– Очень… очень хороший доклад, Волков. Подход, конечно, нестандартный, но, безусловно, творческий.
Тон, которым говорила Валентина Робертовна, мало чем изменился, но и этой малости было достаточно, чтобы Паша удивленно, исподлобья посмотрел на свою учительницу. Не за оценками он сюда вышел – нет. Просто за те месяцы, что он занимался реконструкцией личности своего прадеда, он внезапно для самого себя открыл, каким необычным человеком был этот, обычный, в сущности, солдат.
– Проделанная работа видна, – тут она скользнула взглядом по замершей стройной фигуре молодого прадедушки Волкова, – невооруженным глазом. Так что – пять. Твердая, заслуженная. Садись на место…
Аудитория возбужденно зашумела.
– Пять?! За Игру?! – возопил Болугоцкий. – Это нечестно! А если я завтра доклад по «Легендам Магического Меча» сделаю – мне тоже пятерку поставите!?
– Если эта игра имеет непосредственное отношение к периоду Великой Отечественной войны, – невозмутимо ответила учительница, – и если будет проделана работа, равносильная проделанной Волковым, – да, поставлю. Однако, учитывая, что в названии фигурируют слова «меч» и «магия», искренне сомневаюсь, что заданная тематика будет соблюдена. Разве что вы раскроете нам неизвестные страницы исследований «Аненэрбэ»…
Она улыбнулась собственной шутке, непонятой классом. Поклацав клавиатурой древнего ноутбука, учительница внесла оценку в журнал и, будто продолжая прерванное чтение, забормотала…
– Волков – пять. Следующий докладывает… Епифанцев! Епифанцев, как у нас обстоят дела с докладом?
Погрузившийся в собственные мысли, Пашка едва услышал, как за его спиной Дима Болугоцкий раздраженно прошипел своему соседу по парте:
– Шизик долбанутый… Давайте я сейчас своего прадедушку в «Диабло-форева» некромантом срисую! Больной какой-то – в мертвецов играется. «Война» вообще игрушка дерьмовая, ни о чем…
Едва, но все же услышал.
Ярости не было. Только вдруг заломило висок, будто от перенапряжения, да картинка перед глазами дернулась и тут же встала на место.
Спокойно поднявшись, Паша не спеша пересек расстояние в три стола, отделяющие его от Болугоцкого, и, подойдя вплотную, резко, без замаха ударил того кулаком в переносицу. Если бы не скамья, слитая дизайнерами в единое целое с партой, Димка бы упал на спину, так же его просто отбросило на спинку. Залитое хлынувшей из носа кровью и брызнувшими из глаз слезами лицо дернулось назад, но Пашкин кулак достал его без особого труда. Прежде чем Валентина Робертовна за шиворот оттащила его от скулящего Димы, Волков успел ударить еще трижды, с наслаждением наблюдая, как расплываются подбитые глаза Болугоцкого.
Не сопротивляясь, он покорно шел туда, куда его тащила неожиданно сильная рука учительницы. Голос Валентины Робертовны долетал до него, точно через какой-то плотный изоляционный материал и, кажется, запаздывал во времени.
– …к директору! Волков, это просто дикость какая-то! Ты же взрослый человек, ведь можно же любые разногласия решить словами! Неужели нужно было устраивать весь этот спектакль?
Пашка согласно кивал, однако в душе чувствовал небывалый подъем. Чувствовал, что поступил правильно.
Танк был похож на бронированного хищника с перебитой лапой. Он не мог гоняться за своими жертвами, однако все еще активно огрызался на пришедших его добить людей. Он и был хищником. Вернее – она. «Пантера» с разбитой гусеницей активно шевелила приплюснутой головой, выцеливая кого бы еще прихватить с собой на тот свет.
Раскатисто рявкнула носатая башня, и широкое жерло послало в полет начиненную смертью болванку. Взрыв взметнул в воздух мешанину из людей и железа, в которую превратилась ползущая в полукилометре «самоходка». Злобно залаял пулемет, и подкошенными снопами упали двое солдат, подобравшихся почти вплотную. Несмотря на повреждения, «пантера» оставалась опасной и смертоносной, как и ее звериная тезка. Не имея возможности отойти вместе с отступающими частями, экипаж танка решил прикрыть своих товарищей и теперь старался продать свою жизнь подороже. Выходило действительно дорого.
Пашку, за секунду до пулеметной очереди вжавшегося в землю лицом, пули миновали, и едва лишь закончился глухой кашель оружия, Волков подскочил и, пригнувшись, кинулся к врывшемуся в землю монстру. Благополучно добежав до «пантеры», он вновь упал на землю, недалеко от перебитой гусеницы, и перевел дух. Что делать дальше, он решительно не представлял, просто поставил себе задачу – прорваться к танку. И вот теперь, прорвавшись, не имел четкого плана действий. С «трехлинейкой» да парой противопехотных Ф-1, с танком не повоюешь.
Поколебавшись секунду, он решил действовать наудачу – уложить обе имеющиеся гранаты возле башни, в надежде, что взрыв заклинит двигающий механизм. Он перекинул винтовку за спину, достал гранату, одновременно резко выдергивая чеку. Но еще раньше он услышал, как со скрежетом распахивается башенный люк, и понял, что не успеет. Волков лишь поднял взгляд, чтобы увидеть лицо того, кто отнимет у него жизнь, – это впервые было так близко… так реально. Глядя в пепельно-серые глаза немецкого танкиста, он даже забыл, что все это – не по-настоящему, что смерть здесь лишь имитируется. Два зрачка слились в один, черный и глубокий, увенчанный стальной мушкой – пустая глазница Мрачного Жнеца, стилизованная под автоматное дуло. Спасти Пашку могло только чудо.
И чудо произошло… Вместо сопровождаемого пламенем треска раздался щелчок, на самой грани слышимости, который, однако же, Павел расслышал даже в грохоте боя. Черный глаз автомата вновь разделился на два, наполненных испугом и непониманием – немецкий танкист лихорадочно передергивал затвор заклинившего оружия. В то же мгновение Волков сделал то единственное, что еще мог сделать – швырнул гранату прямо в ошеломленного «фрица».
Растянувшееся резиной время дало Пашке возможность проследить всю траекторию движения. Он даже видел, как, выкручивая в воздухе пируэты, отлетела в сторону сдерживающая рычаг скоба. Два чуда за день было, пожалуй, даже слишком, и все же другого объяснения не было. Ребристая, похожая на ананас Ф-1 угодила танкисту прямо в чумазый, выглядывающий из-под сдвинутого на затылок шлема лоб. Тот крякнул, от неожиданности выкрикнул что-то на своем родном языке и повалился навзничь, высоко вскинув руки с зажатым в них автоматом. А крохотный снаряд, брошенный Волковым, отскочив от крепкого немецкого лба, упал прямо в распахнутый люк.
Даже зная, что он, в отличие от экипажа «пантеры», защищен от осколков броней, Волков все равно упал на перепаханную гусеницами землю. В ноздри ударил влажный запах перемолотой травы, уши улавливали панические крики на немецком, несущиеся из люка. Точно почувствовав внутри себя смертоносного паразита, «пантера» нервно крутанула башкой.
Внутри гулко бухнуло, и длинное тяжелое дуло остановилось, укоризненным пальцем зависнув прямо над распластавшимся бойцом. Откуда-то слева разнеслось ободренное «урр-рааа!», это соратники, напряженно следившие за Пашкиными действиями, ликовали его победе. У самого Пашки радости не было. Ему мучительно не хотелось вставать, чтобы не увидеть лежащую на горячей броне половину танкиста, ноги которого так и остались внутри машины. Не хотел снова почувствовать воображаемый запах смерти, идущий из все еще распахнутого люка. Поэтому он просто скомандовал: «Сохранение и выход». А выйдя – весь вымотанный, дополз до кровати и, только-только успев снять комбинезон, провалился в блаженное забытье. Невероятно, но усталость была такая, как будто он и впрямь только что полз к танку, участвовал в коротком, но ожесточенном бою. К счастью, ему ничего не снилось. Пашка был очень рад этому, потому что в последнее время ему снилась исключительно «Война», но сегодня ему больше хотелось мира. Мира и покоя.
Когда он проснулся, на улице уже было темно. «Проспал!» – мелькнуло в мозгу тревожно и тут же отпустило. Само собой всплыло, что от занятий его отстранили и своего класса ему не видать еще две недели. Хорошо, хоть до отчисления не дошло – мама бы очень сильно расстроилась.
Он рывком поднялся с кровати. Комната распахнулась перед ним, и, стоя почти в самом ее центре, Павел почувствовал, как по голой коже спины ползет неприятный холодок. На его любимом кресле, в его любимом костюме сидел он сам, и на мгновение Волков даже подумал, что умер и теперь наблюдает за своим телом со стороны.
Двойник шевельнулся, выронив из-под шлема длинную фиолетовую прядку. Облегчение было таким огромным и всеобъемлющим, что Павел чуть было не рухнул на пол. Пару раз глубоко вздохнув, он привел в норму бешено стучащее сердце. Подобрал с пола брюки, но передумал и оставил лежать там же. Чего Ева в нем не видела? Они уже год встречаются и с самого первого дня спят вместе.
Они познакомились на лайв-конференции фанатов Игры. Тогда, среди толп разновозрастных геймеров, одетых в гимнастерки, мундиры, кители, увешанных бутафорскими гранатами и пулеметными лентами, среди матросов и эсэсовцев, люфтваффе и НКВД, он увидел скромную девочку в костюме медсестры. Подошел, заговорил, познакомился – просто и естественно. Что может быть естественнее, чем два фаната, разговаривающие про объект своего обожания? Первые месяцы знакомства Пашка был почти что влюблен: ему казалось, что наконец-то он встретил человека, который видит в «Войне» нечто большее, чем игру. И даже большее, чем Игру.
Поначалу. А потом пришло понимание, что Евка – такая же, как и остальные. Она не стеснялась пользоваться читами и специальными программами, без труда меняла сторону, сегодня воюя за Советы, а завтра – за Великобританию. Могла даже сыграть в «Предателя», что Волков не любил особенно. Тем не менее он не расставался с ней. Привык. Да и, в конце концов, она понимала в Игре больше, чем остальные его знакомые.
Подойдя ближе к креслу, Паша прошелся по настройкам медиабраслета, входя в систему игровой консоли, и вывел перед собой тонкий, точно сотканный из воздуха экран. Ева и раньше могла без разрешения занять его костюм, но именно сегодня Паше это не понравилось особенно. Двумя касаниями выведя на экран картинку из шлема, Волков чертыхнулся – он сразу понял, что был прав.
На растянутом экране соткалось поле боя, по которому, навстречу накатывающемуся бронированному приливу немецких танков, волнорезом бежал его прадедушка. Ничего не понимая, но чувствуя, что все происходящее ему очень сильно не нравится, Паша легким пассом перевел положение наблюдающей камеры на вид сверху. В этот же самый момент танковая волна дала залп. Невероятно, но все – все! – они стреляли в одного-единственного человека!
Человек этот вдруг взвился в воздух, крутанул головокружительное сальто и с размаху опустился на броню ближайшей машины. Пятидесятисемитонное боевое чудовище застонало от удара и просело, на полном ходу воткнувшись дулом в землю. Скрежет сминаемой брони на время заглушил лязг металлических траков. Лишь после этого в том месте, где только что стоял невероятный боец, расцвело фантастическое облако из огня и дыма и перемешанного земляного крошева. А прадедушка Волков уже гигантским прыжком перебрался на другой танк, ухватил его за дуло и… Паша даже протер глаза, чтобы убедиться, не чудится ли ему? Усатый солдат в выцветшей гимнастерке только что оторвал башню тяжелому немецкому «тигру»!
Вновь, как тогда, в классе, заныло сердце, и дернулась картинка перед глазами. Сам не понимая причин, Пашка пришел в ужас от увиденного. Молниеносно кинувшись к консоли управления, он лихорадочно принялся набирать код принудительного выхода из игры. Пароль, как назло, не подходил. В свое время Паша переменил его, чтобы мать не лишала его удовольствия виртуальной жизни, и теперь сильно жалел об измененном стандартном «qwerty». Пальцы торопливо скользили по буквам виртуальной клавиатуры, а виртуальный прадедушка Волков тем временем в одиночку громил целую танковую армию!
Наконец медиа-браслет удовлетворенно подмигнул Паше добродушным зеленым глазом и резко отрубил Игру. Без сохранения. Сидящая в кресле Ева удивленно постучала по шлему и разочарованно протянула:
– Э-эээй!?
Стянув с глаз ставшие непроницаемо черными очки, девушка покрутила головой, разминая затекшие позвонки, и увидела своего друга.
– О! Привет, зайчонок! Ты уже проснулся? – обрадованно защебетала она. – Не хотела тебя будить, ты у меня такой сладенький, когда дрыхнешь! Такой задумчивый!
– Что ты сделала? – тихим и каким-то чужим голосом спросил Пашка, кивнув на шлем. Подружка сняла его и, аккуратно пристроив на кресле, теперь выбиралась из комбинезона, смешно подпрыгивая на одной ноге.
– Манчкина, конечно! Мог бы, между прочим, и поздороваться! – Ева обиженно надула губки.
Ответ прозвучал совершенно естественно, точно она лепила этого самого манчкина из пластилина. Видя, что Пашка, поджав губы, все еще смотрит на нее, девушка принялась объяснять:
– Это сейчас самая модная развлекуха в онлайне – село ты необразованное! Какой-то ботаник из Штатов написал программку, позволяющую все параметры на максимум выставлять. Уж не знаю, как он защиту обошел, но теперь полсетки играет по типу «ты один против всех». Такие бойни, мамочки дорогие! Мы вчера с Блэк Лайтом, помнишь такого – он обычно за эсэсовцев играет? Так мы вчера с ним в диверсантов играли – я в одиночку полк красноармейцев уничтожила, с одной лишь саперной лопаткой, между прочим!
Слушая ее беспечную болтовню – такую милую и одновременно такую чудовищную, Волкову вдруг захотелось рвануть ворот несуществующей футболки, которую он так и не надел после сна. Ему было тяжело дышать, в глазах темнело.
– …ты же в онлайн уже сто лет не выходил, вот и не в курсе.
Он хотел ответить, что в онлайн его не было всего лишь дней пять, но вместо этого губы, скривившись, выплюнули:
– Пошла вон отсюда!
– Панька, ты чего? – Ева озадаченно захлопала огромными красивыми глазами. – Пань, ты не выспался, что ли?
– Пошла вон! – заорал Волков, чувствуя, что еще немного, и он ударит эту красивую, но по-детски глупую, ничего не смыслящую девчонку.
– Да что с тобой!? – закричала Ева в ответ. – Что не так-то!?
Не отвечая, Павел беспокойно терзал настройки игры. Кажется, ничего непоправимого не было, и все же, все же… Проверить не помешает. Недоверчиво следя за его манипуляциями, девушка покачала головой и вдруг взорвалась фонтаном едкой, совсем не девичьей ругани.
– Псих ты ненормальный! – закончив материться, яростно прокричала Ева. – Из-за какой-то Игры! Из-за какой-то гребаной Игры!
Круто развернувшись, она порывисто выбежала из комнаты. Автоматическая дверь бесшумно отсекла ее от Пашиной комнаты, заодно отрезая и жалкие всхлипы, вперемежку с тихим:
– Урод! Мамочки мои, какой же урод! Ну и сука же ты, Волков!
– Это – не Игра! – зло крикнул ей вслед Павел, но закрывшаяся дверь вновь сделала помещение звукоизолированным, и даже при всем желании Ева не смогла бы его услышать.
Чувствуя себя разбитым и постаревшим, Паша подошел к креслу, схватил валяющийся на нем комбинезон и привычными движениями стал облачаться. Подключая сенсоры и закрепляя застежки, утягивая костюм по размерам и надевая на голову шлем, Волков торопился. Отчего-то ему казалось, что времени остается все меньше и меньше. Но какого времени, и меньше чего его остается, сформулировать он не мог.
– Это не игра… – беспокойными пальцами выводя перед глазами настройки, прошептал он уже спокойнее.
Однако перед тем, как войти в Игру, Волков, повинуясь какому-то внезапному импульсу, парой решительных движений удалил все сохраненные эпизоды, все развязки, которые когда-то, еще буквально вчера, так боялся потерять.
Он шагнул в мир Игры чистым, как белый лист, как новорожденный младенец. Он и был заново родившимся – что-то осознавшим, постигшим. Это понимание было чувством новым и удивительно захватывающим. Стоя на окраине сожженной дотла безымянной деревеньки, два Павла Волкова – правнук и прадед – готовились взять первую в своей новой жизни высоту.
Всего в паре сотен метров от него два взвода советских солдат, численностью едва переваливающие за пятьдесят человек, пытались выбить из укреплений два десятка немцев, мешающих продвижению колонны. Попеременно огрызались два ДОТа, будто сварливые кумушки, переругивающиеся через забор. Изредка, длинно, по-хулигански свистел восьмидесятидвухмиллиметровый миномет, посылающий в сторону окопавшихся очередную начиненную осколками шестиперую мину. С обеих сторон тявкали винтовки и редкие автоматные очереди. Из небольшой березовой рощи вяло отхаркивала пули пятерка надежных Шпагинских ППШ.