Чёрное серебро - "Златовласка с косичками" 9 стр.


— Жалко, что никто из девчонок не поехал с нами. Здесь не мешало бы хорошо прибраться.

— Вот ты этим и займёшься, — ухмыльнулся Богдан. Он выглянул с кухни, где как раз открывал пластиковый контейнер с маринованным мясом. — Что, слабак, до вечера управишься?

— Совсем обнаглел? — прищурился Костя. — Значит, мне самому всё это разгребать? А ты что будешь делать?

— Я мясом займусь. Шашлыки, Белоснежка. Это мужское дело.

Брат откровенно смеялся. Костя поискал, чем в него можно бросить, зацепился взглядом за пачку с печеньем и, не раздумывая, метнул её в Богдана. Бросок был быстрым и ловким, но брат всё равно увернулся.

— Что, руки не из того места растут? — сверкнул широкой ухмылкой Богдан. — Кто бы сомневался. Расслабься, мелочь. Где майонез и кетчуп?

— В коробке. Забирай и вали с моей территории.

Не забыв толкнуть брата в плечо, Костя взялся за уборку и неожиданно для себя самого втянулся в процесс. В доме было не так уж и много дел. Для начала он с удовольствием открыл окна, впуская свежий воздух, а потом протёр пыль и занялся камином. Нужно было принести и сложить дрова, чтобы вечером разжечь камин и устроиться перед ним на старом диване, укрытом мягким пушистым пледом. По вечерам здесь всегда было холодно. Даже летом в горном домике царила ощутимая прохлада.

— Эй, Богдан! — закричал Костя брату на кухню, подпрыгивая, чтобы смахнуть паутину над камином. — Так почему Света и Артём не смогли приехать? А Диана твоя? Ты, наверное, плохо приглашал?

— Светка сказала, что не может, — не высовываясь из кухни, ответил Богдан. — Ей нужно было заняться какими–то срочными договорами. Она даже Артёма не отпустила.

— У неё срочные договоры, а ты, значит, отдыхаешь? — фыркнул Костя. — Да, хорошо начальству. Загрузил подчинённых на все выходные, а сам свалил на шашлыки.

— Умолкни, мелочь. Что ты понимаешь в руководстве? Главное для начальника — это уметь всех организовать.

— Самому ничего не делая при этом, — засмеялся Костя. — Ладно, я понял твою мысль. Бедные Света и Артём. А что насчёт Дианы?

— Она не смогла приехать. Отец попросил её помочь в клинике. Кажется, у них там что–то срочное.

Богдан появился в дверном проёме и окинул критическим взглядом камин.

— Ты в курсе, что это сырые дрова, тупица? Надо было брать те, которые лежали у стены под навесом.

— Да? Вот, блин.

Костя посмотрел на камин и, признавая правоту брата, растерянно почесал в затылке.

— Ну ладно, пойду, принесу новых, это не проблема. Жаль, конечно, что никто из ребят не смог приехать. Твоей Диане наверняка бы здесь понравилось.

— Да, очень жаль.

Богдан вернулся на кухню раньше, чем Костя успел увидеть усмешку на его губах. Ему было совсем не жаль, что в горном домике так мало посетителей. Два дня назад он собственноручно подсунул договоры Светлане, когда решил перестраховаться и всё–таки сказать друзьям о поездке в горы. Это был абсолютно беспроигрышный номер. Богдан отлично знал, что Света просто не позволит себе отвлечься на такие мелочи, как отдых, когда есть более важные дела, и никуда не пустит Артёма, предпочитая, чтобы он оставался на всякий случай под рукой. Что касается милой и совершенно лишней в данное время и в данном месте Дианы Глуховой, то она вообще ничего не знала о предстоящей поездке.

Братья управились достаточно быстро. Закончив с уборкой, Костя принёс новых дров и сложил их в камин, а Богдан тем временем соорудил во дворе мангал. Они оба успели порядком проголодаться и поэтому не стали затягивать с шашлыками, что оказалось верным решением. Погода словно ждала, и как только Богдан отнёс в дом готовые шашлыки, сразу же начал накрапывать дождик. Костя разжёг камин, и братья даже не захотели идти на кухню, устроившись с тарелками прямо на полу перед уютным теплом горящего камина. Богдан открыл вино, которое было душистым, немного терпким и пахло яблоками, а значит, не могло не понравиться Косте. Уже после двух бокалов ему стало жарко и весело, и он начал рассказывал Богдану всё, что приходило в голову, включая истории про учёбу, друзей и Антошку, весело пересказывая наиболее смешные события студенческой жизни. Старший брат не перебивал. Он внимательно слушал, пристально смотрел и сидел совсем близко. Костя почти чувствовал его дыхание на своём лице, и от этого ему становилось ещё жарче.

А потом Богдану позвонила Светлана. Ей внезапно понадобилось что–то уточнить по поводу договоров. Увидев недовольную гримасу брата, крепко сжимающего в руке ни в чём не повинный мобильный, Костя вспомнил про свой телефон, который оставил в машине. В любое другое время он, может, и не стал бы выскакивать за ним под дождь, но сейчас, под воздействием алкоголя, все решения принимались легко и быстро. Выбежав на улицу и зашагав было к машине, Костя вдруг остановился в двух шагах от неё, запрокинув голову к серому небу. Он не спешил забирать телефон, наслаждаясь свежестью и влажными струйками воды, приятно холодившими разгорячённую кожу. Было так хорошо стоять под дождём, который постепенно становился всё сильнее, превращаясь в настоящий ливень. Ему даже захотелось раскинуть руки в стороны, чтобы как в детстве ловить дождевые капли ладонями.

— Ты совсем сдурел? — перекрикивая шум дождя, сердито спросил, выскочивший следом за ним Богдан. — Простудиться хочешь? Давай бегом в дом.

— Когда это у меня была простуда?

Костя попробовал спорить, но тяжёлая рука брата на плече не оставила ему никаких шансов на победу. Богдан, не особо церемонясь, затащил его в дом и толкнул к камину. У Кости были мокрые волосы и красные щёки. Он понял, что совершенно промок, и быстро скинул с себя свитер и джинсы, замотавшись в огромное полотенце, которое швырнул ему Богдан. Поглядывая на брата, тоже начавшего расстёгивать мокрую рубашку, Костя не выдержал и весело засмеялся.

— Что, принял душ перед сном, а, Богдан?

— Исключительно благодаря тебе, вредная ты мелочь.

Богдан наскоро промокнул волосы и перекинул влажное полотенце через голое плечо. В ярком свете огня в камине его кожа отливала золотом, как и волосы. Костя посмотрел на него и опять хмыкнул.

— Эй, Богдан, так нечестно! — не совсем трезвым голосом протянул он. — Ну у тебя и мускулы! Я прямо завидую.

— Нравятся?

В голосе брата промелькнули странные вкрадчивые нотки, на которые Костя не обратил внимания. Благодаря опьянению, которое не прошло даже под дождём, он не замечал многих вещей. А ещё совершенно не мог сопротивляться внезапно нахлынувшей сонливости.

— Ещё бы не нравились, — сопроводив свои слова громким зевком, сказал он. — Да я завидую чёрной завистью.

Отбросив в сторону мокрое полотенце, Костя устроился на диване, вытягивая ноги поближе к камину и откинувшись на мягкую спинку, закрыл глаза. На его лице блуждала бессмысленная улыбка. Он не видел пристального взгляда брата, скользнувшего по его телу и отмечающего все детали. Белоснежную, отливающую перламутром кожу. Тёмно–розовые комочки сосков. Взъерошенные тёмные волосы. На щеках Кости горел яркий румянец, вызванный вином и прогулкой под дождём. Ему было далеко до атлетического сложения Богдана. Младший Старманов был изящным и тонким. Совершенным в глазах старшего брата. И Богдан любовался этим совершенством. Ему была невыносима одна лишь мысль о том, что кто–то другой мог смотреть на это бесконечно желанное для него тело или, что ещё хуже, касаться его. Стоило об этом подумать, как ревность и ярость били в голову не хуже вина. «Потому что он мой. Только мой». Подобные мысли жгли его изнутри. Богдан уже не мог сопротивляться своим желаниям, диким и почти первобытным инстинктам присвоить и заявить свои права. Он медленно направился к дивану и положил руку Косте на плечо.

— Белоснежка…

— А?

Костя открыл глаза, стряхивая полусон, увидел склонившегося над ним брата и недоуменно мотнул головой.

— Что, Богдан?

— У тебя до сих пор плечи мокрые, — вмиг охрипшим голосом сказал Богдан. Он толкнул дёрнувшегося было брата обратно на диван. И опять провёл горячей ладонью по его плечу, наслаждаясь ощущением гладкой прохладной кожи.

— Разве? Где?

Костя моргнул. Вино по–прежнему туманило его мозг, но даже так нависающий над ним брат выглядел странно. Он был сам на себя не похож, с горящим взглядом и обжигающими прикосновениями горячих пальцев. От него словно шёл жар, и это было непривычно и немного дико. Богдан смотрел на него так, как, наверное, должен был смотреть на эту свою Диану. Как он сам никогда не смотрел на Антошку. От этих мыслей по спине Кости побежали мурашки.

— Богдан, — пробормотал он. — Что ты…

Договорить ему не удалось. Рука брата скользнула в его влажные волосы и обхватила затылок. Богдан наклонился ещё ближе и притянул Костю к себе, удерживая его за голову. Его тёплое дыхание коснулось лица брата. А потом он поцеловал Костю. Сильно и жарко, захватывая чужие губы в плен, раздвигая их и сразу же проникая внутрь своим языком.

Костя позволил. Скорее от охватившего его шока. Это было словно удар по голове, словно разряд тока по всему телу. Он дёрнулся, пытаясь увернуться и шарахнуться в сторону, но его легко удержали. Богдан целовал его жадно и не отпускал. Его старший брат. Этого просто не могло быть. Но это происходило.

«Я сплю? Отключился и заснул?» Испуганная мысль промелькнула у него в голове, в слабой попытке объяснить происходящее, но Костя знал, что это не сон. Не настолько реальный. Он чувствовал, как его затягивает чужая страсть. Запретная ласка туманила голову. Никогда ранее он даже не думал о чём–то подобном, но сейчас, в эту самую секунду, собственное тело уже начало дрожать, охваченное сладким жаром. Его ладони непроизвольно сжались, скользнули по груди Богдана и обняли его за шею.

Старший брат вздрогнул. Происходило то, о чём он так долго мечтал. Костя был в его руках, сам отвечал на поцелуй и сам обнимал его. Богдан хотел насладиться каждой секундой. Он не собирался спешить и поэтому ненадолго отстранился, разрывая поцелуй, чтобы взглянуть на ошеломлённое лицо брата, с радостью отмечая расширенные блестящие глаза, полыхающие щёки и припухшие губы. Он знал, что пути назад уже не будет.

Руки Кости медленно разжались, соскальзывая с плеч Богдана. Он вздрогнул, очнулся и с ужасом уставился на брата, которого сам обнимал секунду назад.

— Богдан, за–а–ачем… нельзя…

Он замолчал, окончательно подавившись воздухом, из–за того, что Богдан поймал его за руку и, склонив голову, провёл языком по тонкому запястью, прочерчивая влажную дорожку на нежной коже.

— Ну что ты, маленький, всё можно, — непривычно низким, хриплым голосом сказал Богдан. Он начал медленно поглаживать шею Кости свободной рукой, нависая сверху и практически вжимая его в диван своим телом. Отодвинуться было нельзя. Да и некуда.

«Это всё вино». Костя всё ещё пытался объяснить происходящее. Завораживающе чувственный голос брата, властную тяжесть его рук, настойчивые прикосновения губ… Они пьяны, оба. И это самое настоящее безумие. Постыдное дикое безумие, которое не должно было даже возникнуть, но которое происходило прямо сейчас. Костю охватила дрожь. Он попытался оттолкнуть Богдана.

— Пусти, Богдан! Что ты творишь?

— То, что хочу уже давно, — выдохнул брат. Он не сдвинулся ни на сантиметр. Взяв в ладони лицо Кости, Богдан придвинулся ещё ближе, пытаясь развести коленом ноги младшего.

— Костя… мой. Только мой.

Ещё один поцелуй взорвал что–то глубоко под кожей. Это было уже слишком много. Губы Богдана, руки Богдана, которые были везде. Поглаживали спину, грудь и соски, ласкали живот и бёдра. Богдан не убирал колено, не позволяя Косте свести ноги вместе и это было приятно. Это было так хорошо, что Костя дрожал от стыда и страха. Он чувствовал, что начинает возбуждаться, и хорошо понимал, что Богдан это увидит.

Богдан не только увидел. Он опустил руку вниз, укладывая ладонь между ног брата, слегка сжал ощутимую выпуклость в его трусах и засмеялся. Негромко и очень довольно.

— Тебе ведь нравится, да, маленький? Хочешь ещё?

Он прошептал эти слова Косте на ухо, прихватывая горячими губами аккуратную розовую мочку.

— Я… Нет.

Костя зажмурился. Он чувствовал, что находится в ловушке, из которой нет выхода. У него не было сил вырваться и оттолкнуть руку брата.

Богдан стянул с него белье, быстро соскользнул с дивана на пол и, раздвинув длинные тонкие ноги Кости, устроился между ними. Его жадный взгляд переместился вниз. Никогда в жизни Богдан не восхищался мужским телом, но Костя был исключением. Он был прекрасен, везде. Богдан накрыл ладонью член брата и начал мягко сжимать и поглаживать его по всей длине.

— Не надо, — умоляюще простонал Костя. Он был такой открытый и беспомощный, что у Богдана окончательно сорвало крышу. Запах любимого тела сводил его с ума. Никакие, даже самые дорогие ароматы в мире не могли с ним сравниться. Наклонившись ближе и удерживая Костю ладонями за бёдра, Богдан накрыл губами головку его члена. Костя содрогнулся. Он уже ничего не просил, а только стонал и всхлипывал, теряя голову от накатывающего удовольствия. Богдан сжимал его губами, медленно погружая в рот упругую тёплую плоть. Он не раз позволял многочисленным подружкам ублажать себя подобным образом, но впервые делал такое сам. Своему ненаглядному, бесконечно любимому Косте. Потому что с ним всё было по–другому. Его нельзя было сравнивать с какими–то подружками. Даже сейчас Богдану было мало. Мало стонов, срывающихся с искусанных потемневших губ, мало непрекращающейся дрожи тонкого гибкого тела. Костя должен принадлежать ему весь.

Богдан отстранился и поднял голову, но не стал убирать руки с бёдер брата, а наоборот, развёл их ещё шире, попутно покрывая быстрыми поцелуями угловато–худые и самые красивые в мире коленки. Положив одну руку Косте на живот, Богдан опустил вторую ниже, касаясь его ягодиц и начал поглаживать дырочку между ними, осторожно надавливая кончиками пальцев на её края, чтобы проникнуть внутрь.

— Нет… Пожалуйста…

Костя вскинул голову и поднял расширенные глаза на Богдана. Он попытался дёрнуться, уйти от откровенно бесстыдных прикосновений, но ослабевшие ноги были моментально придавлены тяжёлым телом брата, а покоящаяся на животе рука переместилась на плечо и настойчиво надавила, вынуждая вернуться назад и откинуться на спинку дивана.

— Не сопротивляйся, маленький, — успокаивающе зашептал Богдан. — Пожалуйста, расслабься. Я не сделаю тебе больно, обещаю.

Он не спешил, зная, что Костя уже не вырвется и никуда не сбежит, и собирался доставить ему как можно больше удовольствия и минимум боли. Выдавив на ладонь приличный комок заранее припасённой смазки, Богдан начал осторожно проникать одним пальцем в узкий горячий проход. Медленно просунув палец, он остановился, давая брату привыкнуть. Лицо Кости исказилось. Он всхлипнул и прерывисто задышал, целиком отдаваясь охватившим его ощущениям, чувствуя одновременно стыд, жар и тянущую пульсацию внизу, внутри своего тела — там, где палец Богдана погрузился уже до самого основания. Растянутые, влажные от смазки мышцы слегка сжимались и подрагивали, пытаясь вытолкнуть посторонний предмет, однако боли не было. Проникновение было слишком бережным и нежным.

Костю трясло мелкой дрожью. Его голова беспомощно моталась из стороны в сторону, пока беспомощно не застыла на спинке дивана. Он тяжело дышал, почти ничего не видя из–за выступивших на глазах слёз и лишь слышал успокаивающий голос брата.

— Тихо, малыш. Тебе нечего бояться. Я же не причиню боли, только не тебе. Я слишком сильно тебя люблю, мой маленький.

Богдан стал покрывать поцелуями запрокинутое лицо брата, подхватывая языком скатывающиеся слезинки и не прекращая медленно двигать пальцем внутри его тела. Он аккуратно растягивал упругие стенки, пытаясь как можно скорее нащупать узелок простаты. Несмотря на отсутствие подобного опыта, Богдан не сомневался, что всё делает правильно. Он чувствовал малейший отклик распростёртого под ним тела и знал, что Костя не испытывает дискомфорта или боли.

Спустя пару минут Богдан добавил ещё смазки и ввёл второй палец. Это оказалось сложнее и для него, и для Кости. Младший вздрогнул и протяжно застонал, уже не пытаясь сдерживаться и кусать губы. Вся выдержка Богдана подходила к концу. Его член стоял как каменный, но он всё равно заставлял себя действовать медленно. Смазки было уже более чем достаточно. Пальцы Богдана погружались с тихим хлюпающим звуком и неторопливо поглаживали небольшой чувствительный бугорок. На щеках Кости горел лихорадочный румянец. Он чувствовал, как его тело всё сильнее и сильнее откликается на откровенные ласки, и уже ничего не соображал, полностью растворяясь в собственных ощущениях и обжигающем сиянии серых глаз.

Назад Дальше