Мне совсем не хотелось угождать Дракону, но я задалась целью не дать ему проделать такое со мною еще раз – хватит с меня заклинаний! Я просыпалась по четыре раза за ночь, ощущая слово «лиринталем» на губах, чувствуя его вкус во рту, словно ему там самое место, и еще – раскаленно-горячие Драконовы пальцы на своем предплечье.
Опаска и труд – не самые плохие товарищи. И уж всяко лучше, чем одиночество и глубинные страхи, из которых самые худшие, как я знала, наверняка сбудутся: еще целых десять лет я не увижу отца с матерью, и больше мне уже не жить в родном доме, не бегать на воле по лесам; какая бы уж там могущественная алхимия ни действовала на Драконовых девушек, скоро она и меня подчинит себе и превратит в кого-то, кого я и сама в конце концов не узнаю. По крайней мере, пока я орудовала ножом у очага, изнемогая от жара, для лишних мыслей времени не оставалось.
Спустя несколько дней, когда я поняла, что Дракон вовсе не собирается применять ко мне жуткое заклинание за каждой трапезой, я перестала стряпать как одержимая. Но тогда я обнаружила, что больше мне заняться нечем, даже если нарочно искать себе работы. Башня была огромная, но прибираться в ней не требовалось: ни пылинки не оседало в углах подоконников – и даже на крохотных резных виноградных лозах раззолоченной рамы.
Картина-карта в моей комнате мне по-прежнему не нравилась. Ночами мне чудилось, будто от нее доносится тихое журчание, словно вода утекает по желобу, и каждый день она красовалась там, на стене, во всем своем вопиющем великолепии, и властно притягивала мой взгляд. Сердито на нее зыркнув, я спустилась вниз. Высыпала в погреб репу из мешка, мешок разорвала по швам и завесила картину мешковиной. Теперь, когда роскошную позолоту удалось прикрыть, в комнате тотчас же сделалось уютнее.
Остаток утра я снова просидела у окна, глядя на долину и изнывая от одиночества и тоски. Был самый обычный рабочий день; мужчины собирали в полях урожай; женщины стирали у реки. Даже Чаща показалась мне почти родной: громадная глухая стена непроглядной черноты, неизменная в своем постоянстве. На нижних склонах гор в северном конце долины паслось многочисленное стадо овец, принадлежащее Радомско: оно походило на блуждающее белое облако. Я понаблюдала за овцами, немного поплакала, но даже горю положен предел. К обеду я страшно соскучилась.
Моя семья была не богата и не бедна; в доме у нас хранилось целых семь книг. Я-то прочла только четыре; едва ли не каждый день своей жизни я проводила под открытым небом, даже в дождь и даже зимой. Ну да теперь у меня особого выбора не осталось, так что, когда я в тот день относила поднос в библиотеку, я оглядела полки. Если я и одолжу на время книжку, что в том дурного? Другие девушки библиотекой наверняка пользовались – когда они уезжали из башни, все наперебой твердили, какие они начитанные.
Так что я храбро подошла к полке и вытащила книгу, которая просто-таки взывала: возьми меня! Роскошный переплет из блестящей, пшеничного оттенка кожи мягко поблескивал в свете свечей и смотрелся богато и маняще. Вытащив фолиант, я на миг засомневалась: он оказался куда больше и тяжелее, нежели книжицы в моем родном доме; и кроме того, обложку покрывали великолепные золотые узоры. Но никакого замка на ней не было, так что я унесла добычу в свою комнату, чувствуя себя немного виноватой и пытаясь убедить себя, как это ужасно глупо.
Я открыла книгу – и почувствовала себя еще глупее: я ничегошеньки не понимала. И не то чтобы я не знала этих слов или их значения; я понимала каждое слово, что я прочла на первых трех страницах; и тут я оторвалась от книги и задумалась: а про что все это было? Ответить на свой вопрос я не смогла: я понятия не имела, о чем только что читала.
Я вернулась к первой странице и снова была совершенно уверена, что все понимаю и что все, о чем тут говорится, исполнено глубокого смысла – более того, все казалось правдивым и истинным, будто я всегда это знала и просто не облекала прежде в слова; как будто книга ясно и четко объясняла то, чего я никогда не понимала. Я довольно кивала, благополучно продвигалась дальше – и на сей раз добралась аж до пятой страницы, когда опять осознала, что никому не сумела бы пересказать, что было в начале или, если на то пошло, даже страницей раньше.
Я обиженно воззрилась на книгу, опять открыла ее на первой странице и начала читать вслух, по одному слову за раз. Слова пели как птицы, срываясь с моих губ, – дивные и прекрасные, – и таяли как засахаренные фрукты. Мне по-прежнему никак не удавалось удержать в голове их последовательность, но я продолжала завороженно читать, – и тут дверь с грохотом распахнулась.
К тому времени я уже перестала задвигать дверь мебелью. Я сидела на кровати, которую переставила к окну, чтобы света было больше, а прямо напротив меня, в обрамлении дверного проема стоял Дракон. Я так и застыла, открыв рот – читать я, понятное дело, перестала. Дракон не помнил себя от ярости. Грозно сверкая глазами, он простер руку и произнес:
– Туалидетал.
Книга рванулась у меня из рук, пытаясь улететь через всю комнату к нему. Я машинально вцепилась в обложку: сама не знаю, что на меня нашло! Книга забилась, пытаясь высвободиться, но я с каким-то дурацким упрямством резко дернула ее на себя – и крепко прижала к груди. Дракон изумленно глядел на меня, разъяряясь все больше. Он вихрем пронесся через тесную комнатушку, пока я с запозданием пыталась подняться на ноги и отступить, да только податься было некуда. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже навис надо мною и толкнул обратно на подушки.
– Итак, – вкрадчиво промолвил он, рукой надавливая мне на ключицу и с легкостью притискивая к кровати. Сердце мое неистово колотилось где-то между грудиной и спиной, каждый удар сотрясал все мое существо. Дракон отобрал у меня книгу – у меня хотя бы хватило ума не цепляться за нее снова – и одним неуловимым движением отшвырнул ее на столик.
– Агнешка, значит? Агнешка из Дверника.
Похоже, он ждал ответа.
– Да, – прошептала я.
– Агнешка, – пробормотал он, склоняясь ко мне. Неужто вздумал меня поцеловать? Я холодела от ужаса – и все-таки какая-то часть моего существа, пожалуй, хотела, чтобы это наконец произошло и мне не нужно было бы больше бояться. Но целовать он меня вовсе не стал. Дракон придвинулся так близко, что в зрачках его я различала отражение собственных глаз, и промолвил:
– А скажи-ка мне, милая Агнешка, откуда ты на самом деле? Тебя подослал Сокол? Или, может статься, сам король?
До сих пор я в ужасе глядела на его губы; теперь я вскинула глаза:
– Я… что?
– Я ведь все равно все узнаю, – заверил он. – Какое бы искусное заклинание ни соткал твой хозяин, в нем непременно обнаружатся дыры. Твоя… семья, – это слово Дракон произнес с издевкой, – может, и думает, будто тебя помнит, но у них наверняка не найдется всего того, что обычно остается от ребенка. Пары варежек, поношенной шапочки, целой коллекции поломанных игрушек… этого всего я в твоем доме не сыщу, так?
– Все мои игрушки поломаны? – беспомощно переспросила я, уцепившись за ту единственную фразу из его речи, которую вообще поняла. – Поломаны, да? Вся моя одежда тут же превращалась в лохмотья, наш мешок для сбора старых тряпок только ею и набит…
Дракон с силой придавил меня к кровати и нагнулся совсем низко.
– Не смей мне лгать! – прошипел он. – Я вырву правду у тебя из глотки…
Пальцы его легли мне на шею, а колено вжалось в матрас между моих ног. Захлебнувшись ужасом, я уперлась ладонями ему в грудь, изо всех сил толкнула, напрягшись всем телом, и сбросила с кровати нас обоих. Мы тяжело рухнули на пол, он оказался подо мною, я кое-как поднялась и точно испуганный кролик кинулась к двери. Побежала я к лестнице. Не знаю, на что рассчитывала: за главные врата я выбраться никак не могла, а больше идти было некуда. Я просто мчалась сломя голову: спотыкаясь, скатилась вниз по двум лестничным пролетам и, заслышав преследующие меня шаги, нырнула в полутемную лабораторию, где шипели пары и клубился дым. В отчаянии я проползла под столами, забилась в темный уголок рядом с высоким застекленным шкафом и подтянула к себе ноги.
Дверь за собою я затворила, но Дракон, конечно же, знал, куда я подевалась. Он открыл дверь, заглянул в комнату – я видела его над краем стола: холодный, сердитый глаз между двумя стеклянными пробирками, лицо в зеленых отсветах огней. Дракон ровным, неспешным шагом обходил стол и как раз огибал дальний его конец, когда я кинулась вперед в противоположном направлении, надеясь добежать до двери – я прикидывала, не удастся ли запереть хозяина в собственной лаборатории. На беду, я задела узкую полочку на стене. Одна из закупоренных склянок стукнула меня по спине, скатилась вниз и разбилась об пол у моих ног.
Серый дым окутал меня облаком, забился в нос и рот, он душил меня и обездвиживал. Дым ел глаза, но сморгнуть я не могла. Не могла даже протереть их: руки отказывались повиноваться. Кашель застрял в горле и утих; все тело медленно каменело – я так и не поднялась с четверенек. Но я уже не испытывала страха, а спустя мгновение, даже и неудобства. Я непомерно отяжелела и одновременно будто бы утратила вес, я находилась словно не здесь. Где-то далеко, едва-едва, слышались шаги Дракона: вот он подошел и встал надо мною, а мне было все равно, как он поступит дальше.
Он постоял немного, глядя на меня с холодным раздражением. Я даже гадать не пыталась, что он предпримет; я утратила способность думать и удивляться. Мир сделался серым и неподвижным.
– Нет, – обронил Дракон спустя мгновение. – Нет, в шпионки ты явно не годишься.
И он развернулся и ушел, оставив меня там на какое-то время – я бы не смогла сказать, как надолго – может, на час, а может, на неделю или год (позже я узнала, что прошло всего полдня). Наконец Дракон возвратился, недовольно поджимая губы. В руке он держал потрепанное нечто, что когда-то было связанным из шерсти и набитым соломой поросенком – до того, как я протаскала игрушку за собою по лесам первые семь лет моей жизни.
– Итак, не шпионка, – подвел он итог. – Просто полоумная.
Дракон возложил руку мне на голову и промолвил:
– Тезавон тахож, тезавон тахож киви, канзон лихуш.
Эти слова он не столько произнес, сколько пропел – прямо как мелодию, и с каждым звуком в мир возвращались цвет, и время, и дыхание; голова моя обрела свободу, и я вывернулась из-под его руки. Окаменевшая плоть понемногу оживала. Вот обрели подвижность руки – и замолотили по воздуху в поисках хоть какой-нибудь опоры, пока мои все еще окаменевшие ноги удерживали меня на месте. Дракон крепко сжал мои запястья, так что, когда оцепенение спало полностью, я оказалась в его власти – и убежать не смогла бы.
Убегать я, впрочем, и не пыталась. Мои мысли, внезапно обретшие свободу, разбегались во все стороны, словно наверстывая потерянное время. Мне вдруг подумалось: если бы он хотел сотворить со мной что-то ужасное, так уж, верно, оставил бы меня камнем; и во всяком случае, он больше не принимает меня ни за какую шпионку. Я не понимала, с какой стати он возомнил, будто кому-то охота за ним шпионить, тем более королю. Он же королевский маг, разве нет?
– А теперь давай рассказывай: что ты такое делала? – потребовал он. Глаза его холодно поблескивали, в них все еще читалось подозрение.
– Да я просто хотела книжку почитать, – объяснила я. – Я не… я не думала, что нельзя…
– И сняла с полки «Призывание» Льюта – просто так, почитать на досуге, – с убийственным сарказмом откликнулся он, – и лишь по чистой случайности… – Дракон прервался – вероятно, мой встревоженный, непонимающий взгляд окончательно убедил его – и воззрился на меня с нескрываемым раздражением. – Да у тебя просто непревзойденный дар искать неприятности на свою голову! – Он сердито покосился на осколки у наших ног, с шипением выдохнул сквозь зубы и бросил: – Приберись тут, а потом приходи в библиотеку. И ничего больше не трогай!
Он ушел, а я осталась: нашла какие-то старые тряпки на кухне, с их помощью собрала стекло, притащила ведро, заодно и пол вымыла, хотя от пролитой жидкости не осталось и следа, как будто магия выгорела сама собою, точно спирт на пудинге. Я то и дело прерывалась, поднимала руку над каменным полом и поворачивала ее так и сяк, убеждаясь, что окаменение не разливается больше от подушечек пальцев. Я поневоле задумалась, для чего Дракон хранит склянку с таким зельем на полке и не использовал ли его на ком-то еще – может, этот кто-то так и превратился в статую и стоит где-нибудь, таращится перед собою застывшим взглядом, а время течет мимо. Я содрогнулась.
Я очень, очень постаралась ничего больше в лаборатории не задеть.
Когда я наконец собралась с духом и вошла в библиотеку, книга, на которую я покушалась, уже снова стояла на полке. Дракон взад-вперед расхаживал по комнате, его собственный фолиант лежал на маленьком столике, позабытый и заброшенный. Я переступила порог – Дракон снова хмуро воззрился на меня. Я оглядела себя: ну да, юбка вся в мокрых пятнах от недавней уборки и, если уж на то пошло, слишком коротка – колени едва прикрывает. С рукавами сорочки еще хуже: сегодня утром я, стряпая завтрак, случайно макнула их в яйцо, а потом еще прожгла на локте, спасая из печи подгорающие гренки.
– Вот с этого и начнем, – объявил Дракон. – Тебе вовсе незачем оскорблять мой взгляд всякий раз, как я на тебя посмотрю.
Оправдываться я не стала: если я начну извиняться за свою неряшливость, то до конца жизни не закончу. Не прожив в башне и нескольких дней, я уже поняла: Дракон любит все красивое. Даже его бесчисленные книги были непохожи одна на другую: кожаные переплеты разных цветов, застежки и петли – золотые, а порою еще и инкрустированные осколочками драгоценных камней. Все, на чем только может остановиться взгляд, будь то небольшая чаша выдувного стекла здесь, на подоконнике в библиотеке, или картина в моей комнате, было изысканно-прекрасным – и каждому шедевру отводилось отдельное место, где он сиял бы невозбранно. Одна только я казалась безобразной кляксой на фоне всего этого совершенства. Но мне и дела не было: разве я обязана быть красавицей?
Дракон нетерпеливо поманил меня к себе. Я опасливо шагнула вперед, он заставил меня скрестить руки на груди – так, чтобы кончики пальцев легли на плечи, и промолвил:
– А теперь: ванасталем.
Я глядела на него, упрямо не размыкая губ. Произнесенное им слово звенело у меня в ушах как то, другое заклинание, для которого он мною воспользовался. Я чувствовала, как оно рвется мне на язык, чтобы выпить всю мою силу.
Дракон схватил меня за плечо: пальцы его больно впились в кожу. Я ощущала жар каждого из них даже сквозь сорочку.
– Я, так уж и быть, примирюсь с неумением и невежеством, но не с бесхарактерностью, – рявкнул он. – Произнеси это.
Я помнила, каково быть камнем; что еще он способен со мною сделать? Я задрожала и произнесла – совсем тихо, как будто надеялась, что от шепота заклинание не сработает:
– Ванасталем.
Моя сила взбурлила, растеклась по всему телу, фонтаном забила изо рта; и там, где она выплескивалась наружу, воздух снова задрожал, заколебался, и зыбь эта по спирали обтекла мое тело. Я осела на пол, задыхаясь в непривычно пышных юбках из шелестящего шелка, зеленого и золотисто-коричневого. Они заплескались вокруг моей талии и затопили ноги – эти бесконечно длинные юбки. Голова моя склонилась под тяжестью изогнутой тиары, вниз по спине заструилось покрывало – кружево, золотой нитью расшитое цветами. Я тупо уставилась на сапоги Дракона: по коже вился тисненый узор из виноградных лоз.
– Посмотри на себя – а ведь заговор-то совсем пустячный, – произнес Дракон, словно бы недовольный творением рук своих. – Ладно, по крайней мере, выглядишь ты чуть пристойнее. Отныне и впредь постарайся держать себя опрятно. Завтра попробуем новое заклинание.
Сапоги развернулись и зашагали прочь. Наверное, Дракон уселся в кресло и снова погрузился в чтение, не знаю. Спустя какое-то время я выползла из библиотеки на четвереньках, не поднимая головы, – прямо в этом своем роскошном платье.