Ещё часто студентов радовали резиновой курицей, ведь птицефабрика также имела место быть в этой Тмутаракани, и директор птицефабрики вполне возможно тоже был родственничком кого-нибудь.
Все студенты с радостью уплетали обед, даже не подозревая (мозгов не хватит), что жрут.
Жрать пришлось и мне. Выбора нет.
Катька-неформалка, увидев меня в столовке, удивилась, в принципе как и все.
- Роевский! Неужто барские столичные замашки иссякли? Или предки, кроме того, как сослать тебя сюда, ещё и урезали бюджет? Слышал, ты нынче ходишь побираешься, как последний бомж с вокзала, – подъебал меня один из моих одногрупников, вечно старающийся корчить из себя мегакрутого парня и вечно пытающийся меня переплюнуть. Тупой местный колхозник.
- Да, вот решил заскочить, посмотреть, что ты, Валечка, жрёшь каждый день, сидя на родительской шее, - растягивая слова, довольно проговорил я, хотя хотелось врезать этому ублюдку. Про врезать было взаимно. Лицо одногруппника перекосило от «Валечки» и от родителей. За год учёбы и частых пикировок я знал, что он до зубовного скрежета ненавидит своё бабское имя, особенно в такой интерпретации, кичится своими родаками, а ещё что он следует столичной моде.
- Ещё раз назовёшь меня так, и ты труп, волосатый! – прорычал Валик Остапенко, поднимаясь из-за соседнего стола со своими местными дружками-третьекурсниками.
- Сам меня трупом сделаешь, аль костюмчик рыночный пожалеешь и натравишь своих шавок местных, колхозных? - стараясь ехидно, вкладывая всю свою говнистость в слова, пропел я.
- Тебе пиздец, патлатый! Я разукрашу твой ебальник так, что ни один доктор столичный не зашьёт! Гнида пидорская! – брызгая слюной, весь красный, прорычал Остапенко, толкая тарелку с едой на пол и выходя из-за стола.
После его выкрика в столовке воцарилась тишина. Цирк любят все! А уж про наши пикировки не знал только что ленивый, вот только до драк не доходило никогда, но, видимо, пора. Мы с ним не разойдёмся. Особенно после его пидора.
- Кто бы про пидора говорил, Валечка! Ты же, слышал, снизу любишь быть? – сорвалось с языка с каплями яда. В тишине это прозвучало очень громко.
Здоровый, откормленный родителями Остапенко, на которого боялись обычно рыпаться, потому что он здешний, и предки его сидят где-то в местных советах, уже развернулся со своими прихлебателями-гопниками и с красной мордой шёл ко мне, как танк, явно не чтобы поцеловать.
- Всё, сука, молись!
Я сжал кулаки и, скривив губы, ждал продолжения, а именно желая самому съездить по этой откормленной жирной морде. Первый лезть, естественно, я не собирался. Кто первый начнёт драку – тот и будет виноват, а уж свидетелей у меня целая столовка.
Мысленно я уже рассказывал директору в красках про Остапенко и махал платочком вслед. После такого пусть только попробует его оставить здесь дальше учиться.
- Что здесь происходит? Остапенко! – зычно раздалось от главного входа в столовку, и все замерли.
Дежурный мастер. Цирк закончился, так и не начавшись. Жаль.
Проходя мимо Остапенко, я задел его плечом и пошёл вон, пока мастер не перекинулся на меня со своими претензиями.
- Я из тебя котлету столичную сделаю! – раздалось злое шипение за спиной, на которое я, не оборачиваясь, показал фак.
Из меня каждый день пытаются сделать эту котлету, только вот хрен вам всем в зад, а не из меня котлету!
Решив не идти на рисунок, всё равно настрой упал, я направил свои стопы в общагу, и мне повезло. Прошмыгнув незамеченным мимо вахтёрши, обсуждающей что-то с комендой, я поднялся на второй этаж и сразу встретил приехавших парней из сто седьмой. Прав был знакомый, после дома все были при бабле, хавке и даже с запасом пиваса, так что я даже рад, что не остался жрать ту лабуду в столовке.
В общаге я завис надолго, затарившись едой и пивасом по-полной. С деньгами было хуже. С ними народ расставался неохотно даже в долг. Понимают, что в долг – то же самое, что и подарил, поэтому и давали «в долг», как правило, немного. Я кривился, но брал. В итоге набралась совсем ерунда. В моей бывшей комнате я сгрузил еду под удивлённые взгляды парней и пошёл дальше побираться.
С каждой минутой меня всё больше злило всё, что я делаю, и всё, что творилось со мной в последнее время. Блядь! Я опустился до побирания! Да я вообще опустился, как последний нищеброд! Я, кто всегда одевался в лучших магазинах, я, кто ездил отдыхать за границу, когда и куда хотел, я, кто всегда получал лучшее и все, что желал! А теперь? Что теперь? Я узнал, что мой папаша составил хитровыебаный договор на аренду халупы, что я чуть ли не бесправный раб. Что тот же папаша не родной мне, ну тут в принципе похер, никогда его не любил. Да, меня выебал тупой уродливый имбецил, которому я должен кучу бабла за сраную хату, в которой я теперь существую вместе с неуравновешенным псом-убийцей!
Вломившись без стука в очередную комнату, где жил первый курс, я с порога спросил:
- Бабло есть?
Четверо невысоких, ещё по-мальчишески щуплых пацанов затравленно уставились на меня, но пятый, намного крупнее и больше остальных, которого я что-то не мог припомнить, повёл себя не как все:
- Совсем оборзел, неформал, посреди бела дня бабки трясти? – спросил он и с вызовом уставился на меня.
- А ты предпочитаешь, чтобы я это делал ночью? – огрызнулся я, разглядывая это чудо природы, посмевшее возразить.
Странно, что я его не помню, память-то у меня хорошая на лица, и за почти год я запомнил всех, но этого не помню. По возрасту такой же, как и остальные после девяти классов, но по развитию явно опережает других. В общаге я его точно не видел. Может, местный? Хотя насрать.
- Предпочитаю, чтобы ты делал ЭТО в другом месте и подальше от этой комнаты, пока у тебя не начались проблемы!
От такого заявления даже у меня чуть челюсть на пол не упала. Никогда ещё кто-то из малых не смел вякать.
- Проблемы? Я тебе их сам сейчас устрою! – сощурившись, прошипел я и двинулся к этому выпендрёжнику.
Наперерез мне кинулся один из четверых пацанов, которые сидели и наблюдали за этой сценой молча.
- Не трогай его, - заговорил самый мелкий, щуплый, белый взъерошенный паренёк, одетый в какое-то рваньё. – Есть деньги. На.
Из кармана засаленных джинсов паренёк, похожий на белого одуванчика, достал смятые деньги и сунул мне в руку.
- Дурак, нахрен ты ему деньги даёшь?! – взъярился пацан, которому я собирался накостылять.
Посмотрев на купюры, которых оказалось прилично, я улыбнулся и, похлопав по плечу одувана, пошёл прочь, хотя до уха донеслось злое: «Мелкий ебанутый придурок! Тебе же даже ходить не в чем!». Послышался какой-то ещё шум, словно кто-то или что-то упало, но это не мои проблемы, в руках были деньги и немало. Мне хватит, а что малому ходить не в чем, так мне тоже свой зад прикрыть чем-то надо, про шмотки вообще молчу. А если и правда ходить ему не в чем, то и правда он дурак, что дал бабки.
Вернувшись в бывшую комнату, я достал трофейный пивас и закусь. За это нужно выпить. Парни из комнаты порадовались халявному бухлу. Все давно ездили домой, и поедут туда ещё нескоро. До конца учёбы осталось немного: сдать зачётные работы, подтянуть хвосты и адьё!
Время за пивасом и в отличной компании, к которой подтянулись девчонки, летело быстро и весело. Я даже отвлёкся от последних событий. Гулянка набирала обороты, пока в комнату не влетел запыхавшийся Генка, ходивший отлить.
- Шухер, Тоха, коменда! Кто-то тебя слил!
- Остапенко, больше некому, - прокомментировал Лёха из соседней комнаты, жуя кусок копчёной курицы. – Он сегодня в общаге был, тебя спрашивал.
- Блядь! Ещё один мудак на мою голову, - зло проговорил я и обратился к Генке с надеждой на чудо: – Вторая черная лестница закрыта?
- Закрыта, так что давай в окно! – скомандовал Генка, отодвигая ночные шторы и открывая окно. – Лёху сейчас она всё равно вытурит. Он тебе откроет и через их десантируешься.
- Хавку Лёхе отдадите, - сказал я, запрыгивая на подоконник и выбираясь на свежий воздух.
Лезть в окно и гулять по отливам в подвыпившем состоянии самое то. Меня шатало от выпитого немного, поэтому я вцепился в раму намертво, глядя, как парни занавешивают старые тюли и ночники, чтобы меня не было видно. Глянув вниз, я почувствовал, как меня повело, и ближе прижался к раме, цепляясь за фрамугу. Второй этаж как-никак. Не убьюсь, но хребет сломать могу.
Остапенко тварь!
Дойдя до конца окна, я прикинул расстояние до соседнего отлива и собрался с мыслями. Чуть меньше метра. Не впервой, и расстояние небольшое для меня, но всё равно стрёмно. Услышав мерзкий голос коменды из своей бывшей комнаты, я дождался когда окно в соседней комнате открыли. Отцепившись одной рукой от выступающей фрамуги, я чуть наклонился, прилегая всем телом к кирпичу, и уцепился за выступ следующего окна.
Я слышал, как коменда начала орать на пацанов, найдя бутылку пива, и начала шерстить их комнату дальше, проверяя тумбочки и шкафы.
- Давай быстрее! – поторопил Лёха, высунувшись из окна, и я сделал шаг вперёд, хватаясь сразу за раму. Вторая нога соскользнула почти с металлического отлива, но Лёха подстраховал, схватив меня за майку и втаскивая в комнату.
- Чёт ты хватку потерял, Тоха! – весело сказал он и сплюнул вниз. – Или жизнь на хате тебя растащила?
- Растащила… - буркнул я, вытирая пот со лба и осматривая содранные ладони.
- А нафиг тебе столько хавки, что ты всю сто седьмую раскулачил и оставил меня и всех остальных с носом? – задал вопрос Лёха уже в пятый раз и засунул нос в объёмный пакет.
- Не сцы, тебе ещё осталось, - отговорился я, подходя к двери и прислушиваясь.
- Да чё там слушать! Пивас неоткрытый нашла. Ничего не сделает, – вдруг весело заржал Лёха. – Но ты лучше в общаге не показывайся. Она тебя, если засечёт, мозг вынесет и на ковёр потащит.
- Да пошла она! – огрызнулся тихо я.
- Слушай, Роевский, а какого хрена ты по окнам вообще скакал, если сам трындел, что собираешься поступать в свой институт, и тебе плевать на хабзу? – спросил неугомонный Лёха, а у меня чуть скулы не свело от злости. Умник, блин! Можно подумать, я сам не думал об этом. Думал. Кроме таланта, который у меня есть, для поступления в кулёк всё равно нужен блат, или светит платное. А теперь у меня папаши нет, соответственно и блата, и денег на оплату учебы нет. Даже флешки, с помощью которой я могу всё это поиметь, и то у меня нет! Если ещё эта меня с хабзы попрут, то можно смело идти на паперть просить подаяния.
- Да и кстати, прав Остапенко, ты в столовке не появлялся раньше, а тут и бабло, и хавка тебе понадобилась, и в столовку пришёл… - задумчиво, как следователь проговорил Лёха, устраиваясь на своей койке поудобнее и сверкая на меня своими глазами. – Веник вот в травму угодил, сразу как ты к нему на хату заселился…
Оторвавшись от двери, я посмотрел на Лёху.
- Не лезь, куда не просят, и Остапенко поменьше слушай, а то сам в травме можешь оказаться!
Взяв пакет под охреневшим и злобным взглядом Лёхи, я перекинул его в свой пустой рюкзак и приоткрыл дверь. Пора валить.
- Ты сам, смотри, в травме не окажись после встречи с Остапенко. Он давно обещал тебя туда уложить! – мстительно ответил Лёха.
Обернувшись, я скептически приподнял бровь.
- А ты за меня не переживай, Лёха, лучше смотри за собой, а то за мое укрытие коменда тебя по головке не погладит. Вылетишь и не заметишь.
- Да пошёл ты в жопу, Роевский! Больно вас, умных столичных говнюков здесь развелось! – подорвался Лёха с кровати, но я успел закрыть дверь.
Чмошник любопытный, разозлил меня своим пиздежом. Сам перед Остапенко на цырлах ходит, уёбок. Не удивлюсь, если он сам и слил меня этому колхознику.
Коменду я не встретил, зато проходя мимо вахтёрши, попросил передать ей привет. Пусть побесится, тварь.
Хмуро глядя себе под ноги, я быстро шёл домой по всё ещё залитому вечерним солнцем городу. Совсем скоро, буквально через полчаса начнёт темнеть, и я, злясь на себя, что задержался в общаге, ускорил шаг. Мне нужно попасть домой, чтобы сгрузить там тяжёлый рюкзак, успеть покормить монстра, выгулять его, навестить наконец имбецила и забрать свою флешку.
У подъезда стояла припаркованная знакомая бэха, у которой стоял лысый Димон и говорил с кем-то по телефону. Внутренне передёрнувшись и сделав вид, что его не знаю, я прошёл мимо, но этот козёл заметил меня и решил доебаться.
- Ты где был весь день? – догнал меня резкий пренебрежительный вопрос.
- Я вообще-то учусь, - глянув мельком на Лысого, огрызнулся я и быстро зашёл в подъезд, не видя довольного, с мерзкой улыбкой лица лысого мордоворота.
Я не успел ещё подойти к квартире, как за дверью раздался лай. Открыв замок, я медленно приоткрыл дверь, отходя в сторону. Спайк перестал лаять, и я заглянул в квартиру. Пёс стоял в коридоре, но потом, увидев меня, фыркнул, взял в зубы что-то и поцокал с этим в комнату. Дверь в подъезд хлопнула, и на лестнице раздались тяжёлые шаги. Пришлось зайти в квартиру, усмиряя своё дурное предчувствие и лёгкий, как весенний ветерок, страх.
В квартире царил хаос и страшная вонища - псины и какой-то кислятины. Моя погрызенная в хлам и обслюнявленная обувь валялась разбросанной по всему коридору. Пока я шёл к комнате, вступил в огромную лужу. Хотелось ругаться матом, но я не мог; стискивая кулаки и скрипя зубами, я переступил лужу собачей мочи. Нервы звенели как натянутые струны, готовые вот-вот треснуть со звоном. В комнате меня ожидал ещё больший сюрприз. Все мои шмотки были порваны на клочки или обслюнявлены, так же, как и общаговская, единственная подушка. Так что поверх моих уже бывших вещей ровным слоем лежали ещё сбитыми клочками серые, белые и коричневые облезлые перья. На скрученном диване, словно на нём скакали кони, лежал Спайк, зажав в лапах тряпку, оказавшуюся моей рубашкой, и рвал, не торопясь, своими челюстями ткань с мерзким, трескающим звуком.
Подняв крупную лобастую башку от остатков рубашки, псина зло зарычала, глядя на меня, и глухо, по-издевательски гавкнула.
На секунду замерев, я, развернувшись на месте, пошёл на выход. Злость победила живущий страх. Опять захотелось курить, а сигарета осталась одна. Выйдя из квартиры, я глянул с лестничного окна на улицу и, не увидев БМВ, спустился на улицу, сразу доставая помятую скривленную сигарету и раза с четвёртого прикуривая.
Во мне как в чане бурлило, пузырясь и дымя, варево из злости, ярости, безысходности, адреналина, нерастраченной щепотки безумия и ещё хрен знает чего. И всё мне нужно выплеснуть, иначе меня скоро самого зальёт этим варевом и не факт, что только меня. Пора прекращать этот дурдом. Я не хочу прогибаться под кого-то. Не хочу терпеть рядом с собой неадекватную псину, пустившую все мои шмотки на мусор, мерзкого лысого Димона и тем более имбецила.
Хватит.
Твёрдой уверенной походкой я направился в больницу.
========== Глава 21 ==========
- Привет, Тур! Как себя чувствуешь? – радостно поприветствовал Дима Быкова, протягивая руку, и сильно сжимая, при этом пристально наблюдая за реакцией.
Тур даже ухом не повёл на его уловку, сжал в ответ крепко и сильно его ладонь, не обращая внимания на боль в мышцах и слабость. Его уже и так воротило от больницы и всех процедур типа анализа мочи, кала, и крови. И если мочу и кровь он сдал, понятное дело, надо, то от анализа кала отказался наотрез. Дежурная медсестра, молодая барышня, попытавшаяся на него надавить, увидев отсутствие анализа, быстро стушевалась под потемневшим раскосым взглядом, покраснела, будто он на неё наорал, и, поджав губки, убежала на пост.
- Отлично дела, - хмуро ответил Тур, глядя на друга как на врага народа. Тот как раз ставил объёмный белый пакет, из которого виднелся колючий хвост ананаса, на тумбочку.
- Ой, да ладно тебе! Завтра вернёшься домой, - поняв друга, сразу ответил Дима, умалчивая тот факт, что выпишут только в том случае, если всё будет хорошо с ранами, а с ними не всё в порядке, как сказал врач, и нужна ещё минимум неделя.