяин дома. Его супруга, сидя под навесом, трепетно сливала воду с предварительно замоченного риса — красноватого, словно кирпичной пылью подкрашенного… А общее руководство процессом осуществлял чекистский майор Быстров. Да, да, тот самый, запомнившийся Варенцовой неспособностью как следует выражать свои мысли.
— Оксана Викторовна, привет, — на правах старшего сказал он, сдержанно кивнул и внезапно широко улыбнулся. — Вы как раз вовремя, сейчас рис будем закладывать. Не в службу, а в дружбу, чайничек с кипятком из дому не принесете?
От него пахло пряностями, перцем и чесноком.
— Чайничек? — Оксана покосилась на казан и окончательно почувствовала себя среди своих. Ведь прошлый раз её допустили только к еде, а на сей раз — и к готовке. — Сейчас принесу. Только вот котика из мешка выпущу…
«Ох, Быстров, Быстров! То ли ты у нас артист, гениально умеющий прикинуться дурачком, то ли просто сегодня ты человек на своём месте? Может, человечество в тебе великого повара потеряло?..»
— А они с Пушком нашим не того? — оторвалась от риса хозяйка дома. — Он как у вас, не кастрированный? Не раздерутся?
Оксана быстро обшарила глазами двор и заметила на поленнице большого белого кота.
— Не должны, — вмешался Забелин. — Если не ошибаюсь, они между собой всё уже выяснили. Оксана Викторовна, выпускайте!
Тихон с достоинством выбрался из рюкзачка, не спеша потянулся, поднял огненный хвост и направился к поленнице, где базировался Пушок. Тому хватило одного взгляда на новоприбывшего: белый кот, прижав уши, покинул лежанку и покорно устроился на земле. Съехал, что называется, без базара. Плохой мир лучше доброй ссоры!
Оксана устроила мешок с убитой гадиной под скамейку, сбегала в дом за большим чайником и стала смотреть, как сквозь рис, покрывший свирепые перчики и чеснок, всплывает благородный, буроватый, маслянистый расплав. Зрелище завораживало.
— Николай Ильич, подбросить бы пару поленьев, огонь должен быть — ух! — Быстрову не стоялось на месте, он вглядывался в завитки пара над казаном, точно полководец, озирающий поле сражения сквозь пороховой дым. Оглянувшись, он пояснил для Оксаны: — Вода должна выкипать очень активно, чтобы жир быстро опускался вниз. Обволакивая по пути каждую рисинку…
Да, сейчас он ничем не напоминал убогого периферийного майора ФСБ, который никогда не выйдет в полковники.
— Ну а мы пока чуть-чуть разомнёмся, — указал Николай Ильич на столик по соседству. — Оксана Викторовна, подтягивайтесь.
На столике стояла большая тарелка с зеленью, лавашом, влажным белым сыром и курдючными шкварками.
— Вы, Оксана, как насчет водочки? — улыбнулась Марьяна. Подошла к стоящей под навесом «Бирюсе» и вытащила запотевшую бутылочку. — Холодненькая, на березовых почках. Все стрессы и неприятности — как рукой…
Варенцова на самом деле водку не особенно уважала. И саму по себе, и ещё, наверное, оттого, что слишком часто приходилось пить её на поминках. «Ну, если от стресса…» Она шагнула было к столу, но вдруг заметила кое-что, отчего едва не споткнулась. На летней кухне не наблюдалось ни лампочки, ни выключателя. К навесу не тянулись из дома никакие провода. Зато стояла работающая на всю катушку «Бирюса»… От чего она, спрашивается, питалась? От аккумулятора? От подземного кабеля? От духа святого?..
Как бы то ни было, маленькая рюмочка пошла хорошо. Действительно холодненькая и на берёзовых почках. Со стороны желудка распространилось сперва тепло, а потом и необъяснимая уверенность: всё будет хорошо. Оксана взяла шкварку, и золотистый комочек без следа растаял прямо во рту. Быстров шумовкой осторожно отодвинул от стенки казана слой набухшего риса, заглядывая в самый низ. Убедился, что вся вода выкипела, и, собрав рис горкой, накрыл казан чистым тазиком, а поверх тазика — крышкой. Схватил кочергу и быстро выгреб из-под котла все дрова, оставив лишь деликатную горку углей да прокалённую землю…
— Так о чем, Оксана Викторовна, вы поговорить-то хотели? — наконец спросил Забелин. — Или случилось чего?
Серые глаза смотрели доброжелательно, крепкое лицо было безмятежно. «Что у него в мозгах? Что у него в душе? Один Бог знает. Или, может быть, чёрт?..»
— Скажем так, пыталось случиться, — ответила Варенцова. — Если б не Тишка… Вы извините, зрелище не очень застольное…
Нагнувшись, она вытащила и развернула пакет, демонстрируя крылатую вражину.
Она так и не отважилась непосредственно прикоснуться к ядовитой гадине и держала её сквозь полиэтилен, ощущая странное одеревенение змеиного тела. Которому вроде не полагалось ещё так-то окоченеть… Или полагалось?
Впрочем, это было не важно. Оксана ждала от Забелина и его друзей какой угодно реакции, вплоть до истерики и испуга, но только не того, что последовало.
Собравшиеся за столом рассматривали Тишкин трофей, как солдаты на фронте рассматривают новый образец неприятельского оружия. Автомат, пушку, вертолёт — но не летающую тарелку.
Николай Ильич сунул в рот ещё шкварку, взял зелени, отломил лаваша…
— Ценят они вас, Оксана Викторовна, уважают, — проговорил он с улыбкой, только в маленьких умных глазах затлели искорки гнева. — Хорошая мурра. Первый сорт…
Оксана вдруг не на шутку обиделась. Кому, значит, чуть абзац не пришёл, а кому хаханьки? Она почувствовала себя дурой в компании шулеров, ведущих непонятные игры. Вначале этот мудель Пётр Петрович со своей конспирацией и зверофермой, теперь вот дока Николай Ильич, со знанием дела рассуждающий о каких-то муррах… Оксана напряглась, как перед прыжком, и мрачно спросила:
— Ну и кто же это меня так любит и уважает? Просветили бы темноту!
— О ваших поклонниках, Оксана Викторовна, разговор будет отдельный, — воздел шумовку Быстров. — Что же касается вашей добычи, извольте. Природа её такова, что мы плов не успеем доесть, как она рассыплется в порошок. Чтобы никаких следов… Кстати, от её укуса образуется тромб, и как следствие — остановка сердца. Маленькую ранку где-нибудь в волосах ещё не всякий врач и найдёт. А уж магию заподозрить…
— Магию?.. — подавляя желание плюхнуть летучую мерзость прямо на стол, переспросила Оксана. — А не хватит мне сказки Венского леса на ночь глядя толкать?
И тут Быстров неожиданно расхохотался, громко, раскатисто, держась руками за стол. Следом, деликатно отвернувшись, засмеялась Марьяна. Забелин зачем-то погрозил Оксане пальцем и тоже захохотал.
— Чья бы корова, Оксана Викторовна, мычала… Вашу блаженной памяти прабабушку как на деревне-то звали? А бабуля ваша, партийная кличка Чертоглазка, чем на всю округу известна была? А Любовь Силантьевна, мама ваша, у всех соседских детей зубную боль не снимала ли? Да вы и сами, Оксана Викторовна, в детстве…
— Играла в дочки-матери на папины деньги, — угрюмо перебила Варенцова. Тяжело вздохнула и спросила в лоб: — Откуда вы об этом знаете? С прабабушкой были лично знакомы?..
Естественно, она никогда не писала в анкетах о том, что в роду у неё, так уж получилось, все женщины были ведьмы. Знахарки, целительницы, ведуньи. А значит, и сама она была отчасти ведьма — потомственная, природная, генетически предрасположенная ко всякой чертовщине. Вот в управлении кадров бы удивились!.. Только всё наследное ведовство осталось где-то невообразимо далеко, за перипетиями службы, за частоколом лет, в Богом забытой дыре…
А периферийный майор Быстров, ну надо же, в курсе.
— Да уж, Оксана Викторовна, не из ваших анкет, — усмехнулся тот. — У каждого живущего всё написано на лице и руках. Надо только уметь читать…
Варенцова никогда не считала хиромантию беспочвенным бредом. Она вполне допускала, что характер, поступки и обстоятельства создают свою летопись у нас на ладонях, и человек с намётанным глазом вполне способен в ней разобраться. Однако всё имеет пределы. Прозвище бабушки, к примеру, в эти пределы не пролезало никак.
А Быстров продолжал:
— Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, мурра… Суть в том, что вас теперь в покое не оставят. И если не принять контрмер, то в конце концов неизбежно убьют. А нам бы этого очень не хотелось. Более того, мы категорически против…
— «Мы» и «они» — это кто? — угрюмо и недоверчиво осведомилась Оксана и перевела взгляд на Забелина. — Нельзя ли поконкретней?
«Все там будем. Иной раз и самой жить не хочется. Но чтобы вот так, по чьей-то злой воле?! Да ещё непонятно по чьей? Сама вперёд убью…»
— Хороший вопрос, — неожиданно для неё ответила Марьяна, и сразу стало ясно, что на самом деле командует парадом здесь она. — Представьте, Оксана, что весь наш мир — казино. Кто-то играет на одном столе, кто-то на другом… И вот на вашем, Оксана, столе — сплошное непотребство: шулера, негодяи, никаких законов и правил. А раз так, происходит свара и драка. Причём такая, что вот-вот вмешается секьюрити. Да не местная, беззубая, прикормленная в казино, а настоящая, хваткая, которая уже стоит за дверями… Чего доброго, всё заведение прикроют. А оно нам надо? — Марьяна улыбнулась, белозубо, но совсем не весело. — Вот мы по мере сил и присматриваем, чтобы всё ваше оставалось при вас, не летело со стола и не портило игру другим. А то ведь вам плевать, что казино-то на всех одно. Да вам вообще давно на всё плевать… — Последнюю фразу она произнесла с горечью, качнула головой, но неожиданно сменила гнев на милость. — Только вы, Оксана Викторовна, не такая, как все, чем-то вы похожи на нас. Уверена, мы друг друга поймём.
Она говорила так, словно всё видела наперёд. Оксана вдруг подумала: а что, возможно, так оно на самом деле и было.
— Надеюсь, — буркнула она вслух и вновь посмотрела на Забелина. — Николай Ильич, а насчёт Сизова для начала не вразумите? Он, оказывается, жив-здоров, но зачем тогда записку дурацкую под ванной оставил? Марьяна вот говорит, я пойму…
В самом деле, хватит уже быть дурой в этой странной игре. «Знать бы ещё, во что играешь, с кем и по каким правилам. И каковы ставки…»
Забелин помрачнел и нахмурился.
— Сизов трус, предатель, гад и кончит нехорошо. А записка — капкан на вас, Оксана Викторовна. Персональный. На тетрадку был навешен магический замок, так что для простого смертного она не существовала. Но вы её обнаружили и даже прочли, повесив себе тем самым на спину мишень. Теперь они попытаются всеми средствами избавиться от вас. Что, собственно, мы нынче и наблюдаем…
— Объясните всё-таки, что за «они»? И чем я им помешала? — в который раз сделала заход Варенцова, но безрезультатно. Забелин промолчал, и чувствовалось, что говорить он не намерен.
— Оксана, милая, поймите, — нарушила паузу Марьяна. — У нас совсем другая игра, другие правила, другие ставки. Так что не на все свои вопросы вы сумеете найти у нас ответы. Мы можем дать наводку, подсказать, в самом экстренном случае — помочь… Но только в самом экстренном, когда дело касается жизни… Как тогда в Москве, во время отвальной… Ты меня понимаешь, подруга?
И тут Оксана внезапно поняла, что слышит голос Людмилы, твёрдый, хорошо поставленный голос настоящего завуча. На миг она абсолютно въяве увидела короткую причёску, знакомое, а-ля Мэрилин Монро, лицо Пашиной жены… но краткий миг кончился, и Людмила ушла — перед ней опять сидела Марьяна, вполне длинноволосая, грустно улыбающаяся, сосредоточенная и чужая.
— Так это… это, значит… это ты звонила мне тогда? — осипшим голосом спросила Оксана. Куда-то разом подевались все годы, отделившие её от того страшного вечера. Взрыв, разнёсший квартиру, рёв вулкана, отнимавшего у неё мужа и дочь, ужас, мрак, отчаяние, рассветы без надежды. Постылая, одинокая, безрадостная жизнь. — Ну, спасибо, выручила. Не дала пропасть…
Она выговорила это внешне спокойно. Не закусила губу, не разревелась. Сашку с Глебом слезами не вернёшь, тем паче, что слёз уже не осталось, все давно кончились. «Ладно, холера с вами, игра так игра. Только уж играем по-крупному, идём до конца! Жизнь копейка, судьба индейка! Вот только хорошо бы сперва Краева повидать. Заглянуть в глаза, сказать хоть два слова…»
— Спасти твоих было нельзя, — тяжело вздохнула Марьяна и посмотрела Варенцовой в самую душу. — Правила, о которых я говорю, они как законы природы, не мы их придумали, не нам и отменять. Прости и пойми. Если сможешь… — Резко поднялась, заложила за ухо непослушную прядь и скомандовала совсем другим тоном: — Эй, сильный пол, кто-нибудь! Внизу в холодильнике окорёнок с ливером — вытащите, пусть погреется. Только сами не съешьте, это котам!
— Есть, мэм, — отозвался за весь сильный пол Забелин и страшно загремел крышкой казана. — Эй, коты, а чем это таким вы у нас заняты?!
Оглянулись все, кроме Варенцовой, прятавшей слёзы. Тайком утерев глаза, повернула голову и она. Оказывается, Пушок успел перемигнуться с Тихоном, и оба безобразника с невинным видом по большой дуге подбирались к двери парника.
— Ну ты смотри, спелись, поганцы, — восхитилась Марьяна. — Опять за огурцами! И твой туда же! Добро бы сорвали и съели, а то ведь понадкусывают и бросит. Брысь, пакостники!
На последних словах она резко повысила голос, и дверь в теплицу закрылась, словно захлопнутая незримой рукой. Ну да ветер…
— Так, всё должно быть готово. — Быстров поднял крышку казана, ловко поддел тазик и отшатнулся от обжигающих струй пара. — Эх!.. Николай Ильич, блюдо готовь!..
И принялся бережно размешивать плов.
Блюдо, увенчанное перчиком и обложенное чесночинами, на вытянутых мужских руках проплыло к столу, Марьяна, спохватившись, торопливо раздала тарелки и ложки… Кто называет плов «тяжёлой» едой и берётся утверждать, будто его вредно есть на ночь, тот просто никогда не пробовал настоящего плова…
Другое дело, что и вкушать его необходимо, скажем так, с полной отдачей. Как, впрочем, и любую добрую пищу. С незамутнённой душой, преисполненной благодарности и любви… К сожалению, с душевной гармонией у Оксаны было нынче туго.
Опасностями и угрозами её давно уже было не запугать, но хоть знать бы, кому она встала поперёк дороги? Откуда дует ветер, принёсший эту чёртову мурру? Может, отзвуки давнего взрыва, унёсшего Глеба и Сашку?.. Да нет, не похоже. Здесь пахнет не Чечнёй. Но тогда чем? Магией?.. Господи, в двадцать первом веке живём. Вон и плов почти съеден, у котла дно видать, а мурра как лежала, так и лежит, прахом не рассыпается.
«Надо её в холодильник, а завтра обязательно Нигматуллину показать. Уж он-то всякого насмотрелся. Определит небось, что за редкие виды у нас в Пещёрке по гостиничным номерам шастают. Вот попьём чаю, и сразу Колягину позвоню. Он мне содействие обещал? Обещал. А сейчас, пока ещё светло, зверюгу сфотографирую. Может, сразу MMSом ему для Нигматуллина и зашлю…»
Выбравшись из-за стола, Оксана подошла к скамеечке, под которой покоилась мурра, и заново развернула мусорные мешки. В телефоне у неё было аж пять мегапикселей и неплохой объектив, позволявший, помимо прочего, съёмку с близкого расстояния. Щёлкнув несколько раз, Оксана положила рядом с головой мурры для масштаба спичечную коробку, поднесла аппаратик к самым мешкам… и вдруг услышала непонятный звук. Такой, будто пошёл трещинами молодой неокрепший ледок. Оксана непроизвольно отшатнулась и увидела — это пошла трещинами одеревеневшая мурра. Ещё миг, и тело твари развалилось на бесформенные куски, а те, в свою очередь, прямо на глазах рассыпались в мельчайшую пыль. Считанные секунды на земле смутно угадывались очертания только что лежавшего здесь существа, потом ветер подхватил невесомый тлен и развеял его над грядками с кабачками.