– Ведь ты продолжал резать ту бедную девушку даже после того, как она закричала?– продолжал провоцировать я.
Дальше последовал удар под рёбра, я бы согнулся пополам, если б мог, но я лишь сдавленно закряхтел, продолжая ощущать тошнотворный привкус железа во рту.
– Я что здесь в качестве бойцовской груши? – прохрипел я.
– Нет, изначально от тебя требовалось кое-что другое.
– Неужели выслушивать грустные истории из твоей жизни? Для человека с таким арсеналом, ты выбрал, пожалуй, самую страшную пытку…
Я уже явно перегибал палку, но остановиться уже не мог. Ещё один удар в солнечное сплетение, я подавился воздухом от боли, из глаз посыпались искры. Правая кисть сжалась в кулак, после чего прозвучал еле слышный хруст. Я вскрикнул, мне показалось, будто я вывихнул сустав, железный браслет тем временем натёр до крови.
– Провоцировать меня не слишком умно в твоём положении, – наблюдая за моей борьбой с незапланированной болью в руке, прокомментировал бывший хирург.
А дальше, не успел я и рта открыть для очередной едкой реплики, как в него впились чужие губы. Я плотно закрыл рот, пытаясь избежать поцелуя, но это и без того был не поцелуй. Садист кусал и облизывал совсем недавно разбитую губу, зубами раздирая в кровь нежную плоть. Когда этот ублюдок отстранился, он улыбался, стирая с губ мою кровь.
Нельзя и передать, как он мне омерзителен. Не выдержав, плюю ему в лицо. Слюна, перемешанная с кровью, оказывается на гладко выбритой щеке, улыбка моментально сходит с ненавистного лица. Он отходит, чтобы взять полотенце, бормоча себе под нос, что-то про “дерзкого крысёныша”. Но через минуту, избавившись от метки моего отвращения, возвращается и грубо хватает, мои отросшие рыжие волосы, оттягивая назад, заставляя задрать голову.
– Ты зря не дослушал мою “грустную историю”, ведь здесь начинается самое интересное, – озлобленно прошипел мне в лицо мужчина, – а тебе это должно быть особенно интересно, потому что эта часть касается тебя непосредственно…
Я молчал, ожидая, что он продолжит, стараясь дышать как можно тише. Радовала мысль, что я уже мог шевелить пальцами другой руки, но была и плохая новость – ноющая боль в правой руке усиливалась, долго мне так висеть нельзя, иначе рука распухнет, и вынуть её из оков будет проблематично. На моё счастье тут есть врач, но это скорее плохая новость.
– Через месяц после инцидента я заметил, странную особенность, меня начал возбуждать человеческий крик. Я обращался к различным психоаналитикам, все говорили, что это последствия глубокой психологической травмы, посттравматический синдром, и что через некоторое время я вернусь в норму. Но время шло, а мои пристрастия становились всё страшнее, жена забрала дочь и ушла. Я был в отчаянии, пока один психолог не сказал мне, что в этом нет ничего особенного. Никому нет дела до моих сексуальных пристрастий. Он сказал: “Найдите себе друга по интересам и живите спокойно”.
Понимая, к чему клонит садист, я поспешил прервать его:
– Боюсь, я не подхожу под описание, меня не особенно интересуют эти садомазохистские штучки.
Меня снова сильно дёрнули за волосы.
– Не перебивай!– прорычал баритон куда-то в шею.
– И я искал. Женщины, мужчины, девушки… всё это было не то, они начинали рыдать и умолять о чём-то, но не кричать, как мне того хотелось. А когда я увидел тебя, я сразу понял, что ты тот самый. Эти рыжие волосы, бледная кожа и такой прекрасный голос…
В этот момент скальпель оказался прижат к моему горлу. Я затаил дыхание. Скальпель незаметно переместился под скулу, и тогда я почувствовал, как лезвие заскользило вниз по коже, рассекая её от уха почти до подбородка. Рану защипало. Порез оказался недостаточно глубок, чтобы перерезать мне глотку, но достаточно, чтобы я начал задыхаться от осознания собственной беспомощности и бесконечных возможностей человека, стоящего передо мной.
– Что тебе нужно от меня? – с трудом пролепетал я, растеряв всю свою наглость и показное бесстрашие.
После этой фразы он слизал выступившие капельки крови, с моей напряжённой, как натянутая струна, шеи. Я почувствовал отвращение, к нему, к себе, ко всему.
– Разве это ещё не очевидно? Я хочу, чтобы ты кричал, – вновь проскальзывая лезвием по тонкой коже на плече, тихо произнес истязатель.
На этот раз боль оказалась ощутимее, я поморщился, но не издал ни звука. Я решил, что если ему нужны мои крики, то он их не получит.
Беспощадная сталь раз за разом пронзала кожу, но я продолжал хранить молчание. Мучитель не унимался, медленно и старательно покрывая моё тело порезами, тихо повторяя “Ты закричишь”.
Процесс оказался долгим и бесконечно мучительным, монотонная пульсирующая боль постепенно, подобно всё новым и новым порезам, покрывала ничем незащищённую обнажённую плоть.
Теперь я мог лучше разглядеть своего мучителя: чернильно-чёрные волосы, кое-где затронутые сединой, гладко выбритый подбородок, когда-то идеальный контур которого начал стираться в силу возраста и глаза чернее, чем сама тьма, надежно скрытые маской, вроде тех, что носили мы с Липом на Хэллоуин, когда одевались Бэтменом и Робином…
От этого воспоминания в груди поселилось тепло, почти сразу же поглощённое горечью. Я люблю Липа, своего брата и лучшего друга. Я бы хотел увидеть его ещё хоть раз. Не только его, но и других моих братьев и сестер. Поцеловать в макушку Лиама, обнять Дебс, взъерошить волосы Карла, поддержать Фиону, я столько всего хотел бы им сказать. На глаза наворачиваются непрошеные слёзы. Я не хочу умирать. Заставляю слёзы исчезнуть, нельзя показывать слабость, я должен быть сильным. Я выдержу, я выживу.
Когда, наконец, работа была закончена, хирург отошёл на несколько шагов, чтобы оценить проделанный труд в полном масштабе. Теперь всё моё тело руки, ноги, грудь, спину и живот покрывали кровоточащие порезы. Кровь крохотными капельками вытекала из одних открытых ран, сливаясь с другими такими же из других, продолжая путь по бледной коже, пока, в конце концов, не приземлялась на белый пол.
Я уже мог шевелить пальцами ног и голеностопом пока только на левой ноге. Но вновь была и плохая новость – я всерьёз замерзал, в помещении было чертовски холодно, а “одет” я был не слишком тепло.
Искалеченную руку свело от тяжести собственного веса, ведь несмотря на возможность двигать стопами, я всё ещё находился в подвешенном состоянии. Бывший врач снова приблизился и потянулся рукой к моему лицу. Когда-то стерильные белые перчатки приобрели розовый оттенок, благодаря моей крови на них. Длинные пальцы коснулись моей щеки и их обладатель заговорил:
– У тебя красивое тело, Йен.
Он провёл большим пальцем по искусанным в кровь губам, я попытался укусить, но тот быстро убрал руку.
– А ты оказался крепким, мало кто выдержал бы такое, не издав даже стона.
Надо признать, это было нелегко, эта пытка действительно причинила мне немало боли. Порезов было так много, что всё моё тело будто превратилось в бесконечно кровоточащую открытую рану.
Но к моему ужасу, мучитель продолжал, с улыбкой:
– Ну, ничего. Это была лишь подготовка. Мне кажется, сейчас самое время.
– Что?
Вместо ответа врач моментально выдернул давно забытую иголочку из левого соска, я не смог сдержать болезненного стона. Как и обещалось ранее, кровь пошла обильнее, чем от прочих ранений. Но сейчас меня куда больше волновал смысл только что произнесённых слов.
Что это значит? Подготовка? К чему? Мне вновь стало страшно. Дрожь охватила истерзанное тело, и я никак не мог её унять. Мужчина вновь отошёл, а когда вернулся, в его руках была бутылка с прозрачной жидкостью. В моих зелёных глазах отразилось непонимание.
Я неотрывно следил взглядом за внушающей недоверие бутылкой, но ничего пугающего «доктор» с ней не делал, покрутил в руках, открыл… поднял над моей головой..? Но когда содержимое бутылки полилось по моим рукам, волосам, груди, я выгнулся всем телом. Мой громкий крик огласил помещение, отлетая от стен и потолка, услаждая чужие равнодушные уши. Это был спирт. Жгучая жидкость затекала в свежие раны, заполняя невыносимой болью, выжигая их словно огнём, постепенно перерастая в настоящую агонию. Я чувствовал как горю заживо, снаружи и изнутри, будто вместо крови по моим жилам текла раскалённая лава. Я кричал от адской боли, даже после того, как бутылка опустела.
А затем всё как-то резко стихло, мои обуглившиеся останки всё так же беспомощно болтались на цепях, тишину прерывало лишь моё тяжёлое дыхание. Ненавязчивые отголоски боли всё ещё пульсировали под кожей, но это было пустяком по сравнению с мучениями, которые я испытывал чуть ранее. Горло тоже драло, вероятно, сорвал голос. Я больше не думал о своих физических возможностях к передвижению, сил не было даже, чтобы поднять голову.
– Прекрасно! Восхитительно. И ты скрывал от меня такой потрясающий голос?! – воодушевлённо гласил чужой баритон. Я не разделял его радости, я не чувствовал ничего кроме боли и усталости. Однако голос продолжал:
– Ты, наверное, устал, мой мальчик.
К моему удивлению, в этот момент наручники разомкнулись, и я бы рухнул на пол, если бы не заботливые руки в окровавленных перчатках. Лучше бы я упал на пол…
Я не сводил глаз с пола, кровавых разводов оставшихся после меня, потому что не хотел смотреть на человека, истязавшего меня, и это моё стремление вполне можно понять. Тот с лёгкостью поднял меня на руки и куда-то понёс, кровь по всему телу начала запекаться, образуя уродливые коросты, а ещё от меня страшно воняло спиртом. Не прошло и минуты, как я оказался на гладкой поверхности какого-то металлического стола, морщась от соприкосновения кожи спины с холодной материей.
Тело двигалось заторможено, но всё же двигалось. Однако времени располагаться мне не дали, одна рука снова оказалась закована, я попытался одёрнуть вторую, но недавняя травма напомнила о себе, руку свело судорогой, после чего и на ней клацнул наручник. Руки снова оказались над головой. Вскоре за ними металлические браслеты застегнулись и на моих голеностопах, а также коленях, что в полусогнутом состоянии теперь держали цепи, прибитые большими крюками к каменному потолку. И, конечно, я пытался высвободиться из чужих рук до последнего, но сопротивление оказалось слишком слабым, сил катастрофически не хватало.
Я представил себя со стороны – я походил на лягушку на операционном столе, совсем скоро меня начнут препарировать, и я не могу с этим ровным счётом ничего поделать.
Наконец-то до меня дошло, что на самом деле у меня нет ни шанса выбраться отсюда, и его не было изначально. Не важно, могу я двигаться или нет, мне не справится одному. Мне нужна помощь, хоть какая-нибудь, вот только её не будет. Я умру здесь, и никто мне не поможет.
Доведённый до отчаянья я заставил себя произнести слова, которые встали бы у меня в горле в любой другой ситуации, но сейчас дрожащие губы просили:
– Отпусти меня. Я никому ничего не расскажу, клянусь. Пожалуйста. Я не хочу умирать.
В ответ слышится смех. Да, это, должно быть, и в самом деле смешно. Ещё совсем недавно я строил из себя отважного, выносливого, бесстрашного героя, а теперь я беспомощный, до безумия напуганный мальчишка, просящий пощады. До чего же это омерзительно. Я просто жалок. Я бы умер от стыда, если бы так безмерно и отчаянно не хотел жить.
– Ты не умрёшь от этого, – утешает бесстрастный голос. Но разве от этого становится хоть капельку легче?
Я чувствую прикосновение холодной руки, касающейся моей поясницы и заставляющей выгнуться, а вслед за ней присоединяется и другая рука, смазанная чем-то, она безошибочно находит сжатое колечко мышц ануса и тщательно смазывает его. От неожиданности я издаю едва слышный стон. Мне мерзко, неприятно, пытаюсь вырваться из настойчивых рук, всё тщетно. А затем, так же внезапно, как появились, руки исчезли. Я приподнял голову, чтобы взглянуть на своего мучителя. Я уже подсознательно знал, что последует дальше, но до последнего убеждал себя, что ошибаюсь. Мои надежды были напрасны.
Мужчина расстёгивал ремень на дорогих дизайнерских брюках, ткань которых уже не могла скрывать очевидный стояк. Как только брюки были приспущены, я невольно сглотнул – ещё никогда чей-то большой член не вызывал у меня столь сильное чувство… страха. Сейчас чужой толстый возбуждённый половой орган зарождал во мне только бесконечный ужас.
– Не надо. Я не хочу. Нет, – утопая в собственной беспомощности, шептал я.
Я же совсем не был возбуждён, даже не представляю, что вообще в такой ситуации могло бы возбудить меня, но, по всей видимости, моего партнёра мало волновал этот аспект, тот обильно смазывал себя, определённо имея на это все основания. После чего он приставил горячую головку к моему смазанному входу. Руки легли на вздёрнутые вверх бёдра. Я весь сжался, предчувствуя боль. Толчок. Отверстие не поддалось. Повтор. Снова неудача, мышцы сфинктера изо всех сил удерживают натиск.
– Без подготовки он не войдёт. Неважно сколько смазки. Ничего не выйдет.
Похоже, мои слова прозвучали неубедительно, потому что попытки попасть внутрь не только не прекратились, но стали ещё резче и настойчивее. И когда я почувствовал первую волну боли, я глухо вскрикнул. Повтор. Ещё больнее, головка всё же оказалась внутри, я выгнулся!
– Сука! Если уж ебёшь, хотя бы потрудись растянуть! – сквозь плотно стиснутые зубы прошипел я.
Настойчивый орган вышел, но через секунду резко вошёл обратно не меньше, чем наполовину! Я снова вскрикнул. Боль гораздо сильнее, чем прежде.
– Нет! Остановись! Ты же порвёшь меня! – выкрикнул я.
Затем он снова вышел и со свистом вогнал обратно, вдалбливаясь в неприступное отверстие, но с каждым новым разом член врывался всё глубже, причиняя поистине адскую боль.
Толчок. Боль. Стон. Вытащил. Секундная передышка, и заново. Запах спирта. Меня тошнит.
Очередной грубый толчок и чужой член входит до основания. Я почти смог услышать треск, с которым рвутся мягкие ткани. Неописуемая боль пронзила меня насквозь. Слёзы брызнули из глаз. Я выгибаюсь, не в состоянии сдержать оглушительный крик, рвущийся из диафрагмы. Голос сорван окончательно. Тёплая, густая кровь растекается по холодному металлу операционного стола. А вот насильник, по всей видимости, пребывает в эйфории: его голова запрокинута от удовольствия, пальцы до синяков впились в поднятые благодаря цепям бёдра, пока я нахожусь на грани потери сознания от невыносимой боли, проходящей через каждую клеточку моего тела.
Вскоре движение возобновилось, проникать в растерзанный анус оказалось гораздо проще, кровь послужила более удачной смазкой. А я никогда представить себе не мог, что может быть так больно. Так жестоко. Меня словно пронзают наточенным клинком снова и снова. Внутренние органы превратились в кровавую мешанину, перетолченную твёрдым, как палка, половым членом. Каждое погружение сопровождается омерзительным хлюпающим звуком и шлепком яиц об ягодицы.
Сил и возможности кричать больше нет, голосовые связки разорваны в клочья. Да и какой смысл, никто всё равно не услышит… Поэтому после каждого нового проникновения из горла вырывается непонятный хриплый звук, похожий одновременно на всхлипывание и стон. Во рту привкус крови, видимо снова прокусил, и без того оголенную до мяса, нижнюю губу. В воздухе также стоял резкий тошнотворный аромат из смеси спирта с кровью. По щекам текли неконтролируемые слёзы, которым будто не было конца, так же, как и боли, наполняющей всё моё тело до предела и даже немного через край… Я даже не понимал, была эта боль внутри или снаружи, потому что она была повсюду.
Единственный вопрос, засевший в голове, словно опухоль, был: “За что?”. Чем же я заслужил такие мучения? Как же я хочу, чтобы это поскорее кончилось… Мне уже всё равно. Пусть только всё закончится: эта невыносимая боль, эти горькие слёзы, эта несправедливая жизнь. Я устал.
Но время безжалостно, оно будто нарочно тянется невозможно долго, растягивая секунды до вечности… Хоть бы потерять сознание, просто отключиться, забыться. Но боль отрезвляет, она не даст мне забыть.
Ловлю на себе пристальный взгляд человека, причинявшего мне столько мучений. А “человека” ли? Нет, человек не мог сотворить такое с другим человеком. Он настоящее чудовище, монстр. И вдруг меня осеняет: он не хочет, чтобы я забыл. Он не позволит мне забыть.