В его голосе снова зазвучал ставший уже привычным для меня восторг. «Ну вот, — подумала я, все еще крепче сжимая в руке прут, — а как хорошо начал!»
— Знаешь что, — не унимался этот ненормальный, тряся перед собой сложенными, словно для молитвы, ладонями. — Знаешь, о чем я думаю?
Я вопросительно приподняла бровь, решив все-таки особо не пережимать с агрессией, и уставилась ему в лицо. На мой взгляд, для умных мыслей он слишком возбужден.
— Я даже думаю, а не жениться ли мне на тебе?
Стукнувшись затылком о стенку, я охнула и поморщилась. Похоже, падая, я здорово ободралась.
— Теперь ты понимаешь, до чего ты меня допекла?
Я закивала и закрыла глаза. Не могу я больше... Хочу домой. Хоть куда, только к нормальным людям... Почувствовав, как Расул осторожно вытягивает из моей расслабленной руки прут, я вздохнула. Если он сейчас и перехватит меня им, так мне и надо... Но он потянул меня за плечи, помог подняться и пошел, держа за запястье. Мы вышли из-под крыши, и я наконец увидела небо. Ну что ж, по крайней мере прогулялась...
Свернувшись калачиком на кровати, я с неприязнью следила за манипуляциями доктора Петровича. Разложив на столике пузырьки, пакетики и коробочки, он с воодушевлением гундосил веселенький мотивчик и явно сам себе нравился. Закончив приготовления, он радостно глянул на меня и убежал в ванную мыть руки. Проводив его до двери злобным взглядом, я переключилась на безмолвно сидящих напротив Николу и Расула. Сверля их скорбным взглядом великомученицы, я, словно невзначай, все время демонстрировала мужчинам левую скулу, выглядевшую весьма впечатляюще. Завидев ее, Расул каждый раз виновато вздыхал, ворочал и, как я надеюсь, терзался муками совести. Никола же, наоборот, излучал спокойствие, и, хоть рта не раскрывал, было видно, что настроение у него прекрасное.
— Ну, голубушка Алевтина Георгиевна, давайте на вас глянем! — пропел доктор Петрович, потирая руки. — Прошу поближе!
Я и головы не повернула. Петрович позвал меня еще раз. С тем же результатом.
— Что за ребячество! — осерчал доктор. — Не лезть же
за вами на кровать!
Он оглянулся на молчавших мужчин, ища у них поддержки. Я демонстративно закрыла глаза.
— Ну и что мне делать прикажете? — это уже относилось не ко мне. — Уйти?
— Что-то ты разошелся, Петрович, — проронил Никола тем самым голосом, от которого мне всегда хотелось вытянуться по стойке «Смирно!». — Тебе сказали осмотреть ее? А ты чем занимаешься?
Петрович обиженно засопел. Помедлив пару секунд, он взгромоздился на кровать и на коленках двинулся ко мне.
— Позвольте. — Я почувствовала руку на подбородке. — Так, так, понятно.
Я открыла глаза, отрешенным взглядом следя за Петровичем, пребывающим в весьма неудобном положении. Вот он добрался до моей скулы, осторожно ее ощупал. Я на прикосновения не реагировала, док приободрился и нажал чуть посильнее. Издав короткий, полный боли крик, я дернулась и в беспамятстве опрокинулась на подушки.
— Что такое? — недоуменно воскликнул Петрович, а дорогие гости в мгновение ока оказались на моей кровати, одновременно выпалив: «В чем дело?»
«В чем, в чем, — передразнила я их, — в обмороке, вот в чем!» Но высказалась я, конечно, про себя, а вслух издала едва слышный стон.
— Петрович, что с ней? — сердито спросил Никола, я осталась довольна, настроение ему я все-таки испортила. — Какого, хрена?
Петрович не отвечал, пытаясь привести меня в чувство, он слегка похлопал меня по щекам, сосчитал пульс и даже пытался заглянуть в зрачок. Но для меня изобразить то, что требуется, — раз плюнуть, детские игрушки. Поэтому я предоставила Петровичу возможность растерянно хлопать глазами и недоумевать.
— Петрович, это обморок, что ли? — подал голос Расул, особенного волнения в голосе не было, мне даже стало обидно.
— А какого хрена ты вообще ей в морду дал? — поинтересовался Никола нехорошим голосом. — У нее синяк на полморды, как ты это объяснишь? Он здесь будет завтра утром. Ты своим членом думал, когда это сделал?
Никола распалялся все больше, Петрович перестал шуршать и дергаться, и мне нестерпимо захотелось открыть глаза и посмотреть, что делает Расул. Но я продолжала лежать несчастная, бледная и умирающая.
— Выйди! — сказал вдруг Расул. — Я позову.
К кому это относилось, стало ясно, когда Петрович снова заерзал и слез с кровати. Открылась и закрылась дверь, Расул и Никола переместились на пол.
— Ты не пацан, Расул. Это не моя проблема. Это твоя проблема. Мне эта баба тоже, словно заноза в заднице («Вот свинья!»), но я не трогаю её, потому что для всего есть свое время! А сейчас она должна быть жива, здорова и всем довольна.
— Нет базара, Никола, — согласился Расул, — ты прав, а я дурак и это признаю. Но... не сдержался. Я же все обежал, еле успел! Ведь, ей-богу же, слиняла бы, зуб даю! Никто ее не остановил, никто, а Конику с кухни она по башке вломила и яйца отшибла! Железную дверь своротила! Там сейчас петлю наваривают. И меня, я тебе клянусь, она бы охерачила арматурой, чтоб я сдох!
— Какой арматурой? — помягчев, поинтересовался Никола.
— Да какой?! Железной! Там у стенки валялись, так она вцепилась, я обалдел...
— Надо же! — обрадовался чему-то Никола, но потом подозрительно спросил: — Так она до схватилась или после?
— После чего? — принялся корчить дурака этот сукин сын, — Ну... после, хм!
— Козел! — отрезал Никола и был прав. — Зови Айболита, надо ее в чувство приводить... Черт!
Никола в сердцах плюнул и прибавил пару фраз о чьих-то забавах в грубой форме. В комнате снова появился Петрович.
— Как она, еще не очнулась? — обеспокоился медик И не получив ответа, бодро пропел: — Ну что ж...
После чего он позвенел склянками, чем-то пошуршал, через мгновение в нос мне ударил резкий запах аммиака. Tаким методам я противостоять, конечно, не могла, дернулась застонала и открыла глаза.
— Все в порядке! — обрадовался Петрович и ехидно добавил: — Какие организмы у вас слабые!.. Позвольте-ка!
Он шустро закатал мне рукава халата и принялся смазывать ссадины. Я попискивала, потому что здорово щипало. Потом, нимало не смущаясь, Петрович задрал мне подол халата и занялся ногами. С ними дело обстояло немного получше.
— У меня вся спина расцарапана! — с вызовом сказала я, сверкнув глазами на Расула, на пару с Николой с живым интересом наблюдавшим за манипуляциями доктора. — Только пусть они отсюда выйдут. Здесь не цирк. Я при этих благородных джентльменах раздеваться не буду!
Петрович глянул на них и буркнул:
— Да, попрошу!
Никола поднялся из кресла и, с издевательской улыбкой обращаясь к Расулу, сказал:
— Ах, как нехорошо! До чего ты запугал бедную девочку! Она тебе не доверяет!
После чего проследовал за дверь, Расул за ним. Пока Петрович возился с моей спиной, я сидела, согнувшись в три погибели, и размышляла.
И так мы кого-то ждем. И поэтому они меня не трогают (относительно) и ничего не объясняют. Иными словами, на меня будут воздействовать фактором неожиданности. Сначала, во всяком случае. В биографии моей они уже основательно покопались. И они про меня все знают, а я про них — ничего. Да уж, узнать, как себя вести, невозможно. Но попробовать подготовиться все же надо. «Мне не нужны неприятности, давайте договоримся по-хорошему... Нет, так в кино говорят. «Я уверена, что мы можем договориться... Это в наших общих интересах... Я не знаю ваших дел и не хочу знать... Мы можем поменяться, если вы гарантируете мне безопасность...» Кино, ей-богу! Я закряхтела с досады. В голову лезла жуткая муть, которую, я уверена, вслух и произнести-то не смогу. Придется импровизировать. Самое большее, что я способна была представить, то это кем я буду: напрашивается один вариант — лесная лань. Надо порепетировать. Я вытянула шейку, склонилась, так, ручку в сторону...
— Да не дергайтесь вы, ей-богу... — вернул меня к действительности окрик Петровича. — Я уже заканчиваю...
А я совсем про него забыла! Господи, до чего дошла! Петрович накинул мне на плечи халат и, кряхтя, полез на пол. Окинув взглядом спину доктора, я на мгновение задумалась — может, рискнуть еще раз?
— Петрович! — пропела я, еще не собравшись с мыслями, но боясь, что он сейчас уйдет. — Извините, знаю вашего имени...
— Ничего, переживу... — сердито отозвался он, собирая свое медицинское хозяйство.
— Большое вам спасибо, мне стало значительно легче, а та мазь, что вы прислали мне от ожога, просто чудесная... -Меня понесло, да все в ласковой форме, Петрович немного оттаял и посмотрел на меня вполне доброжелательно.
При упоминании о мази он оживился, объяснив мне, что мазь его собственного изготовления, после чего принялся перечислять мне ее составляющие. Через несколько минуту когда его энтузиазм немного иссяк, я перевела разговор на интересующую меня тему. Петрович, в отличие от Кирилла в ступор не впал, видно, упоминание о мази его расслабило. Из рассказов о ближних и дальних аптеках, имеющих и не имеющих компонентов для состава мази, я поняла, что Москва совсем рядом. Я обрадовалась, решив попробовать узнать, если уж так все удачно складывается, и о тех, кого мы ждем. Петрович сидел на краешке кровати, я начала плавно подползать ближе, внимательно слушая о последних открытиях мировой медицины. Но тут все повторилось, как в плохом анекдоте: дверь распахнулась, и появился Никола, за ним Расул, укоризненно кривящий губы и качающий головой.
Подойдя поближе к Петровичу, Никола громко объявил:
— Все док, молодец! — Он резко ткнул указательным пальцем на дверь. — Скройся!
Петрович послушно направился к двери, на ходу оглянулся и сказал:
— Выздоравливайте!
— Большое спасибо! — крикнула я, а Расул громко захлопнул за ним дверь.
— Как самочувствие? — гаркнул Расул, словно на параде, и разглядывал меня так, будто я ему денег задолжала.
— Спасибо, хреново! Вашими заботами.
— Ну, настоящей заботы ты еще и не видела! — мило улыбнувшись, сострил Никола.
— Не сомневаюсь, — проворчала я. Не люблю я таких глупых намеков... — В этом дворце кормят когда-нибудь.
— Кормят. Только не всех. Которые особенно шустры, те голодные сидят.
— Это на меня намек, что ли? — обиделась я. — Что я такого сделала?
Никола развеселился:
— Если не брать в расчет твой побег, то кто Коника вырубил и яйца отшиб?
— Коника? — Я растерялась и даже руками развела. — Это вранье, никакого коника я не трогала. Да я даже на конюшне не была! И не знала, что тут есть!
— Не была? — Никола аж скорчился от радости. — Что ж ты так?
Я пожала плечами:
— Не довелось.
Расул в это время странно смотрел на меня, вроде и усмехался, но выглядел каким-то то ли измученным, то ли уставшим.
— Ладно, — сжалился надо мной Никола, — принесут тебе пожрать, не беспокойся.
— А мне доктор сказал, что у меня давление высокое, — видя подходящее настроение, запищала я. — Мне на воздух надо, сколько можно меня в четырех стенах держать!
Голос задрожал. Расул дернулся, рот вроде открыл, но ничего не сказал.
— Давление? — передразнил меня Никола. — На воздух? Ладно! В наручниках только. Гуляй хоть до посинения.
— Как это в наручниках? — не поверила я своим ушам. — С ума, что ли, сошел?
Потом язык прикусила, но Никола не отреагировал:
— Больно ты шустрая. Бегать за тобой никому неохота. Так что выбирай, родная!
Он хлопнул меня по коленке и направился к двери:
— Ты идешь?
— Иду, — отозвался Расул и, не оборачиваясь, направился следом.
«Ну-ка, — лихорадочно заворочала я мозгами, — может, сейчас самое время закатить качественную истерику, с выходом, визгом и нервным припадком? По причине полного непонимания своего положения и насильственного удержания? А то, впрямь, дружеские посиделки, да и только! Он сам-то, иезуит волосатый, пробовал в наручниках гулять?»
Но пока я предавалась рассуждениям, мужчины стремительно покинули пределы моей комнаты, громко хлопнув дверью. Не успела, так не успела...
Вскоре я услышала, как открылась дверь, задребезжали стеклянные стаканы, по паркету зашуршали колесики сервировочного столика. Я обрадовалась, в животе давненько шла междоусобная война. «Кирилл!» — решила я и выглянула из ванной. Но, к моему удивлению, это был не Кирилл, а двое молодых мужчин, которых я раньше не видела. «Расул перестраховывается!» — хихикнула я про себя. Знаком мне был лишь сервировочный столик.
— А Кирилл где? — поинтересовалась я, появляясь в комнате.
— Нету его, — ответил один из них. — Вам столик у кровати поставить или на стол накрыть?
— Оставь так! — махнула я рукой и села в кресло.
Брюнет, что был повыше ростом, подкатил столик ко
мне поближе и аккуратно снял крышку с фарфоровой супницы.
— О-о! — простонала я, сунув туда нос.
От одного только запаха я впала в полнейший восторг, предвкушая, что же со мной случится, когда я начну есть. Улыбаясь, я смотрела, как парень ловко наливает суп в тарелку, ненароком подняла глаза чуть выше и оцепенела... Расстегнутая по случаю жары синяя джинсовая рубашка открывала взгляду висящую на толстой золотой цепи миниатюрную иконку Пресвятой Богородицы... Иконка приковала мой взгляд, я никак не могла от нее оторваться. Парень выпрямился, иконка пропала.
— Приятного аппетита, — почти одновременно пожелали оба молодых человека, намереваясь меня покинуть.
— Нет, — глухо выдавила я, — нет... Подождите...
Они послушно остановились и повернулись ко мне.
— На стол... Надо на стол... Накройте на столе! — Я справилась с собой и, посмотрев в глаза парню в джинсовой рубахе, улыбнулась. — Я передумала!
— Пожалуйста! — протянул другой, смуглый и крепкий коротыш, немного удивленно, но безо всяких вопросов взялся за дело. Джинсовый ему помогал, вдвоем они быстро расстелили скатерть и принялись сервировать стол.
Я молчала, мучительно придумывая, о чем завести разговор, чтобы только удержать их в комнате. Вернее, удержать лишь одного, джинсового...
— Ловко у вас выходит! — начала я, голос немного сёл,-но все было вполне терпимо, - Редко встретишь мужчину, который мог бы так здорово справляться с этой задачей.
Ребята глянули на меня и заулыбались. Я, воодушевившись, продолжала в том же духе, и вскоре дело пошло на лад: ребята отзывались, их первоначальная скованность
прошла, улыбки стали шире и смелее. Я подошла к столу, выдвинула стул, но не села, лишь оперлась на спинку рукой.
— Ой, а что это у вас? — Я изобразила большую заинтересованность и кивнула на парня в джинсовке. Вести себя активно и чрезмерно шевелиться я опасалась, боясь привлечь внимание Расула, который, я уверена, нас контролирует. — Какая красота!
— Это вы о чем? — не понял он, удивленно разглядывая свою грудь. — Ах, это!
Тут они с приятелем мельком переглянулись, довольно улыбнувшись друг другу. Внутри у меня все похолодело. Стараясь не выглядеть чересчур напряженной, я ждала, что же он мне ответит.
— Да это так... — растягивая слова, парень тронул иконку рукой, — наследство, одним словом.
— И от кого же вам такая красота досталась? Тонкая работа, сразу видно, дорогая вещь!
— Точно, дорогая. Это платина, а тут золото... Ручная работа. Досталось мне в наследство. — Теперь они уже не просто переглянулись, они посмеялись, с удовольствием рассказывая мне о редкой вещице. — От бабки одной...
— Шустрая такая бабка, ужас! — весело добавил второй, наливая в стакан сок из запотевшего хрустального графина.—Да уж!
А я, улыбаясь им, силилась не грохнуться в обморок, поэтому присела и оперлась о стол. Рассказать об этой иконке я могла бы сама и гораздо лучше нынешнего владельца, потому что знала, когда, кто и где ее изготовил и кто ею владел. Пятнадцать миллиметров на двадцать, на платиновой основе с любовью и мастерством выгравирован золотом лик скорбной Богоматери, на обратной стороне два слова: «Возрадуемся Богородице!» В нижнем правом углу — крошечная петелька, отличительный знак мастера. Этим крошечным символом золотых дел мастер из Клина Илья Прокопьевич отмечал каждую свою работу. И эту маленькую иконку заказала ему я, подарив четыре года назад бабе Глаше в день рождения... Только носила она ее на серой суровой нити...