Тур, как танк, огромный, бронированный, неповоротливый, но смертельно опасный, медленно шёл к пятящемуся к единственной комнате патлатому, игнорируя его вопли и крики, пока тот не упёрся в спиной в косяк.
- Ты забыл, откуда я тебя забрал, сучёныш?! - прорычал Тур в испуганное, бледное, но с красными пятнами на скулах лицо Тохи.
- Я не просил!
Глаза Тура опасно сузились, потемнев ещё больше.
- Значит сейчас будешь просить, патлатый, и хорошо просить, или кроме вымогательства добавится ещё пара статей! И поверь, Григорьев даже пальцем не шевельнёт для спасения нагуляного выблядка как ты!
- Ты не сделаешь этого! И я ничего не вымогал! - запинаясь, тут же огрызнулся Тоха и вскинул подбородок, который мелко задрожал.
Быков не ответил и просто шагнул к Тохе. Тот подорвался и попытался дать дёру, но Быков дёрнулся за ним, ухватив за джинсы, потянул со всей силы назад, и как только Тоха упал, придавил к полу, наваливаясь сверху и заламывая руки за спиной.
Роевский на удивление не вопил, просто сопел и вырывался.
Потянув брошенный поводок и ошейник ногой, Тур быстро зафиксировал руки Тохе кожаным поводком, а затем, приложив слегка усталого и трепыхающегося патлатого, надел с первого раза ошейник - строгач, затягивая звенья под размер и натягивая на себя, чтобы патлатый перестал сопротивляться
- Знаешь, для чего используется строгач? - прохрипел запыханно Тур, глядя на сипящего, замершего под собой и прижатого к полу патлатого.
- Для того чтобы держать собаку в узде, если она не слушается и не понимает хозяина, - тяжело дыша, проговорил Тур. - Шипы строгача давят, впиваются в шею, рвут кожу и пережимают трахею, если собака пытается сбежать с поводка. Отличный метод дрессировки и воспитания, особенно для…
Тоха под Туром от ужаса стал вырываться, причиняя себе ещё больше боли, и пришлось вновь применять силу, чтобы тот успокоился.
- …особенно для таких хитровыебанных сук как ты! - закончил Тур, выдохнув на ухо патлатому и разглядывая выбившиеся из пучка на голове красные волосы и белую длинную, жилистую шею с ошейником-строгачом.
Тоха молчал, пытаясь вздохнуть и сглотнуть. Кадык его часто и безрезультатно дёргался. Оно и понятно - задранная назад голова, строгий затянутый слегка ошейник с шипами, вывернутые и связанные сзади руки и тяжёлый Быков не давали возможности ни говорить, ни двигаться.
Через долгую томительную минуту Быков ослабил ошейник, позволяя наклонить патлатому голову и наконец-то громко сглотнуть.
- Я понял… - еле слышно, почти шёпотом вдруг проговорил Тоха в пол, как только начал нормально дышать. - Отпусти… Пожалуйста…
- Пожалуйста, - вновь повторил как эхо Тоха, только на этот раз громче.
Тур молчал долго ничего не предпринимая, но потом встал с патлатого.
- Чтобы из квартиры ни шагу, - побелевшими губами произнёс Тур и сжимая до боли кулаки, ссутулившись больше, чем обычно, вышел, покачиваясь из квартиры, чтобы потом дома дрожащими руками открыть бар, схватить первую попавшуюся бутылку и нажраться в хлам, размышляя о том, почему он его не придушил или хотя бы не трахнул.
========== Глава 24 ==========
Антон.
Шею жжёт и колет, а ошейник давит, не давая дышать нормально. Ещё и руки сзади спутаны широким поводком и поэтому занемели от неудобной позы.
- Сука… урод… тупой имбецил…
Еле просипев ругательства в пустоту квартиры, я перестал трепыхаться, только слегка ослабил поводок на руках и уткнулся устало в грязный пол.
Он знает, что на флешке, зачем мне она, и самое главное, КТО на той флешке. Не могу объяснить как, каким чувством, но я догадался об этом, когда он вошёл меня забирать в обезьянник.
Ещё унизительно для меня то, что он забрал меня оттуда, хотя мог, и имел полное право оставить. А ещё я сам ему позвонил… Сам!
Блядь, зачем я ему позвонил?
Мне просто было страшно сидеть там и осознавать, что, блядь, никто не приедет и никто не заберёт меня из той дыры, и что я на хуй никому не нужен! Но он забрал меня оттуда, как какого-то пса, нацепив ошейник и связав руки, как в прямом, так и переносном смысле…
Обида и злость на самого себя и обстоятельства, приведшие меня к моему теперешнему состоянию, захлестнули меня с головой, а на губах почувствовался солёный вкус с металлическим привкусом - крови из прикушенной губы и слёз, которые сами по себе бежали по щекам.
Если бы он трахнул меня, такого униженного, связанного, с ошейником на шее, особо жестоко, это было бы, наверное, правильно, но этот чёртов урод не сделал этого! И именно поэтому я теперь захожусь слезами и бессильно кусаю губы в кровь. Ему же от меня только трах нужен, так чего он не воспользовался?! Мне было бы теперь проще лелеять в себе отвращение к нему, злость, и чувство мщения, но я не могу… Эгоизм во мне просто вопит, что он урод и тварь, а душа рвётся на куски от обиды, жалости к себе и…. и блядской благодарности к нему, потому что он забрал меня!
Тупой имбецил! И я тупой! Сам виноват. Зачем я ему позвонил!
Полежав ещё минут двадцать и успокоившись, я попытался снова высвободить руки. На этот раз мне это удалось. Я не рвался из пут, как первый раз, а попытался аккуратно высвободиться, и у меня получилось. Встав на колени и шатаясь, как моряк после качки, я поднялся и пошёл к разворошенному, покрытому перьями дивану, по дороге снимая с шеи металлический строгий ошейник-цепь. Упав на диван, от усталости и внутренней опустошённости я провалился в вязко-серую муть сна, от которой просыпался, дёргаясь, весь мокрый, но потом тут же вновь проваливаясь в страшный, засасывающий водоворот то ли сна, то ли бреда, поэтому когда меня кто-то пихнул в плечо, я не сразу понял, где нахожусь и что происходит.
- Вставай! – чуть заплетающимся языком прохрипел Тур, обдавая меня запахом перегара, спирта и тонким ароматом какого-то одеколона.
Я во все глаза, с громыхающим от испуга сердцем, рассматривал бухого, помятого, опухшего, небритого, с красными из-за полопавшихся сосудов, с невменяемыми глазами Быкова, стоящего надо мной, и всё ещё не верил в реальность, подозревая что это сон.
- Чё уставился! - рявкнул Тур и, залепив затрещину, схватил за волосы и потянул вверх. – Не понял, что ли?! Вставай, выблядок!
Я зашипел от боли и вцепился ему в руку. Мне показалось, что он сейчас с меня скальп снимет живьём, но как только я сел на диван, волосы отпустили.
- Спайк, ко мне! – вдруг рявкнул Тур так, что меня оглушило, и из коридора тут же выбежал рот и, подбежав к хозяину и усевшись у его ног, чуть заскулил.
Почему-то именно сейчас вспомнилась история о том, что псина не любит громких разговоров и пьяных людей, хотя после того, как Имбецил обмолвился в столице, что пёс служебный, это всё могло вполне оказаться враньём. Но даже если и не враньё, то собаки не любят пьяных, а этот слушается Тура и ластится.
Я наблюдал за имбецилом, и почему-то не хотелось ни огрызаться, ни вообще что-то говорить, будто вчера из меня вынули все внутренности вместе с мозгом, заменив их каким-то подобием. Тур своей огромной лапой ласково потрепал ротвейлера по голове.
- Молодец, мальчик! – похвалил он пса, и в его голосе послышалась нежность. Рот тихо заскулил, прижимая уши-тряпочки к голове, подставляя башку под большие руки и пытаясь розовым языком дотянуться до них и лизнуть.
Я же завис от действий Тура. Показалось, что всё это не предназначено для моих глаз, а я подсматриваю. Фыркнув тихо своим мыслям, я отвернулся к окну, за которым уже было светло.
Быков резко вскинулся, словно вспомнив обо мне, и его настроение тут же поменялось. Его раскосые глаза выглядели очень жутко, а на полных губах появился оскал. Резкое движение - и лапа, которой он только что гладил пса, сжимала теперь меня за шею. В нос ударил запах перегара. Рот, подпрыгнув радостно, и зашелся лаем.
- Решил задушить? – просипел я, глядя в бешеные глаза Тура.
- Закрой рот, пока я опять не надел на тебя строгач, – захрипели мне в ответ, а его взгляд устремился мне на шею.
Сглотнув, я замер. Быков был в неадеквате, ещё и пьяный. Злить его не хотелось – моя шкура, как ни странно, ещё дорога мне, а именно сейчас он мог сделать то, что сделал вчера - нацепить строгач. Зато теперь я понимаю, почему рот не любит ошейник, а этот особенно.
Хватка на шее ослабла и Тур, невесомо почти, провёл грубыми шершавыми пальцами по моей вспухшей шее, словно лаская.
- Тур, ты здесь? – раздалось из коридора, и в комнату вошёл одетый в деловой костюм улыбающийся белозубо Димон.
Дёрнулись на голос мы одновременно, а Тур ещё и лапу свою одёрнул.
Я сразу не узнал лысого. До этого он всегда был одет в джинсы и футболку, а теперь словно преобразился, и вообще, выглядел презентабельно и дорого. Меня даже скривило от его внешности. Сколько пафоса в его дорогущем костюме, начищенных до блеска туфлях и ключах от машины в руках. Тянет на “потошнить”.
Улыбка Димона, после того как он нас увидел, сползла с лица, словно кислотой кто плеснул. Взгляд его стал колючим, а между бровей пролегла складка, когда к нему повернулся Тур. Они смотрели друг на друга, как два пса, делящих территорию, пока Димон не отмер, втянул воздух сквозь зубы и не сделал шаг.
- Тур, что за… – вопросительно и немного неуверенно спросил-сказал Димон, уже разглядывая меня и мою шею.
- Место, - властно, не сводя взгляда с Димона, приказал напрягшемуся и чуть зарычавшему на Димона псу, Тур.
- Нам надо поговорить, - взяв себя в руки, процедил Димон, наклонив лысую голову чуть вперёд и сжав кулаки.
Быков ему не ответил, повернулся к замершему мне и, поджав губы, прохрипел:
- Тебе десять минут на сборы.
Я тоже промолчал и не ответил, да этого и не требовалось. Тур отпихнул меня и направился к лысому, напоследок дав команду Спайку сидеть.
Ещё с минуту я оставался на месте, пытаясь понять хоть что-то, но не получалось. В голове спросонья была каша, а ещё стало мутить. Поднявшись, я чуть не споткнулся о пса, но в последний момент успел его обойти. В коридоре я остановился. Из-за приоткрытой входной двери доносились голоса Быкова и лысого, и эти двое явно срались.
- … Тур, что, блядь, за херня?! Решил его реально прикопать?
Я даже дышать перестал от подслушанного. Тот, кто сам хотел меня “прикопать” и сделать наркозависимой шлюхой, теперь защищает? Очень интересно, с какого хера мне такая радость?!
- … Это не твоё дело! – прорычал глухо Быков.
- …Тебе нельзя бухать… – дальше Лысый стал говорить тише и слов было не понять,
только обрывки фраз и интонация.
- … Я тебе сказал. Это уже не твоё дело, так что съеби с дороги, ДРУГ! - Последнее слово Быков выделил особенно чётко.
- … А то что?! – зашипел громко Лысый, и в ту же минуту послышался глухой удар о стену.
- … Я тебя предупреждал! – зарычал Тур.
- … Блядь! Ты мне нос сломал! – сдавленно прошипел Димон, явно схватившись за нос рукой.
Дальше слушать я не стал. Отчего-то на душе вдруг стало хорошо. Хотя почему отчего-то? Лысый умылся кровушкой. Говнюк! Надеюсь, что пока я схожу отлить, они вообще поубивают друг друга. Быстро сделав дела, я пошёл в ванную умыться, а заодно посмотреть, что с моей физиономией. Увиденное в зеркале меня не порадовало, особенно шея. Она вспухла и была сине-красно-фиолетовая, а кое-где виднелись точки и царапины от шипов с каплями засохшей крови. Даже морда с синяками, ссадинами, разбитой губой и тёмными кругами под глазами выглядела приличней, чем шея. Волосы так вообще сейчас представляли собой сбитый и грязный нечёсаный клок, похожий на засаленную паклю.
Содрав порванную, пропахшую пОтом и бомжами майку и кинув её на пол, я посмотрел на живот и рёбра: там расплывались большие, синие, жёлтые, красно-коричневые, как радуга синяки. Вот почему у меня всё болит. Тур постарался от души.
Засунув голову под кран, я простоял так минут пять, пока не замёрз под струёй холодной воды. Зато мозг стал работать. Взяв единственное полотенце, я аккуратно, чтобы не тревожить все ссадины и синяки, стал промокать лицо, шею и волосы. Дверь в ванну резко открылась, являя бешеного накрученного Тура.
- Пять минут вышло, – прохрипел он, уставившись на мою грудь и живот, где расцветала, переливаясь разными оттенками, его работа. Он громко засопел, не сводя с моего тела тяжёлого, хмельного взгляда, что мне даже захотелось позорно закрыться полотенцем, но я так и остался стоять. Пусть смотрит. Вдруг совесть проснётся.
- Если не напялишь майку - поедешь так… - отмер Тур и поднял свой взгляд на лицо.
От тёмных, невменяемых глаз по спине пробежались мурашки, язык прилип к нёбу, а пальцы стало покалывать тонкими иголками страха. Он опасен - зазвенело в голове. Я дёрнулся и сглотнул. Мне показалось на миг, что кто-то порвал его человеческую оболочку и выпустил наружу давно сдерживаемого дикого свирепого зверя, готового порвать за малейший протест или провинность.
Моргнув и прогнав знакомые панические нотки страха, накатывающие на меня, я глубоко вздохнул. Бред. Это человек, а не зверь. Пьяный и злой.
- Куда мы едем? – глядя прямо в тёмные глаза, спросил я, замерев и не делая никаких резких движений.
- Куда скажу, туда и поедешь. - Коротко и ясно, что слов нету.
Недолго постояв, Тур всё же разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что у косяка осыпалась штукатурка.
Заскрипев зубами от безысходности, я отшвырнул полотенце и вышел. Да поеду. И пока не пикну, потому что я теперь полностью завишу от него, и только он может отмазать меня от статьи и срока, который мне пообещал вчерашний следак. Ещё и флешка снова у него…
Найдя какую-то скомканную футболку у шкафа, я напялил её и прошёл на кухню, где сидел, развалившись на табуретке, Тур и пил из горла вискарь.
Я содрогнулся от омерзения. Как он может хлебать его так, ещё и с утра?
Вытерев с щетины протёкшие янтарные капли и ничуть не сморщившись, Тур поднялся, и взяв бутылку, подошёл ко мне, сверля тёмным взглядом, а потом наклонился, так, что я еле удержался, чтобы не дёрнуться, и обдавая запахом вискаря, тихо, безэмоционально, констатируя факт, хрипло, так что пробрало до позвоночника, проговорил:
- Ты выглядишь, как распоследняя опущенная, бомжеватая шлюха с вокзала.
От его слов меня приморозило на месте, и перекосило, а на языке, кажется, впервые за всю жизнь не вертелся едкий ответ. Меня это задело. Задело по живому. А ведь он отчасти виноват, что я так выгляжу!
И я сам виноват в этом не меньше…
Всю дорогу в машине я думал над этим, даже плюнув, что Тур бухал за рулём вискарь. Пускай бухает - раньше сдохнет.
Да, я как шлюха, да, как бомж. Да, вообще я редкостная мразь. Вчера в обезьянниках мне было о чём подумать, а ещё и посмотреть на что. Картинки вчерашнего ужаса всплывали перед глазами. За день в привокзальной ментовке кого я только не увидел, и всех их объединяло одно: они все упали на низ, самое дно человечества, или падают с такой скоростью, что остановить это падение невозможно. Деградация человека из нормального в существо, пропахшее насквозь мочой, калом, алкоголем, наркотой, дешёвым табаком, вшами, гноем, грязью и кислой мутью страха за свою бренную, трясущуюся, насквозь прогнившую шкурку, оказывалась для многих быстрой и часто бесповоротной. Самое смешное, что я не увидел ни одного нормального человека в обезьяннике, все были уже существами из низов. Кто-то чуть больше, кто меньше.
Как и я.
Вчера меня это пугало, и я не принимал внутренне всё, но сейчас, после слов Быкова всё стало на места. Менты - это те, кто каждый день ловит и приволакивает на сутки этих падших существ. Они словно ищейки с острым нюхом и чуткими ушами, чуют свою добычу за версту. Чуют запах разложения человека. У них это выработано до автоматизма, на инстинктах, а Тур бывший мент, насколько я знаю, и он чует уже во мне приторно-сладкий запах гниения и разложения, и я это знаю. Ведь я никогда не скрывал, что я редкостная сука, эгоист и мразь. Я уже качусь вниз по наклонной на приличной скорости, и мимо проходящие люди сливаются в серые пятна и воспринимаются врагами или чем-то несущественным, но тем, что можно использовать в своих целях…