Все это Пашка уже видел, когда впервые вошел в Игру, имея лицо и тело своего прадедушки. Все было точно так же. И в то же время – совершенно иначе. Неуверенной походкой лунатика шагая к месту сражения, Волков завороженно рассматривал свои руки, ощущая, действительно ощущая, что их гладит теплый летний ветер. Пораженный, он остановился и всеми легкими втянул в себя пахнущий гарью и порохом воздух.
Пахнущий. Его ноздри действительно уловили запах.
Он не знал, в какой момент все переменилось. Успел лишь почувствовать сильную боль в сердце и понял, что это не комбинезон, имитирующий смерть. В ушах зашумело, в который раз дернулась исказившаяся картинка и вновь встала на место – удивительно плавная и резкая. Непривычно живая.
И Волков шагнул под пули: не особо таясь, но и не бравируя своей неуязвимостью, зная, что они не могут причинить ему вреда. Ведь ему предстоит пройти огонь и воду, ранения и контузии, Будапешт и Берлин. Ему предстоит отстраивать разрушенную страну, возводя на ее руинах прекрасный новый мир, в котором через век с небольшим родится хороший мальчишка, которого назовут его именем. Мальчишка, чье присутствие он сейчас чувствовал в своей голове, в своем сердце.
Волков рассеянно улыбнулся, недоверчиво хмыкнув в аккуратно подстриженные усы, в которых, несмотря на молодость, уже начала пробиваться ранняя седина. Помотав головой, Павел очистил голову от посторонних мыслей – будет еще время об этом подумать, – поудобнее перехватил «лимонку» и быстро, где короткими перебежками, где ползком, а где и перекатами, двинулся к ближайшему ДОТу, подавляющего огнем все попытки атаки красноармейцев. Волков твердо знал, что сегодня они возьмут эту высоту. Через десять-пятнадцать минут он удачно забросит гранату прямо в бойницу немецкого укрепления. А еще через полчаса его сослуживцы окончательно сомнут сопротивление фашистов и выбьют их с огневой позиции.
Надо только подобраться поближе.
Ребристый корпус гранаты приятно оттягивал ладонь. Перебегая от укрытия к укрытию, используя даже самые маленькие кочки, Павел не торопился и действовал очень осмотрительно. Сохраниться можно лишь в Игре – благодаря мальчишке из будущего он понял это предельно ясно. Чтобы сохраниться в Жизни, ему требовалось сохранить эту самую Жизнь. Память потомков – штука недолговечная. Это он тоже запомнил. Именно поэтому Волков осторожничал, желая дойти до самого конца. Чтобы еще не родившийся мальчишка мог вернуться в будущее и рассказать о том, что видел, что понял.
Чтобы они…
– Мы, – поправился Пашка, – чтобы мы…
Чтобы мы наконец-то запомнили. Чтобы Жили, а не играли в жизнь.
Вжавшись в измученную землю, Волков резво пополз к укреплениям. Через минуту гулко грохнуло, и один из говорливых ДОТов потрясенно замолчал. И тут же, точно по неслышимой команде, со всех сторон поля боя донеслось победоносное, ликующее:
– Ураааааааа!
Юлиана Лебединская
Сны о мире и войне
2010 год. Игорь
Танки…три, четыре, пять… Патронов почти не осталось. О гранатах можно только мечтать. Зато ненависти хватит на всех, жаль только от нее враги не дохнут. Ничего-о. Выстоим! Чужой землицы нам не надо, своей ни пяди не дадим. Наш ДОТ выстоит, должен выстоять, просто обязан! Крепкая коробочка, хорошая коробочка…
Чертовы жестянки с крестами все долбят и долбят. Жарко, как в аду, кажется, бетонные стены вот-вот расплавятся. Попить бы.
Танк. Один. Но и одного много, заряды к ПТР тоже закончились.
Затвор клацает, и становится непривычно тихо и одиноко. Двое нас оставалось: «максимка» да я. А теперь вот совсем осиротел.
И мышастые поднялись, осмелели с-суки. До чего же мерзкий цвет у формы, ну да им в самый раз. Крысы!
Сейчас бы гранату. Единственную. Прощальный привет. Чтобы еще хоть пару гадов с собой прихватить.
Вспышка света. Неужели от света может быть так больно? А в ушах непрерывный гул, звон, и металлические крылья – клац-бряк, бряк-клац. Почему так плохо видно? Голова, до чего болит голова!
Граната… Голова…. Моя голова была гранатой и поэтому взорвалась… вокруг фрицы… живые… Нена…
Игорь очнулся, тяжело дыша. Дико болела голова, перед глазами носились черные кляксы. Этот сон преследует его не первый месяц. Хотя нет. Раньше снился только танк, без всяких взрывов… Но даже этого хватало, чтобы проснуться среди ночи от собственных хрипов в своей же постели. Стоп! Сейчас не ночь, и он не в постели! Он, черт, он же в ДОТе! Валяется в луже. Ай! Что за… Игорь попробовал вскочить, споткнулся о бревно, притащенное уже явно после войны, упал снова, мерзко хлюпнула вода, что-то больно впилось в ладонь. Сам не зная зачем, мужчина решил посмотреть, что именно. Стоя на четвереньках, принялся шарить руками по затопленному водой полу ДОТа. Наконец нащупал обломок старой металлической расчески, покрутил в руках и, все еще спотыкаясь, побрел к выходу.
Чертова экскурсия уже ушла, наверно. Сколько я здесь провалялся? Интересно, хоть связь мобильная работает? Должна работать… Рядом дачи нуворишские, как-никак… А может, не ушли еще?
– Эй! – до выхода всего два шага, а кажется – вечность. – Э-э-эй!!!
Солнечный свет бьет в глаза, ослепляя.
– Чего кричишь? – экскурсовод поднялся навстречу. – Все, насмотрелся? Мы уже собирались экспедицию за тобой посылать. Ты как, – взгляд скользнул по промокшей одежде, – в порядке?
– Ерунда. Спотыкнулся… – Игорь слегка помялся. – А… Это… Меня долго не было?
– Да не волнуйся, все в порядке! Двигаемся дальше! – и отвернулся, делая знак группе собираться.
Игорь задумчиво посмотрел на огневую точку. Перевел взгляд на кусок расчески с тремя осиротевшими зубьями. Немного подумав, кинул его обратно в ДОТ и пошел за группой.
– Су-уки!
– Прощай, Ледяной…
Вспышка света. И невидимый дятел долбит-долбит голову.
– Русиш швайн!
Черт! Игорь сел в кровати. Он отправился на экскурсию по укрепрайону Киева, чтобы избавиться от кошмаров, а в итоге оные только усилились.
– Дззззз! – это уже не кошмар. В дверь звонят. Ан нет! Таки кошмар. Наяву. Мужчина с усталым раздражением посмотрел на стоящую на пороге Алису. Вот ведь привязалась. Стерва!
– У тебя все в порядке? – Ее взгляд обеспокоенно скользнул по его лицу.
– Абсолютно!
– Ты кричал, – Алиса попыталась заглянуть в квартиру. – Мне через стенку слышно…
– У меня был множественный оргазм! – он захлопнул дверь.
ДЗЗЗЗЗЗ!
Вот пакость, не отвяжется!
– Что еще?! Ой… Привет, Ромка. Извини, я… это… проходи.
– И при оргазме ТАК не кричат! Отмороженный! – выглянула из соседней квартиры темноволосая девушка и захлопнула дверь.
– Стерва! – пробурчал Игорь, запирая замок.
– Поклонницы досаждают? – хмыкнул Ромка.
– Да ерунда, забудь. У нее семь пятниц на неделе. То человек как человек, то вожжа под хвост попадет – хоть квартиру меняй. Сперва хихикала ходила, потом флиртовать начала. А недавно совсем свихнулась. Пришла мне в любви объясняться, прикинь?! Пигалица, когда я в универ поступал – она аккурат в первый класс пошла. Теперь вот шефство надо мной взяла. Опекает, чтоб ее. Веришь, ни одну девушку не могу привести. Всех распугала.
– Ладно, со своим гаремом сам разбирайся. Колись, какого… ты меняв такую рань сорвал?
– Да какой гарем?.. Ай, ладно! Слушай, ты ведь давно нашим укрепрайоном интересуешься? Расскажи мне про него.
– Здрасьте вам! Ты же только что с экскурсии вернулся!
– Да… вернулся. Но все равно порассказывай.
– Значит, это и есть твое срочное дело? А Интернет для чего?
– Слушай, можешь просто рассказать и все! Тебя обычно хлебом не корми, только дай про ДОТы поговорить!
– Ага, только тыраньше ими не особо интересовался. Ну ладно, строительство укрепрайона началось в 1929 году…
– Это я и без тебя уже знаю! Мне интересно. Ты вот часто там бываешь, скажи, не было ли случаев… ну… необычных каких-то…
– Гм, – Рома пожал плечами. – Пару раз на ночевку бомжей натыкался.
– Тоже мне невидаль! Я имею в виду, совсем необычных. Может, умер кто…
– Ну ты даешь! Там вообще-то куча народу погибла во время войны! Что тебе надо, скажи прямо?
– Я… точно не знаю.
– Приехали!
Игорь замялся. Рассказать Ромке? А что, собственно, рассказать? Про дурные сны? С кем не бывает. Про обломок старой, но не факт, что военных лет, расчески? Мало ли барахла в лесах валяется. Да и выбросил он ту расческу… Про неведомого Ледяного, вклинившегося в сны после экскурсии? Гм, а это уже хоть что-то.
– А не было ли среди погибших кого-нибудь с фамилией Ледяной?
Роман пожал плечами:
– Ты хочешь, чтобы я так наизусть все фамилии и выучил? Может, и был. А что случилось-то?
– Да как тебе сказать. Я уже неизвестно сколько времени выспаться нормально не могу…
– Ну, батенька! Тут я тебе не советчик. Ты же каждый вечер где-то отрываешься. Взял бы для разнообразия и посвятил вечер, – он вздохнул, – себе, любимому. Так чтобы и лечь пораньше, и в постели чтобы один спал…
– Слушай, если бы я тебя не знал – решил бы, что издеваешься! Какие бабы?! Какие пьянки?! Мне уже полгода жуть всякая снится! Что я в твоем укрепрайоне – в котором до вчерашнего дня ни разу не был – от фрицев отбиваюсь. До того дошло, что, проснувшись, не могу понять, где очутился. И первая мысль, когда не могу нащупать карабин: «Все! Пропал! За утерю личного оружия в дисбат сошлют, а то и расстреляют!»
Он помолчал и добавил уже более спокойно:
– Я за всю жизнь пива столько не выпил, сколько – таблеток успокоительных за это время. Спать ложиться боюсь! До четырех утра слоняюсь по квартире, лишь бы в этот кошмар не возвращаться! А ты – бабы, пьянки!
Роман уселся на неубранную постель, миролюбиво поднял руки.
– Хорошо-хорошо. Не ори. Конкретно от меня чего надо?
Игорь закурил сигарету, оперся спиной о дверной косяк. Помолчал немного, сомневаясь: «Стоит ли продолжать?» Вздохнул:
– Понимаешь, там, во сне, я знаю, что моя фамилия Ледяной, ДОТ окружен, из гарнизона осталось нас осталось то ли двое, то ли я вообще один, и буквально перед твоим приходом… патронов нет, огонь. Последнее что помню – вспышка, кошмарно болит голова, и немцы кругом. Ну? Что ты так смотришь?
– Если честно, бредовенько звучит как-то… – Роман озадаченно потер переносицу и подозрительно посмотрел на Игоря. – Ты точно меня не разыгрываешь? Нет? А «колес» там или траву не курил? Стоп! Ты же игрушки сочиняешь, может, досочинялся?
– Иди ты! В игрушках моих отродясь танков не водилось. И потом – я еще могу отличить танк компьютерный от настоящего. Я правда в шоке. И в ДОТ этот специально поехал, чтобы разобраться, что за ерунда со мной происходит. И местность сразу узнал. Все выглядит один в один. Время, конечно, многое изменило, но участок, который мы защищали, узнал сразу.
– М-да, интересно девки пляшут, – Игорь с тоской подумал, что друг совсем уж откровенно косится на дверь. – Хорошо, я постараюсь что-то найти… В ближайшие два-три дня отзвонюсь.
– Послушай, если ты считаешь это бредом…
– Нет, почему же. Мне теперь и самому интересно. Никогда не смотрел на укрепрайон с такой, хм, неожиданной стороны. Покопаюсь, может, и правда, были еще случаи помешательства. Тьфу! Я хотел сказать…
Игорь безразлично махнул рукой.
– Только никому не рассказывай, ладно? Мне и самому порой кажется, что с ума схожу. А окружающие, – он тряхнул головой, не к месту вспомнилась Алиса, – так вообще пальцем тыкать начнут…
– Не вопрос. Главное, чтобы сам не разболтал. А я – могила. Все, бывай.
Провожая друга, Игорь вышел в подъезд. В соседнюю дверь настойчиво звонил молодой взъерошенный парень.
– Извините, – он посмотрел на мужчин, – а не знаете, она…
– Уехала! В Одессу! На месяц!
– Понятно… – парень неуверенно побрел вниз.
– Значит, всех твоих девушек распугала? – фыркнул Ромка. – Ладно, иди, отсыпайся!
Игорь закрыл дверь и, почесывая затылок, побрел в ванную. Включив душ, грустно посмотрел на свое отражение:
– Главное, в воде не заснуть. А то приснюсь себе водолазом…
Алиса
Алиса стояла под еле теплым душем. Кажется, кто-то в дверь звонил – плевать! Это либо сосед нелюдимый, либо малолетка, с которым в ночном клубе познакомилась (на свою голову!), либо еще кто-то, кого она не хочет сейчас видеть. Девушка прикрутила воду. Жарко. Постоянно жарко, хочется телепортироваться в ледниковый период и не вылезать из него никогда. А ведь уже неделя, как стоит прохладная погода…
Алиса, завернувшись в полотенце, вышла из ванной. Открыла окно на кухне. Покосилась на стоящее в холодильнике пиво. Нет-нет! Не пить! Прошлый раз напилась и полезла зачем-то отмороженному в любви признаваться… Чем только думала? Разве можно любить отмороженных?
Но все-таки, как же жарко. Даже не жарко – душно. И… горелым воняет, что ли? Девушка принюхалась. И как была завернутая в полотенце, так и выбежала в подъезд. Не хочется, конечно, снова к тормозу соваться, но…
– Эй, у тебя ничего не горит?
– Дура ненормальная! – Игорь так резко захлопнул дверь, что Алиса едва успела отскочить.
– Псих! – крикнула она равнодушному дверному «глазку». И вернулась домой. Недоуменно окинула взглядом полураздетую себя. Снова принюхалась. Выглянула на балкон. Ч-черт! То ли сигарету не потушила, то ли спичку… В общем, пепельница превратилась в маленький костер. Черт, черт, черт! Девушка выплеснула на пламя стоящий тут же кофе. Огонь погас. Духота осталась.
1941, начало сентября. Ледяной
Жарко. Жарко, как в аду. Горячим выдался август, а сентябрь, похоже, еще горячей. Кто бы мог подумать, что так долго продержимся? На линии укрепрайона почти никого не осталось. Сколько наших погибло? Одно радует – гадов немецких тоже немало с собой забрали. А кто-то отступил или вовсе сдался врагу – бог им судья. Жаль только, что у меня даже гранаты нет для прощального привета. Суки, суки, суки!
Не выжить.
А мамка письма пишет. Наверняка пишет, только не доходят они уже до этого ада.
« Сыночек! Служи верно, защищай нашу отчизну, слушайся начальников…» Эх, мама! Дай мне того «начальника», который сейчас в этом тупике отдаст спасительный приказ, расскажет, что делать! Как выжить? Нет, не выжить. Как продержаться еще немного. Просто продержаться. Сделать хоть что-то… Чтобы эти твари запомнили меня. Нас. Навсегда запомнили, гады, тех, на чью землю сунулись. Мрази!
«…и мать не забывай…»
Мамка, мамка, не так давно мы стояли под цветущей в нашем саду вишней, я сорвал белоснежную ветку, а ты ругалась. Я пожимал плечами, а ты обвиняла в бездушии. В отпуск приехал к тебе. В апреле. Целый месяц дали. А не успел вернуться в столицу, в свою часть, как – «Киев бомбили, нам объявили…». А ты, прощаясь, все твердила: «Только бы война не началась. Только бы». Следующая вишня зацветет без меня.
Жрать-то как охота. И пить. Молчу о возможности нормально выспаться.
«…не пускать врагов клятых на землю родную…»
А-а, танки, танки, перебрались-таки через Ирпень. Осмелели, сучары. Лизонька, тебя тоже не увижу. Так, дурак, и не скажу о главном. Так и останусь для тебя «Ледяным». Не только для тебя, впрочем, но на остальных мне плевать. Кроме матери разве что. Но она-то знает…
– Притихли, гады! – Женька сплевывает. Черная каска, запекшаяся кровь на рукаве гимнастерки, измазанное пороховой гарью перекошенное лицо и безумные глаза. Хорошо, себя со стороны не видно…
– С чего бы им притихать?
– Не знаю, лейтенант. Может, помощь подоспела?
– Вряд ли, – слышу со стороны свой голос – нереально спокойный для нашей ситуации. Жаль, внутри такого спокойствия нет. – Окружены мы, не прорвутся. Да и спасать тут уже не кого…