— Нам надо поговорить, — задыхаясь, прошептал он Чонину в подбородок и чмокнул прямо в упрямую ямочку.
— Да уж, надо.
— Да уж, надо, — попугаем повторил Бэкхён и закрыл глаза, потому что кое-кто — и пальцем показывать не стоило — нахально запустил ладони под халат и наложил лапы на ягодицы Бэкхёна. Бэкхён подобного обращения терпеть не мог с младенчества, но разозлиться на Чонина не получалось — в его исполнении это воспринималось настолько естественным, что Бэкхён мгновенно деградировал до уровня закоренелого романтика, и ему вот совершенно не было стыдно. Ни в одном глазу.
Второй поцелуй поставил жирный крест на запланированной беседе и объяснил, почему Чонин так рвался уйти. Но теперь было поздно, а Бэкхён не видел ни одной причины, почему нельзя отложить беседу до утра, например. Он мог и дольше потерпеть.
Наверное.
— Убери оттуда… ты что творишь?!
— М-м-м?
— Нет, продолжай, но не на лестнице же! Что ты… Гр-р-р! Мой блокнот!!!
========== - 4 - ==========
миди трещит и сопротивляется, но вроде пока лезет)
➍
Бэкхён в одной руке держал блокнот — тот едва не вывалился из кармана ещё на лестнице, а второй пытался запереть коридорную дверь, пока Чонин мягко тянул его за собой. Поскольку они при этом ещё и целовались, задача казалась невыполнимой. Уловив тихий щелчок, Бэкхён наконец отцепился от двери. Дальше их ждала не менее сложная задача — попадание в дверь квартиры с первой попытки и без прерывания поцелуя.
Или со второй.
Ну ладно, хоть с какой-нибудь.
Чонин тихо зарычал, врезавшись спиной в косяк. Бэкхён освободившейся рукой провёл по плечу и погладил между лопатками, чтобы уменьшить боль от удара. Притих, подставив губы для нового поцелуя. Украдкой пошарил рукой с блокнотом — нашарил полку и разжал пальцы. Кажется, блокнот на полку попал и не свалился никуда.
Нащупав дверную ручку, Бэкхён попробовал захлопнуть дверь. Получилось с четвёртого раза. После Чонин влетел спиной в стенку, но это не заставило его отвлечься от халата Бэкхёна. Халат наполовину с Бэкхёна сняли общими усилиями. Точнее, Чонин снимал, а Бэкхён мешал, и халат не выдержал. В рамках личной мести Бэкхён стянул с Чонина галстук и вцепился в пуговицы на рубашке. Сдирал рубашку вместе с пиджаком, напрочь позабыв о пуговицах на манжетах. Всё закономерно застряло.
Бэкхён и Чонин дружно путались минуты три в складках ткани, намертво застрявшей на запястьях. По-прежнему отвлекались на поцелуи и объятия. Пока об пол со звоном не стукнула отлетевшая пуговица. Осталось разобраться с левой рукой Чонина.
Пока разбирались, всё ещё продолжая обниматься и целоваться, и одновременно вваливаясь в гостиную, впилились в узкий шкаф. Сверху им на головы посыпались листы, кисти и всякая мелочь. А потом Бэкхён сдвинул ладонь по спине Чонина и влип пальцами в нечто густое, напоминавшее йогурт или сметану. Но в этот миг как раз удалось высвободить левую руку Чонина и уронить на пол ком из рубашки и пиджака.
Чонин тут же стянул халат совсем и обнял Бэкхёна за пояс, притянув к себе вплотную. Отклонившись назад, Бэкхён потерялся в поцелуе. Ладонями коснулся скул Чонина и отклонился ещё немного, после чего тихо засмеялся, полюбовавшись на фиолетовый отпечаток пятерни на левой скуле. Машинально провёл пальцами, перепачканными в гуаши, по щеке, дорисовал усы. Чонин поймал перепачканную ладонь, сжал в своей, фыркнул, подхватил Бэкхёна и поволок в спальню.
Через пять минут в гуаши извазюкались как черти оба, а на белой прежде простыне остались весёлые фиолетовые отпечатки ладоней и других частей тела. Бэкхён даже думать не хотел, что творилось на спине Чонина. Наверное, со шкафа свалился плохо закрытый пузырёк с краской — кажется, именно на шкаф коробку с красками Бэкхён и сунул после эпопеи с плакатом по специальному заданию Чанмина. И тут Чанмин подгадил, мерзавец!
Бэкхён зажмурился от жгучих поцелуев, крепче обхватил Чонина ногами и зарылся пальцами во влажные волосы.
— Мокрый…
— На улице… моросило… — Чонин оставил сочный фиолетовый отпечаток пятерни на бедре Бэкхёна, огладил бок, украсив его полосками, и прижался губами к ямочке меж ключиц. Бэкхён провёл ладонями по спине, окончательно размазывая по смуглой коже гуашь.
— Щекотно, — проворчал ему в шею Чонин. — Надо… поговорить…
Бэкхён потянул за волосы, прижался губами к кончику носа Чонина и торопливо выдохнул:
— Говори, если можешь, а я не могу…
Он с силой зажмурился, едва Чонин припечатал ладонь к ягодице. Живо нарисовал в воображении фиолетовый след на аппетитном фрагменте собственного тела. Тихо смеялся потом, пока Чонин шарил по нему руками и зацеловывал ключицы. Ещё немного ближе — и они оба тёрлись друг о друга, доводя желание до исступления.
Бэкхён всячески пытался достать рукой до края матраса — там он схоронил оставшиеся после первой их ночи презервативы и смазку. Чонин упрямо тянул извивавшегося всем телом Бэкхёна к себе и помечал гладкую кожу убийственно жгучими засосами. Стоило лишь подумать, что эти полные и твёрдые губы извлекали сложные мелодии из саксофона, а прямо сейчас помечали кожу красноречивыми отпечатками… Бэкхён гортанно застонал от усилившегося возбуждения.
Несмотря на все сложности, Бэкхён добрался-таки до запасов, но почти сразу они оба свалились с кровати и плюхнулись на ковёр, умудрившись в процессе замотаться в перепачканную гуашью простыню.
— Мой любимый ковёр!..
Возмущение благополучно утонуло в очередном поцелуе. Бэкхён выронил из рук презервативы и бутылочку с гелем, обхватил Чонина за шею и выгнулся, прижался животом к напряжённому телу. Скользил кончиками пальцев по сильной шее, по груди, рисуя фиолетовые линии и оглаживая в трепетной ласке.
Пока мог думать, пытался разобраться в собственных целях, потому что… Чёрт, он просто хотел. У него сердце замирало от каждого прикосновения Чонина. А от поцелуев это замирающее сердце как будто взрывалось. Разлеталось, как разбитое стекло, тысячей сверкающих осколков. Одновременно больно, но так сладко и желанно, что Бэкхён продолжал желать новых касаний и поцелуев как проклятый мазохист. Всего один кратчайший миг боли в обмен на долгие минуты тягучего наслаждения. Бэкхёна хотели, и он хотел себя сам, окрылённый собственной желанностью и чужим восхищением. Его отражение в слегка затенённых ресницами глазах Чонина было настоящим. Чонин умудрялся лучше всякого зеркала показывать, насколько Бэкхён замечательный и неповторимый.
И после, спустя четверть часа и один использованный для разогрева презерватив, Бэкхён замер в руках Чонина. Тяжело дышал, цеплялся за широкие, полосатые от краски плечи, сжимал коленями узкие бёдра и едва-едва касался ягодицами обтянутой латексом головки. Простыня обвилась вокруг них причудливо скрученным бело-фиолетовым жгутом, а Чонин мягко, но крепко удерживал Бэкхёна за пояс и прижимал к собственному худому телу, где под бронзовой кожей — в фиолетовых разводах и полосах — набухали от напряжения длинные мышцы.
Чонин ни о чём не спрашивал — просто легонько касался приоткрытым ртом подбородка Бэкхёна, обжигал выдохами, чуть тёрся шершавой от щетины щекой и так бережно иногда прижимался твёрдыми губами в намёках на поцелуи. Крупными ладонями накрывал ягодицы Бэкхёна, с плавностью впивался короткими ногтями, затем дразняще проскальзывал кончиками пальцев между, оглаживал податливые края, но не торопил. Бэкхён сам опускался на член с мучительной медлительностью: упивался тянущим ощущением в мышцах, остротой проникновения и тем, как тело поддавалось и прогибалось, чтобы член вошёл глубже. Опустившись до конца — на собственную глубину, Бэкхён замер. Коротко и рвано дышал, отчаянно сжимая ладонями жёсткие плечи. Чувствовал каждую мышцу на собственных дрожащих ногах.
Чонин медленно клонился назад. Подставил правую руку и опёрся на неё. Вот так стало значительно удобнее. Бэкхён мог держаться за плечи Чонина и двигаться сам. Непрерывно скользить по крепкому стволу вверх и вниз, самостоятельно выбирая темп и глубину. Приподнимался и опускался, сражаясь с собственным дыханием и глядя Чонину в лицо, мечтая о его губах. Откровенно задыхался, когда Чонин левой рукой касался члена и обводил кончиком пальца головку. До тесных объятий и частых соприкосновений губ.
Бэкхён тихо застонал от ощущения жара — шершавые ладони вновь на ягодицах. Чонин толкался чаще и быстрее, удерживал за бёдра, порой оглаживал подушечками растянутые членом края и сильнее притягивал к себе. Ловил губы Бэкхёна своими, умудрялся целовать глубоко и крепко. Вновь сминал ладонями ягодицы и насаживал с пылом, вынуждая Бэкхёна прогибаться сильнее в поясе, тереться грудью и животом, зажимать между ними член Бэкхёна.
Подсохшая местами на плечах Чонина краска ломалась и осыпалась под натиском пальцев Бэкхёна. Он всё чаще и чаще резкими движениями приподнимался и не находил в себе сил глушить отрывистые громкие стоны. Чувствовал раз за разом, как узкие бёдра Чонина подталкивают его, вскидывают. Как член в рваном, но непрерывном ритме бьётся в его тело: мощно раздвигает мышцы, заполняет, опаляет почти невыносимым жаром, ускользает и тут же возвращается. Чувствовал, как жар превращается в пламя, что клокочет в крови, струится по венам с немыслимой скоростью, добирается до сердца и выжигает разум.
Бэкхён завалился на ковёр, утянув за собой Чонина. Они с исступлением искали губы друг друга, пока шарили руками по бёдрам, чтобы вновь соединиться и продолжить гореть вместе.
Чонин чуть сжал зубами нижнюю губу Бэкхёна, неохотно отпустил, торопливо лизнул в правый уголок рта и приподнялся, чтобы удобнее подхватить под раскрытые перед ним бёдра и плавным движением втолкнуть член. Бэкхён с долгим стоном запрокинул голову, поймал собственные лодыжки и потянул к себе, сложившись почти пополам. Едва различал Чонина над собой — больше чувствовал горячие запястья, что касались его кожи, когда Чонин упирался выпрямленными руками в пол.
Быстрые и мощные толчки выбивали из Бэкхёна стон за стоном, пока перед глазами всё вертелось с безумной скоростью. Это напоминало бесконечный танец, когда хотелось крутиться и крутиться, и было вовсе не страшно потерять равновесие и упасть. Пускай. В этом танце голова кружилась так упоительно сладко, что хотелось больше и ещё. Рок-н-ролл в постели.
Они после лежали на полу, крепко обнявшись. Пытались отдышаться. Бэкхён боялся шевелиться. Только слабо улыбался, пока Чонин прижимал его голову к груди и размеренно перебирал пальцами спутанные волосы.
В ванную пришлось идти по-любому. Гадская гуашь ещё и не смывалась до конца. Они драили друг друга губками из последних сил, но на коже всё равно остались подозрительные фиолетовые пятна. На Бэкхёне пятна смахивали на синяки, а вот на Чонине получилось нечто и вовсе дикое. Понадеялись, что в течение дня Чонин сможет отмыться и выйти на работу в пристойном виде.
Чуть живые, они добрались до кровати, плюхнулись на свежие простыни и благополучно вырубились, отложив беседу до утра. И неважно, что будильник жизнерадостно показывал шестой час.
Бэкхён проснулся в полдень и сладко потянулся, не менее сладко зевнул и разлепил веки. Озадаченно оглядевшись, приподнялся на локте, поморгал с недоумением и пришёл к выводу, что безобразно лежит поперёк кровати, замотавшись в простыню от шеи до пояса и сверкая голыми задницей и ногами. Между прочим, лежал он в гордом одиночестве. Справа красовалась вмятина — улика против Чонина. Сам Чонин бесследно испарился.
— Здравствуй, мама, вот тебе и Рождество, — уткнувшись лицом в матрас, пробубнил Бэкхён. — Исчез с рассветом, как и положено принцу на белом коне. Отлично поговорили…
— Репетируешь речь?
Бэкхён вскинул голову и уставился на чашку с горячим шоколадом перед носом. Рядом маячило блюдце с аппетитными даже на вид круассанами.
— Скажи ещё, что сам приготовил, — недоверчиво пробормотал Бэкхён. На миг примерещилось, что он спит и видит сон, как попал в романтическое кино.
— Я могу попытаться, если тебе не жаль кухню и есть бригада пожарных под рукой, — ядовито отозвался Чонин, присев на край кровати и стянув с блюдца один круассан. — Но увы, это всё из магазина неподалёку. Заодно сделал заказ в ресторанчике дальше по улице. Доставили четверть часа назад, так что на кухне тебя ждёт и завтрак.
— Угу… — пробурчал Бэкхён с полным ртом и торопливо сцапал последний круассан, пока Чонин его не схомячил. Чонин как раз уселся на кровати, скрестив ноги. Смотрел, как Бэкхён жадно ест. Улыбался едва-едва, а после наклонился порывисто и тронул губами уголок рта Бэкхёна, слизнул крошку с кожи и столь же порывисто выпрямился, будто ничего и не было.
Покончив с круассаном и горячим шоколадом, Бэкхён небрежно вытер губы и тоже сел, плотнее закутавшись в простыню. Тяжко вздохнул, но всё же неохотно начал:
— Тот случай… Погоди, дай объяснить. — Бэкхён провёл ладонью по лицу и снова вздохнул. — Просто хочу, чтобы ты знал и представлял. Полную картину. Тот случай не был единичным. В то время я частенько делал подобное, потому что никто и никогда не смотрел. На меня не смотрел. Меня даже не узнавали. Обычно я так обходился со знакомыми, которые знали меня настоящего. Но они не узнавали меня в платье. Пялились только на фальшивые сиськи и задницу. Тебя же я не знал. Просто девчата сказали, что не мешало бы проучить одного заносчивого бабника. Я не помню деталей и что именно они о тебе говорили. Но что-то в подобном ключе. Без повода я бы не стал, ну и… Дальше ты знаешь. И я не имел в виду, что ты — незначительная мелочь. Просто… это ведь было давно. Ну кто сейчас помнит об этом? Просто глупая выходка. Все же знали, что ты просто оказался жертвой розыгрыша. Ничего такого ведь не было… Чёрт. Скажи что-нибудь.
Чонин сидел, немного склонив голову. Вроде бы слушал, хотя Бэкхён не поручился бы головой. Потом Чонин подтянул колени к груди и обхватил их руками, глянул искоса и пожал плечами.
— Я хотел повидаться с тобой. Тогда. Но возможности не было. Не знаю, что тебе сказали, но я всего лишь любил флиртовать. Дальше флирта заходило нечасто, но по обоюдному согласию и без обязательств. После того случая… мне пришлось перевестись, потому что отец поверил всем слухам. В общем, либо я доказывал, что всё это ложь и восстанавливал репутацию, либо бросал музыку и шёл по его стопам под строгим надзором. Я выбрал первый вариант и уехал в Европу. Ну а потом найти тебя у меня не было ни шанса. Мне даже толком никто не мог сказать, как тебя зовут. А может, никто и не хотел говорить. Наверное, думали, что я собираюсь тебе голову открутить. Вот так пришлось поставить крест. Пока однажды ты сам не явился с ворохом трусов и размазанной на пол-лица подводкой.
— И ты меня узнал? — не поверил Бэкхён. — Спустя столько-то лет?
— Ты почти не изменился, — пожал плечами Чонин. И Бэкхён придержал вертевшееся на языке: “Зато ты — очень даже”. Потому что Чонин в самом деле изменился — от причёски до фигуры в целом. Он и тогда был тощим и гибким, но совсем зелёным мальчишкой с гладкой смуглой кожей и открытым лбом, пытался выглядеть старше, чем есть. Эффектный и знойный. Это в нём сохранилось, но сгладилось спокойствием и надёжностью. Эдакая сонная ленца, прячущая под собой уверенность и жёсткость. Рядом с ним Бэкхён чувствовал себя как за каменной стеной. Начиная с заботливых мелочей и заканчивая особенным взглядом.
Бэкхён молча сидел и пялился на Чонина практически в упор. Находил те самые детали, которые обсуждал в сети и в статье, но отчётливо понимал, что дело вовсе не в них. Хотя чёрт его знает. Они всего лишь пару раз переспали. Круто переспали. Но никто не говорил, что это всё решит. К тому же, Бэкхён всего лишь писал об идеальном топе, а не о партнёре на всю жизнь. Аспект секса он осветил и испытал на практике, но не более того. И то, что Чонин помнил его спустя годы, тоже ничего не значило.
Ну, наверное, не значило. Мало ли, может, у Чонина просто память на лица хорошая.
Хотя это всё ерунда. Куда хуже, если кто-то вообще узнает о них и о том, что было между ними… Бэкхёна продрало ознобом.
— Тебе не нужно перед работой отдохнуть? — неуверенно спросил он.
— Намекаешь, что мне лучше уйти? — уточнил напрямик Чонин.
— Ну не то чтобы… — Бэкхён смешался под открытым взглядом Чонина и вцепился пальцами в простыню. Вёл колонку об отношениях, а сам прямо сейчас не представлял, что же ему делать. Мысли в голове спутались в нечитаемый ком, окутанный подспудным страхом, и Бэкхён попросту не мог соображать.