Я замечаю оленя лишь за миг до того, как конь становится на дыбы — и кубарем падаю в снег.
Глава десятая: Мьёль
Я и раньше частенько падала с лошади, но сейчас подъем дается с особенным трудом. Ноги вязнут в глубоком снегу, вокруг так темно, что я с трудом могу разобрать дорогу. Конь стоит рядом, качает головой и косится на меня с опаской, как будто это я виновата, что мы наткнулись на того оленя. Которого уже и след простыл.
Я закрываюсь от мыслей, что снова увидела лишь очень живую фантазию своего воображения. Слишком часто в последнее врезы я принимаю желаемое за действительное, обманываюсь, как неразумное дитя.
И все же что-то заставляет меня обернуться, посмотреть в самую чащу. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу рассеянный дрожащий свет.
— Пойдем, — беру коня под уздцы и иду прямо на немой сигнал.
Это какое-то безумие: одной посреди ночи соваться в чащу, где волки — лишь беспомощные кролики в сравнении с куда более грозными существами. Но мне кажется, что этот олень, даже если он существовал лишь в моем воображении, был сигналом, причиной, которая остановила меня для чего-то важного. Для того, чтобы сейчас я шла на проклятый свет, словно безмозглый мотылек.
Шаг за шагом, вперед и вперед, я иду к своей цели. Где-то вдалеке раздается длинный волчий вой, но мне он не страшен. Куда сильнее пугает встреча с тем, кто или что скрывается за пеленой рассеянного света.
В округе мне знакомы каждый куст и каждое дерево, но эта чаща выглядит пугающе неизвестной. Деревья постепенно расступаются, превращая путаную тропинку в некое подобие дороги. Я вижу здесь еще чьи-то следы: крупные, явно мужские.
В конце концов дорожка выводит меня на полянку. И я наконец вижу источник света: это простой фонарь, и масла в нем так мало, что наверняка его забыли еще утром, или даже вчера. Он стоит на сложенных ладонях ледяной статуи, изображающей молодую женщину. Ее лицо так идеально выточено, что его реальность поражает меня до глубины души. Подхожу еще ближе, всматриваюсь в заледеневшую на ее лице растерянность. Она как будто спрятана там, под льдистой коркой, и если смотреть очень долго, то может даже показаться, что невидящий взгляд смотрит в ответ, а губы шепчут: «Королева мертвецов».
Я отмахиваюсь от этого безумия, осматриваюсь — и не могу подавить изумленный вздох. Здесь целый ледяной сад. Я вижу фигуры мужчин и женщин, и даже лошадей. Все они стоят по колено в снегу, застывшие в самых разнообразных позах. Мне хочется заглянуть в лицо каждому, поэтому я забираю фонарь их рук ледяной девы и медленно иду вперед. Они… такие настоящие. Хочется немедленно найти мастера, чья рука сотворила такое великолепие. По какой-то причине он пожелал спрятать его от посторонних глаз, позволив лишь лесу и небу, и лунному свету любоваться плодами своего искусства.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я понимаю, что ушла очень далеко от той поляны. Но ледяных фигур все не заканчиваются. Они прячутся за деревьями, за колючими кустарниками красной ягоды, около огромного заснеженного валуна. Я давно бросила попытку пересчитать всех по головам. Здесь несколько сотен — не меньше. И каждый индивидуален. Нет ни одного похожего лица.
Еще один волчий вой, теперь уже совсем рядом, заставляет меня оторваться от созерцания творения рук безымянного мастера. Где-то там остался мой конь, и я слышу его испуганное ржание. Нужно возвращаться.
Шорохи со всех сторон заставляют ускорить шаг. Несколько раз я отчетливо слышу, как кто-то идет за мной: под подошвами тяжелых сапог хрустит снег, сбивчивое дыхание почти касается моего затылка даже сквозь плащ. Убеждаю себя, что все это лишь плод моего воображения, приправленный одиночеством безлунной ночи, не оборачиваюсь и ускоряю шаги.
Падаю.
По-глупому зацепляюсь носком сапога за какую-то приваленную снегом корягу — и лечу лицом вниз, прям в обжигающе холодный снег. Он вонзается мне в лицо с яростью сотни разозленных диких ос. Мир заливает темно-серая мгла, сначала мне даже кажется, что я начинаю слепнуть, но потом натыкаюсь рукой на стеклянные осколки разбитого фонаря. Медленно поднимаюсь. Охаю, когда попытка перенести вес на правую ногу превращается в невидимый раскаленный металлический сапог, который все сильнее стискивается вокруг лодыжки. Я свистом подзываю лошадь и вижу ее тень за деревьями. Ясно, что у меня серьезная травма и идти самостоятельно я неспособна. Но ведь я не хотела возвращаться в замок?
Что-то внутри меня будто ломается, трещит с такой силой, что начинает звенеть в ушах.
И только потом я замечаю, что тень между деревьями, до которой теперь рукой подать, идет на двух ногах. Сначала мне хочется обрадоваться, но импульс быстро сходит на нет, когда в голове словно тугой ершистый ком вызревает вопрос: кто еще может быть здесь в эту ночную пору? Друг или?..
Я начинаю пятиться, но снова падаю, потому что мне даже не на что опереться.
Закрываю глаза, когда тень выходит вперед и тянет ко мне руку в черной перчатке. Крик стынет на губах.
— Мьёль? — слышу до боли знакомый немного грустный голос.
Распахиваю глаза, чтобы увидеть, что не ошиблась.
— Артур? — Остервенело, словно утопающая, хватаюсь за его ладонь, позволяю мужчине поднять меня на ноги. — Что ты здесь делаешь?
Артур. Мой жених. Тот, кто не отвернулся от меня даже в самую темную пору моей жизни. Тот, кто пообещал взять меня в жены, несмотря на мое увечье и покалеченную душу.
— Выехал тебе навстречу, — мягко улыбается он. — Так и знал, что ты поедешь без охраны и захочешь почтить их память.
— Их память? — переспрашиваю я и, сцепив зубы, стону, забывшись и делая шаг больной ногой. — Не понимаю, о чем ты.
Артур легко подхватывает меня на руки и уносит прочь, до той самой поляны, где я нашла фонарь. Здесь есть пара камней, на один из которых он меня и садит, предварительно подстелив сложенный в несколько раз плащ.
— Позволишь взглянуть?
Мой печальный добрый рыцарь опускается на колено и осторожно берет меня за ногу. Почти не касаясь пальцами, стягивает сапог. Его движения плавные, осторожные. Наблюдать за тем, как он осторожно ощупывает мою лодыжку — одно удовольствие.
— Кажется, ничего серьезного, — не очень уверенно, говорит он и позволяет себе вольность еще несколько мгновений задержать ладонь. — Но тебе в любом случае нужно показаться лекарке, Мьёль.
— Может быть ты мне в этом поможешь? — с улыбкой спрашиваю.
Рядом с ним мне всегда спокойно и легко. Нет необходимости подбирать слова или корчить из себя невесть кого. Артур единственный, кто всегда принимал меня такой, какая я есть.
— Довезти тебя до замка? — вкрадчиво спрашивает он.
Я так энергично мотаю головой, что заслуживаю его смех и вдруг вспоминаю, что всегда любила его слушать, и даже нарочно провоцировала всякими милыми выходками, зная, что Артуру это в радость.
— Я больше не вернусь туда, — твердо отвечаю я.
Артур молчит, одевает сапог мне на ногу, садиться на корточки, но все еще избегает смотреть мне в глаза. Он чем-то обеспокоен, и отсутствие таланта притворщика выдает его мысли с головой.
— Что-то случилось? — Мне страшно, ведь сейчас он может сказать, что раздумал — и мой статус добровольной жены захватчика навеки опорочил меня в его глазах. — Ради богов, не молчи. Ты… раздумал?
— Что? Нет, конечно нет!
Он порывисто берет меня за руку, подвигается ближе, давая мне счастье любоваться его красивым лицом. Безусловно, Артур не так безупречен, как Раслер, но у него теплый живой взгляд, красивая линия губ и тяжелая челюсть настоящего мужчины. Светлые, припорошенные снегом волосы обрамляют лицо.
— Тогда в чем дело? Разве ты не хотел взять меня… в жены? — Никогда еще я не была так близка к желанию откусить свой болтливый язык. Разве приличной девушке стоит первой заводить разговоры о свадьбе? — Наш брак с Раслером — он не настоящий! Мы не делили постель!
Артур протягивает руки, обхватывает мое лицо ладонями и долгим взглядом заглядывает, кажется, в самую душу. Он еще не ответил, но я уже знаю — какой бы ни была причина его тревог, она определенно не связана с моим статусом вынужденной жены.
— Я знаю, что ты бы никогда не отдалась ему по доброй воле, моя принцесса, — шепчет он, осторожно касаясь моих щек холодными губами. — Ты бы лучше умерла, чем позволила мерзкому некроманту поглумиться над своим телом.
Мерзкий некромант? Но ведь Раслер…
— Логвар хочет, чтобы ты осталась в замке, — нехотя говорит Артур. Слова будто причиняют ему боль, так сильно он морщится, но пальцы лишь сильнее трут мои виски. — Он считает, что там ты будешь нам нужнее.
— Нужнее для чего?
Одно упоминание имени старшего брата в два счет растаптывает хрупкий росток нежности в моей душе. Так значит они держат связь? Мой Артур и этот мясник, возомнивший себя королем всего, на двоих состряпали какой-то план? И не я ли его часть?
— Ты должна убить некроманта, — жарко, прямо мне в губы, шепчет Артур. — И открыть ворота для нашей армии.
— Чтобы Логвар стал королем Северных просторов? — зло переспрашиваю я.
— Этот титул его по праву рождения, — сдержано, игнорируя мою вспышку гнева, отвечает Артур.
— Но я — Белая королева! Коронованная перед богами, верховным жрецом.
— В крови и огне, — добавляет он.
— Да хоть в чистилище Костлявой! — огрызаюсь я. — Если ты приехал отнять у меня корону, то лучше убирайся прочь.
— Тебе нужна лишь корона? — Его взгляд тускнеет, улыбка растворяется в грусти. — Ради этого ты готова пожертвовать данным мне обещанием?
Мне невыносимо видеть его таким. Видеть, как его красивое лицо превращается в серую маску обманутого человека. Он правда думал, что я так просто соглашусь на эту авантюру? После всего того, что он успел от меня услышать? Не я ли десятки раз плакала у него на плече после очередных побоев братьями? А после того как по науськиванию Логвара отец чуть было не выдал меня замуж за старика Тирдала, не Артур ли собирался открутить ему голову собственными руками?
— Что с тобой случилось? — спрашиваю, подавляя гнев в голосе. Должна быть какая-то причина, почему Артур ведет себя подобным образом. — Почему ты говоришь эти вещи, хотя должен сказать другое?
— Другое? — Он зачерпывает пригоршню снега, сминает его в ладони и перекатывает между пальцами. — Что, Мьёль? Разве ты сама не хотела встретиться и поговорить? Убедиться, что наши договора в силе, несмотря на твое положение?
— Мое положение позволяет мне больше не плясать под дудку братьев, — говорю я и с силой выбиваю снег из его рук. Мне противно от одной мысли, что он здесь, со мной, но мыслями так далеко, что едва ли вспоминает о моем существовании. — Что они с тобой сделали?
— Я поддерживаю связь лишь с Логваром, — пожимая плечами, отвечает он. — И его план разумен. Кроме того, если ты сделаешь все, как он велит, мы сможем пожениться. Он не будет возражать.
Мне смешно и больно одновременно. Хочется плакать и, кажется, слезы уже давно текут из глаз. И стынут на щеках, превращаясь в хрустальные капли. Я без сожаления смазываю их, отхожу от Артура так далеко, пока не начинаю понимать, что его близость больше на меня не действует. Рядом с ним всегда было безопасно, но сегодня от этой безопасности осталось так же мало, как от мира в Северных просторах.
— Мне жаль, Артур, но я никогда не пойду на эти условия.
Приходиться взять в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться желанию сделать хоть что-нибудь, чтобы стереть с его лица эту бесконечную растерянность. Он не ждал, что одна северная падаль не станет соглашаться на условия другого северной падали, и не подготовился к такому повороту событий.
— Ты хоть понимаешь, на что подписываешься?
— На свободу, — гордо вздернув подбородок, отвечаю я. Плевать, что на все это ответит Логвар. Плевать, что теперь будут делать они все.
— Он не пощадит тебя, — уже тише, как будто боится, что снег и деревья, и ледяные статуи могут нас подслушать, говорит Артур. — Логвар… Ты его знаешь.
— Я знаю, что он бездушная скотина и мне противно от одной мысли, что ты опустился до союза с ним.
— Лишь потому, что хотел вернуть тебя! — Он срывается на крик, и я слышу, как где-то вдалеке поднимается с деревьев стая птиц, и их беспокойные хлопки крыльями навевают неуловимое чувство тревоги. — Мьёль, послушай, сейчас не время для старых ссор, не время вспоминать прошлые обиды. У нас всех один враг, и он сидит на троне его отца. Лишь проклятый некромант повинен во всех наших бедах, и чем скорее мы от него избавимся, тем быстрее в Северные просторы вернется старый порядок.
Старый порядок? Я горько усмехаюсь, вспоминая былые времена.
— Он избивал меня, — горечи в моих словах столько, что хватит испортить сотню самых сладких блюд. — Логвар не упускал случая почесать об меня кулаки. Думаешь, мне нужен этот старый порядок? — И быстро, пока он не успел ответить, бью еще сильнее: — Я живу сейчас. Под одной крышей с некромантом и убийцей, с человеком, который прогнал крыс из замка. Я — живу.
И внезапно понимаю, что ни капли не лукавлю.
Раслер… Он изменил все.
И мне до боли в сердце хочется сейчас же, не теряя ни мгновения на бессмысленный разговор с прошлым, вернуться в замок и найти способ сказать ему, как я благодарна. Посмотреть в его сиреневые глаза и рассказать о всех ранах, которыми наполнена моя душа. Ведь он может исцелить их. Я это знаю.
— Значит ты не согласна на эти условия? — спрашивает Артур и что-то в его голосе заставляет меня насторожиться. — Ты стала пособницей захватчика и убийцы? Ты стала его женой по собственной воле?
— Передай Логвару, что я — лишь то, что он сотворил собственными руками. И если ему нужна корона Северных просторов, пусть придет и заберет ее. Если сможет. Передай ему, что белая королева не станет гнуть колени перед псом и покажет ему, что такое настоящее северное гостеприимство.
Артур обреченно кивает, снова разглядывает свои ладони и медленно, очень медленно, подходит ко мне. Я отступаю, но он не останавливается. И его взгляд меняется так стремительно, что мне никак не угнаться за этими переменами. Злость? Ненависть? Презрение?
Отец Северный ветер, не может быть!..
— Зачем же передавать, любимая сестричка, — скалясь, словно бешенный волк, говорит Логвар, хоть часть его лица все еще скрыта поддельной личиной Артура. — Я и так услышал достаточно. — Северное гостеприимство, говоришь? Много ли ты о нем знаешь?
Мои ноги стремительно слабеют. Колени становятся ватными, отказываются гнуться и в конце концов я останавливаюсь и цепенею.
Логвар. Существо, чье появление всегда вызывало во мне лишь страх. Мой старший брат, который знал так много способов причинить мне боль, что от одной мысли о его издевательствах агония предстоящей расправы огнем хлещет меня по спине. Он улыбается, и я вспоминаю каждый испорченный зуб у него вор ту. У Логвара всегда были испорченные зубы, и он редко позволял себе улыбаться. Но рядом со мной он улыбался всегда, скалился и рычал, называя, прямо как сейчас, своей «любимой сестренкой».
Нет, нет, нет! Мне так страшно. Мне хочется, чтобы все это было лишь страшным сном, одним из тех, которые посещают меня каждую ночь. Вот сейчас, стоит лишь захотеть — и ужас исчезнет. Надо лишь изо всех сил захотеть. Отец Северный ветер, прошу и молю, пощади, заступись…
Но видение никуда не исчезает. Логвар так близко, что зловонный запах из его рта просачивается мне в ноздри. Брат намного выше меня, он огромный и сильный, настоящий сын Севера. Его коротая темная борода неопрятно подстрижена, и он то и дело поглаживает ее мозолистой ладонью. И не сводит с меня взгляда, жадно, как умирающий от жажды, облизывает губы.
— Ты стала такой дерзкой, Мьёль, — говорит Логвар. Одним движением смахивает с моей головы капюшон, хватает за волосы и со всех сил тянет к себе.
Я шиплю от боли, встаю на цыпочки, но он все равно слишком высокий, и в морозной тишине я слышу, как трещат от натуги мои волосы, как хрустят шейные позвонки.