Неизменной оставалась только почти почерневшая серебряная цепочка и звездочка-кулон с острыми лучами.
…Зима пришла незаметно. Просто пришла, вынудив съемочную группу ускорить работу раза в три. По утрам работникам приходилось полностью убирать снег со съемочной площадки, потому что по сценарию на улице стоял поздний ноябрь, а актерам и, в частности, Владу, как исполнителю главной роли, мерзнуть. И мерзнуть жестоко. Таскаться по полуразрушенному зданию в вязанном свитере и пуховой безрукавке было не очень-то комфортно.
По вечерам он приезжал домой и, выпивая кружку глинтвейна, валился в постель. Даже обжигающе-горячий душ не помогал. Ему было холодно. Просто холодно и пусто.
…Заметившая его на обязательной вечеринке по случаю чего-то там особо важного Даша пришла в ужас. И буквально на следующий день приволокла целый пакет лекарств и уютную мягкую флисовую толстовку. Этот маленький эпизод отчего-то вызвал на губах улыбку. После того, как уехал Димка, у него не было никого. Но не проходило и недели, чтобы Даша не позвонила и не попыталась растормошить его. После недели, проведенной в тишине, она не на шутку испугалась и на правах хорошей знакомой стала наведываться иногда.
Затворник. Пресса его не трогала. Мальчик-трудяга. А что не светится нигде, так ведь съемки же.
…Звонок в дверь застал его на кухне. Влад тщательно отмерял специи, стараясь не переборщить и не превратить вино в нечто совершенно неудобоваримое.
Он открыл дверь даже не глянув на экранчик домофона. Все равно чужие не ходят. Тем более не станут звонить именно ему. На автомате открыл входную дверь и вернулся в кухню. Даша сама войдет. Отцу тоже больше чем необходимо внимания он уделять не собирался. А вот глинтвейна придется приготовить еще одну порцию.
— Заходи, я на кухне. Холодно. Ты за рулем, или тебе тоже глинтвейну сварить?
Гельм только хмыкнул. Откуда такая встреча? Или Влад его не узнал? Тогда почему открыл дверь? Такая доверчивость почти умиляет. Но ему задали вопрос.
— Свари. На улице прохладно, — отозвался он и прислонился спиной к входной двери, ожидая хозяина.
Крохотную кастрюльку с вином Влад не уронил только чудом. Осторожно поставил на плиту и, скрестив руки на груди, вышел в коридор. Без сомнений, это продюсер Димы. Гельм просто стоит в его квартире. Просто стоит здесь и никуда пропадать не собирается. Что, Сокол, допился до глюков?
— Простите… не ожидал увидеть вас.
На миг стало немного стыдно. За собственный внешний вид. Спортивные штаны, вязанные шерстяные носки, футболка с каким-то смешным принтом и флисовая кофта.
— Проходите.
— Здравствуй, — Гельм стряхнул с плеч редкие снежинки, которые еще не успели растаять. Кинул на Влада быстрый взгляд, отмечая осунувшееся лицо и круги под глазами, и еле слышно вздохнул. Мальчик не в лучшей форме. Гельм снял длинное пальто, ботинки и, поймав взгляд Влада, вскинул бровь, словно спрашивая: «Ну и куда идти?»
Влад жестом пригласил его следовать за собой. Хорошо хоть руки не дрожат. Можно снова занять себя, хотя бы ненадолго. Поставить кастрюльку на плиту, достать пару толстостенных бокалов-чашек для ирландского кофе. Отчего-то именно из таких бокалов он любил пить глинтвейн.
Когда ароматное горячее вино было разлито по бокалам, тянуть время стало попросту невозможно. Вот только он не знал о чем говорить с этим человеком.
Влад поставил перед ним бокал и сел напротив.
— Вы ведь не просто так в гости заскочили, не так ли? У меня нет фото и видео, которые бы компрометировали… Диму. Я не просил у него ни денег, ни помощи. И мне от вас совершенно точно ничего не нужно. Ни теперь, ни… — он на миг запнулся, но потом с кривой усмешкой выдавил: — когда-нибудь.
— Если бы ТЕБЕ было что-то нужно, то тогда ТЫ бы пришел ко мне, — заметил Гельм, обхватывая бокал ладонями и делая глоток. — Но это я здесь. И я пришел к тебе с просьбой. Диме угрожает серьезная опасность. Очередной маньяк-сталкер, которого боюсь даже я, — наглая ложь, но здесь и сейчас она просто необходима. — И на то время, пока мы его ищем, я бы хотел, чтобы Дима исчез. Твоя квартира представляется мне лучшим убежищем для него, — Гельм немного поколебался, а потом все-таки достал и положил перед Владом одно из писем. То самое, читая которое он сам невольно вздрогнул.
Влад медленно протянул руку. Пальцы коснулись бумаги. Взгляд бегло скользнул по строчкам. Краска сошла с его лица. Даже губы побелели. Если ЭТО обратная сторона известности — тогда к черту такую известность. Ему живется просто потому, что теперь мало кому интересна судьба Влада Соколовского.
Дима. Снова. Будет. Здесь.
Сидеть в кресле. Смотреть новости. Кутаться в плед. Диме грозит опасность. И не абстрактная, а вполне материальная. Потому что тот, кто написал ЭТО… Нужно держать себя в руках. И не позволять эмоциям отразиться на лице.
— Я уеду завтра утром, — он поднялся из-за стола и, вернувшись в коридор, нашел второй комплект ключей. — Вот, возьмите. Можете привозить его в любой момент.
— Ты не понял, — Гель даже не шелохнулся. — Я не собираюсь выселять тебя из твоего собственного дома. Как я понимаю, вы вполне мирно ужились. К тому же есть один момент… Он ничего не знает об этих письмах. И я бы предпочел, чтобы и не знал. Он слишком сильно на них реагирует. Тем более, на такое. Я понимаю, что прошу много, но все-таки попрошу. Позови его. Позвони и просто пригласи к себе. Я дам ему отпуск, и он ничего не узнает.
— Это невозможно, — Влад покачал головой, глядя в глаза незваному гостю. Он Бикбаеву нахрен со своей любовью не сдался. Нет, не Бикбаеву. Бергу. — Мы… попрощались, если можно так сказать. Я не могу «просто позвонить» и «просто пригласить». Он догадается. Не идиот. Это не отговорки… Вильгельм. Я для господина Берга ровным счетом ничего не значу.
— А он для тебя? — мягко, почти вкрадчиво поинтересовался Гельм, чуть сузив глаза. Попрощались… И почему он не удивлен? История циклична.
— Вас это совершенно не касается, — вскинулся Влад. — Это моё личное дело, и я никому не позволю в него лезть. Он не поверит. Потому что расставшись, не звонят и не приглашают в гости. Или может мне ему в лоб шантаж устроить и типа насильно здесь держать, пока вы там разберетесь? Так это логичнее будет выглядеть…
Внутри его ломало. Он совершает ошибку и ошибку непоправимую. Димку он не вернет никогда. Да и нечего возвращать. Потому что нельзя быть с человеком, который не любит, а просто позволяет себя любить. Рано или поздно, но он сломается.
— Я боюсь за него. Я могу сыграть зажравшуюся суку. Только… вряд ли он вообще когда-нибудь людям верить будет. Я не знаю, о чем вы думали, когда приехали ко мне, но я — не выход.
— Ты максималист и еще такой ребенок, — Гельм покачал головой. — Время идет, а это значит, что ты мог изменить свое мнение. И позволь сказать тебе кое-что… Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что безразличен ему. Я нахожусь рядом с ним круглые сутки, и я вижу то, что даже он не замечает. Просто позови его. И он поверит любым твоим словам. Только потому, что хочет в это поверить.
Телефон в кармане. И такое впечатление, будто он жжется даже через мягкую плотную ткань домашних штанов.
Хочется. Отчаянно хочется увидеть его снова. Снова обнять, целовать самые восхитительные губы на свете, любить его хочется, со всей силой и отчаянностью, на которую Влад только способен.
— Вы ведь понимаете, что делаете, — как-то обреченно сказал Влад. — Мне паршиво без него. А мы были вместе только неделю. Я эти семь дней ни на какую славу не променяю, но, для меня это самоубийство.
— Выбор за тобой, — Вильгельм пожал плечами, а потом потянулся и коснулся серебряной звезды на его шее. — Зачем ты носишь это?
— Я люблю его, — Соколовский с тяжелым вздохом поднялся из-за стола. За окном мело. Совсем скоро Новый год. Еще неделя съемок и ему придется думать, куда девать себя дальше. Работа хоть как-то отвлекала от мыслей. Как только все закончится — Димка снова безраздельно захватит все его мысли.
Влад долго смотрел на темный дисплей телефона. Решиться непросто. Не ради себя. Ради него. Чтобы с ним ничего не случилось. Чтобы ни единый волос не упал с его головы. Чтобы никакой псих его не коснулся. В трубке — длинные гудки. Тогда он сказал «Прощай», но удалить номер телефона так и не сумел.
— Нет! — Гельм рванулся вперед и, почти вырвав телефон из рук Влада, оборвал звонок. — Не сейчас. Сначала я должен вернуться и дать ему отпуск. Иначе он действительно обо всем догадается.
— Ну он же не знает, где вы. — Влада ощутимо потряхивало. — И если я позвоню, он спросит о том, дадите ли вы ему пару дней…, а вы с неохотой и скрипом… Блин, если я не позвоню сейчас, я просто не решусь на это еще раз!!!
— Он тоже слишком хорошо меня знает, — Гельм сдвинул брови. — Он просто не придет просить у меня отпуск в канун Рождества. Если бы не эти письма, мы бы мотались по концертам и праздникам круглыми сутками. И если я вдруг отпущу его… — Вильгельм отвернулся, напряженно размышляя. Может, стоит все-таки рискнуть? — Ты же понимаешь, что если он догадается, то поймет, что это Я попросил тебя об этом?
— Вы последний человек, с которым мне хочется общаться, Вильгельм. И ЕМУ об этом известно. Нам негде с вами пересечься. Я никогда не был вашим поклонником.
— Ты зря его недооцениваешь, — признания Влада Гельму были безразличны. Ему всегда было плевать на мнение людей, за исключением нескольких человек. Этот мальчик в список не входил. — Хорошо, звони, — он отпустил телефон и отступил на шаг, отворачиваясь и надеясь, что не ошибся.
Влад залпом допил остатки вина в своем бокале. По телу растеклось тепло, а внутреннее напряжение немного отпустило. Даже зашумело в голове. Хорошо… Главное, чтобы хватило на счету денег на один звонок. Каким бы продолжительным он ни был. Снова вспыхнул дисплей, высвечивая фото: смеющийся Димка, за обе щеки уплетающий мясной пирог, а в трубке послышались гудки.
17.
— Черт! — Дима выругался и, жестом отправив нерадивого менеджера дальше заниматься своим делом, потянулся за вибрирующим телефоном, надеясь, что это Гельм, которому он сейчас выскажет все, что думает об этом финне, скинувшем на него всю свою работу, а сам исчез по каким-то делам, в которые Диму, естественно, не посвятил. Но стоило только кинуть взгляд на дисплей, как дыхание сорвалось. Сердце гулко стукнулось о грудную клетку, а потом заколотилось где-то в горле. Этого не может быть. Просто. Не может. Может, он ошибся номером?
Дима оглянулся и поспешил отойти туда, откуда голос его никто не услышит. Еще один взгляд на фотографию смеющегося Влад, и он, прикрыв глаза, принял звонок:
— Да?
— Здравствуй, Димка, — от хмеля слегка заплетался язык. Удивительно как быстро можно опьянеть, если сильно нервничать и залпом выпить горячего вина со специями.
— Здравствуй, — выдохнул тот, сжимая пальцы в кулак от пронзившей вдруг боли. Влад просто пьян. А чудес на свете не бывает.
— Я идиот, Бикбаев… — выдохнул между тем в трубку Соколовский. Хорошо, что Димка этого не видит. Не видит, как он жмурится. Не видит, как кусает губы, силясь не заорать. — Кли-ни-чес-кий… Мне хреново без тебя, Димка…
— Извини, — искренне выдохнул Дима, прислоняясь к какой-то стене позади себя. — Ничем не могу помочь. Я ведь тоже идиот, Влад.
— Это ты извини меня, Димка… — Влад прислонился лбом к холодному стеклу. — Я должен был сказать тебе… Я люблю тебя, Бикбаев. Даже если тебе не нравится это слышать. Я все равно люблю тебя, — Соколовский мучительно усмехнулся. — Через неделю у меня съемки заканчиваются… Приезжай, а?
Дима резко отвернулся, чтобы никто не видел его лица. Искаженного, перекошенного от отчаяния. Он смог, он внушил себе, что тогда ему все это показалось. Что не говорил Влад этих слов. А теперь… И что, черт побери, теперь со всем этим делать?!
— Ты же знаешь, что я не могу, Влад, — говорить было невыносимо. Хотелось бросить, все бросить, взять билет на первый попавшийся самолет и лететь, лететь к нему, даже с пересадками. — Скоро Рождество, у меня… каждая секунда расписана.
— Хотя бы на день. Фигаро тут, Фигаро там. Самый лучший подарок на всем белом свете. Ты знаешь, что это ты?
— Сколько ты выпил, Влад? — Почему ему все больше кажется, что все это — пьяный бред? И завтра, как только Соколовский проспится, он даже не вспомнит об этом разговоре.
— Бокал глинтвейна, Дим. — Не верит. Поделом, Соколовский. — Я на улице в одном свитере снимаюсь, а у нас холодно и снег уже давно лежит.
— Черт, Влад… — Новый год скоро. А он уже и забыл, что это такое — нормальный праздник дома, а не на очередной сцене. Хотя прошлый год ему даже понравился. Он пел дуэтом с Гельмом в Хельсинки, в его «родном» клубе, и это было действительно потрясающий Новый год. — Прости. Но мне мало одного дня. Даже если Гельм отпустит меня, я не приеду на один день. Прости.
— Я… ладно, хорошо. Я рад слышать тебя, Дим… Правда рад. Надеюсь, ты не сердишься на меня, — судорожный выдох. Как можно тише и ладонью прикрыв микрофон. — А знаешь, я все равно буду тебя ждать.
— Я не сержусь на тебя. Я просто по тебе скучаю. Как же глупо это все… — Дима потер висок, словно это могло помочь избавиться от начавшейся тупой головной боли.
— Не-а, не глупость… — и едва слышным шепотом. — Я люблю тебя. Увидимся… когда-нибудь?
— Увидимся. Увидимся, Влад. Когда-нибудь. — Надо заканчивать этот звонок. Он и так всю душу вынул. Но почему-то пальцы не слушаются. И он слушает, слушает дыхание Влада там, через океан.
Звонок оборвался сам. Хорошо хоть хватило денег на то, чтобы поговорить, чтобы сказать все. Ему не хватило бы решимости нажать на сброс.
— Он… занят. — Влад обернулся к Вильгельму и улыбнулся. Жалко и устало.