Мы провели следующие двадцать минут, обсуждая все мои догадки о человеке (немного) и все, что я почувствовала в краткий момент контакта (еще меньше). Идея разрасталась на задворках моего разума, немного бредовая, но чем больше я пыталась рассмотреть ее, тем сильнее она ускользала от меня. Я отказалась от нее и обратила внимание на то, с чем могла иметь дело. Мы обсуждали проблему Абсент, Имоджен настаивала, что я должна была коснуться ее, а я чертыхалась до небес, что скорее умру, чем позволю той узнать правду обо мне.
– Она не сможет причинить тебе боль, если мы с твоей матерью поддержим тебя…
– Она тоже может! Мамаша сделает все, чтобы остаться с ярмаркой, включая мою продажу в рабство. Я не доверяю Абсент ни на йоту – если она узнает обо мне, то она сделает из меня Фран – Касающегося Фрика быстрее, чем ты качнешь головой.
Имоджен поднялась.
– Пойдем, разбудим Бенедикта. У него могут оказаться какие-то идеи и, так как ты говорила, что предупредила его о покушении на его жизнь, он, возможно, обнаружил что-то прошлой ночью, что может тебе помочь.
Я медленно встала, не желая следовать за ней, когда она начала закрывать жалюзи на окнах. Я не могла отрицать, что он спас мою задницу, когда я был переполнена всем прошлой ночью, но у меня была гордость. Я не собиралась бегать к нему каждый раз, когда была в щекотливой ситуации, чтобы решить ее.
– Фран?
– Знаешь, ему вероятно нужно как следует выспаться после прошлой ночи. И говоря об этом, я должна бежать. Поскольку это наша последняя ночь здесь, мама держит круг, и я собиралась помочь ей установить его. Она вероятно уже ставит его.
– Но Фран, что насчет расследования? Что насчет Бенедикта?
Я остановилась у двери.
– Я не забуду, не волнуйся. Мне нравится Бен, и я не хочу увидеть его пронзенным колом. Думаю… – Я обуздала то, что собиралась сказать. Не было никакого способа выразить словами мысль, скачущую по задворкам в моей голове, когда я даже не могла суметь рассмотреть ее. – Я пока подумаю над этим, хорошо? И ты тоже. Если ты придешь к чему-то, дай мне знать. Увидимся позже.
– Ты увидишься со мной через час, или ты забыла о детском шоу?
– Жопа с ручкой, – чертыхнулась я, я забыла. Питер сделал принципом, заканчивать каждое пребывание в городе в больнице, кто-нибудь из участников ярмарки проводил несколько часов, создавая волшебство и иллюзии для больных детей.
Он говорил, что это был хороший способ продемонстрировать доброжелательность и все такое, но правда была в том, что Питер был старым дураком и ему просто нравились аплодирующие больные детишки.
– Я тебе действительно нужна? Ты сама можешь читать по ладони…
– Ты моя ученица, – указала она. – Это значит, что ты должна отправиться со мной. Это займет всего несколько часов, Фран, и мы смогли бы кое-чему научиться. И каждый из твоего списка будет там.
Побывать там. Я никогда не была с визитом ни в одной больнице, поскольку мысль о больных людях посылала по мне нервную дрожь, но мама ездила каждый раз.
– Ладно. Я буду готова. Позже увидимся.
Следующий час прошел довольно-таки быстро. Я помогла матери начертить круг на полу в ее палатке, поставить цветы и молитвенные свечи, все время избегая вопросов о том, что произошло прошлой ночью. Она не расспрашивала меня слишком много, это заставило меня сделать вывод, что у нее с Беном была обо мне небольшая беседа, пока я находилась в отключке, что заставляло меня чувствовать себя возбужденной и смущенной, когда я думала об этом, поэтому я этого не делала.
Мама, Имоджен и я вместе поехали в город, следуя за другими машинами к большой уродливой зеленой больнице.
Я держала руки при себе, боясь, что могло бы просочиться сквозь защиту перчаток, если бы я чего-то коснулась.
Представление для детей было на самом деле довольно забавным. Это была иллюзия, только с неким заметным кусочком волшебства, что совершенно взрывало шоу. Дети, медсестры и доктора заполнили одну из больших палат, дети в инвалидных колясках, на обычных стульях, опершиеся о кровати, некоторые даже сидя на полу на больших подушках. Я полагала, что все они будут стонать и плакать, и близки к смерти, но палата оказалась выкрашенной в голубой и желтый с яркими цветными бабочками, усеявшими комнату. Сами дети выглядели довольно веселыми, некоторые из них носили шапки, скрывающие лысые головы, другие – маски на лице, некоторые – странные штуковины, почти все с капельницами, прицепленными к ним, но все до единого заулыбались, когда представление началось. Я начала понимать, почему все с нетерпением ожидали поездки Питера в больницу.
Карл и Курт исполнили несколько роскошных иллюзий, имевших у детей оглушительный успех – вещи, вроде превращения клетки с канарейками в большого розового кролика (крольчиху звали Гертруда, на случай, если вам интересно), делая дождь из конфетти, летящих из неожиданных мест, лили молоко некоторым детям в шапки, потом выворачивали их наизнанку и показывали, что они чистые, такого сорта штуки. Мама учила всех заклинаниям для роста цветов и раздавала маленькие флакончики счастья. Элвис исполнил несколько карточных фокусов, включая тот, в котором он был помещен в смирительную рубашку, так что не мог манипулировать картами, и он все же направлял трех добровольцев показывать спрятанные карты. Я чувствовала себя немного нехорошо из-за того, что не помогла Элвису прошлой ночью, после того как увидела, как он делает карточные фокусы – у него был здоровый синячина под одним глазом, куда Ян ударил его. По правде говоря, я была удивлена, что он присоединился к представлению, поскольку не знала что он владеет магией, но обожающие взгляды, бросаемые им на Имоджен кое-что объясняли. Не сомневаюсь, он был там, чтобы произвести на нее впечатление.
Имоджен и я прочитали судьбу по нескольким ладоням, я была в печатках, и старалась говорить как можно оживленней и уверенней для детей, у которых вероятно не было впереди долгой жизни. У Имоджен дело шло намного лучше, чем у меня – дети, которым она прочла судьбу смеялись к тому времени, когда она закончила.
Выступление Питера и Сорена было в конце шоу, и хотя большая часть была иллюзией, последняя часть шоу Питера была моим излюбленным примером чистейшей, неподдельной магии. Каждый раз, когда я смотрела это, у меня бежали мурашки, поднимались волосы на затылке от этой простоты.
– Что у меня тут? – спросил Питер, поднимая два яйца, и переводя свои слова на венгерский.
– Tojasok! – закричали дети. – Яйца!
– Кто хочет написать свое имя на яйцах?
Поднялись две дюжины рук. Сорен и Питер прошли по кругу, позволяя нескольким детям надписать яйца разноцветными маркерами.
– А что произойдет, когда я разобью яйца в миску? – Питер разбил оба яйца в чистую стеклянную миску, осторожно отложив скорлупу в сторону. Он поднял миску, так чтобы каждый смог видеть ее, пройдя по кругу перед рядом, позволяя людям посмотреть.
– Итак, у меня есть волшебная вилка! Она волшебная потому, что она может крутиться как вперед, – он сделал круг вилкой по часовой стрелке, – так и назад.
Вилка сделала круг против часовой стрелки.
– Когда я опущу волшебную вилку в яйца, она взобьет их!
Я потерла руки, ощущая появление мурашек. Дети смотрели, как Питер взбивал яйца вилкой, выдавая им обычное бормотание о том, что магия исходит из любого из нас – сила, имеющаяся в каждом, но немногие знают, как ее раскрыть. Большинство детей наблюдали с восхищенными взглядами на лицах, некоторые закатили глаза, как если бы они знали, что происходит.
Я улыбнулась про себя. Они даже понятия не имели.
Питер взбил яйца в желтую яичную пену, потом передал миску Сорену, чтобы пройтись по кругу.
– Что вы получите, взбив яйца? – спросил он толпу.
– Яичницу-болтунью! – закричали в ответ дети.
– Верно. Всем видно? Да? Яйца взбиты?
– Да, – закричали все, даже доктора и медсестры.
Я улыбнулась Сорену. Он ухмыльнулся мне в ответ.
– Ах, но вы забыли, это же волшебная вилка! Она может работать как вперед… так и назад.
Питер опустил вилку в миску и начал снова взбивать яйца… в обратном направлении. Я потерла мурашки на своих руках, наблюдая, как детские глаза становятся все шире и шире, когда яйца начали восстанавливаться. Это была магия, как таковая и она была удивительной. Я поняла теперь, почему маги, делают это – изумление на лицах зрителей было замечательным зрелищем.
Питер вытащил вилку из миски, подняв ее, чтобы все могли увидеть в ней два совершенно целых яйца.
– А теперь я дам яйцам сигнал волшебной вилкой... – использовав две половинки яичной скорлупы он зачерпнул одно целое яйцо, постучал по нему вилкой и вручил его ребенку, которого поманил вперед. Ребенок смотрел на него громадными глазами, пока Питер возвращал так же скорлупу на второе яйцо. Я знала, что все, кто обследовали яйца, обнаруживали два совершенно целых яйца, подписанных именами зрителей. Это не было ни фокусом, ни иллюзией, ни заменой разбитых яиц целыми – это были те же самые яйца, точно те же самые яйца, расколотые, взбитые, восстановленные, ставшие совершенно целыми.
Магия, а? Ага. Это очень круто.
Это к тому же вызвало бурные аплодисменты. Все взволнованно разговаривали, пока мы собирались отправляться. Я знала, дети хорошо провели время, но что удивило меня, так это то, как много удовольствия я получила. Я была окружена кучей детей, которые были столь же необычными, как и я, только они умирали из-за своего отличия и все же никто из них не просил никого использовать магию, чтобы им полегчало, никто не попросил маму заставить боль уйти или рак исчезнуть или чтобы их кровяные клетки стали такими как должны быть. Они просто смеялись и радовались и принимали все предложенное.
Мама и Имоджен проболтали всю обратную дорогу до ярмарки. Я не участвовала в разговоре, пытаясь понять, что же это было, что громыхало на задворках моего мозга. Это было что-то важное, что-то, что я видела, но упустила из виду, если вы понимаете, что я имею в виду. Что-то связанное с тем, что происходит, но я не могла понять, как или с кем это связано, или даже почему это имело значение. Это просто... было.
Глава 11
Я попыталась припереть эту мысль к стенке позже тем же днем, но последний день всегда полон суеты, это всегда, как правило, самая хлопотная ночь нашего пребывания.
– Эй! – позвал меня Сорен, прямо после обеда. Он протянул уздечку. – Хочешь проехаться верхом?
Я взглянула на мать. Она делала талисманы удачи.
– Я нужна тебе?
– Нет, иди, развлекись немного. Ты хорошо поработала этим утром.
Я вскочила. Она остановила меня, схватив за запястье.
– Франни, я хочу… я хочу поблагодарить тебя.
– За что?
– За то, что присоединилась. Что была частью ярмарки. Я знаю, тебе нравится думать о себе отстраненно ото всех, но твое участие в нашей новой жизни, много значит для меня. Так что… спасибо.
Я что-то пробормотала и сбежала, удивляясь, как она могла быть такой умной ведьмой, и настолько бестолковой насчет меня.
– Меня заставили присоединиться шантажом, – ворчала я, пока бежала туда, где Сорен взнуздывал Бруно. – Словно у меня был выбор или что-то вроде.
– Выбор чего? – спросил он, когда я взяла уздечку, которую он оставил недалеко от Теслы.
– Ничего, неважно. Как эта штука работает?
Он показал мне, как надеть уздечку. Тесла не пришел в восторг от этой идеи, но Сорен показал мне, как найти точку на челюсти Теслы, нажав на которую, я могу заставить его открыть рот так, чтобы суметь задвинуть туда удила. Мы приладили ремни, пока подгоняли уздечку, потом я забралась на камень и оттуда запрыгнула на спину Теслы, в то время как Сорен удерживал его неподвижно.
– Тпру, большой конь, – сказала я, внутренние мышцы моих бедер тотчас же протестующе завопили от необходимости сесть верхом на его широкую спину.
Тесла решил, что этого вполне достаточно, и пастись намного важнее, чем стоять тут с человеком у себя на спине. Уздечка дернулась в моих руках, соскользнув по его шее к ушам, когда он опустил голову к земле. Я наклонилась вперед, чтобы достать ее и сразу же свалилась.
Тесла проигнорировал меня.
– Ты! – я указала на Сорена, который удобно сидел на спине Бруно. – Кончай ржать. А ты! – Я указала на Теслу. – Готовься ехать. Это – война, конь.
Мне потребовалось три попытки, но, наконец, я водрузила себя на спину Теслы. Он не был адски счастлив оставлять всю эту прекрасную траву, только и ждущую быть съеденной, но с несколькими инструкциями, выкрикнутыми Сореном, мы вскорости рысили вокруг большой открытой части луга, где позже припаркуют машины.
– Это… ой… это… ой… это немного тяжко для… ой… зубов, – сказала я, как только почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы перестать цепляться за гриву Теслы. – Это… ой!.. Так же немного тяжко для бедер.
– Вот поэтому тебе нужно седло, – сказал Сорен, хотя я заметила, что он не так морщился как я. – Потом у тебя получится посадка.
– Посадка чего?
– Посадка – это способ езды на лошади. От нее станет легче твоей заднице.
– О. Здорово. Моей заднице может стать легче. – Я немного повертелась на спине Теслы, пытаясь найти удобную позу, мои ноги напрягались, когда я пыталась не касаться его жесткого позвоночника. Вдруг его голова поднялась, а шея выгнулась, когда он перешел на другую передачу. Знаю, знаю, у лошадей нет передач, но когда он пришел в движение, он словно перешел с дороги полной колдобин на ту, что недавно замостили.
Его бег выровнялся, так что я почти совсем не тряслась, когда он поплыл по земле длинными, стремительными шагами. Я держала ноги прижатыми к его бокам, не уверенная, что же произошло, но оценила новый аллюр.
– Что ты делаешь? – заорал Сорен. Я оглянулась назад. Он стоял, с открытым от удивления ртом.
– Черт меня возьми, если я знаю, – проорала я в ответ, и ослабила узду. – Как бы то ни было, мне это нравится!
Тесла ровным, плавным аллюром сделал изрядный широкий круг вокруг Сорена и Бруно, потом споткнулся о ямку, и чтобы удержаться на ногах, ему пришлось сделать резкую остановку.
Я, конечно, опять сразу же упала.
– Как ты сделала это? – Спросил, подъехав Сорен. Я встала, потирая задницу. Прямо на мою удачу я приземлилась на камень. – Как ты заставила его так двигаться?
Я схватила поводья и пошла обратно в сторону маленькой площадки, где лошади щипали траву.
– Я говорила тебе, что не знаю. Это то, что Тесла сделал сам.
– Я раньше видел такое, – сказал Сорен, скорее себе, чем мне. – На ТВ. На лошадиных соревнованиях. Это называется, выездка.
– Пофиг. Думаю, я достаточно прокатилась для… О, эй, глянь, это Панна! Это девочка, чей дедушка владел Теслой, – объяснила я Сорену.
Я повела Теслу к Панне, которая поприветствовала его со слезами на глазах. (Что и не удивительно, я теперь уже знала ее привычку. Она была плаксой – типа тех, кто разводит сырость из-за всего.)
– Привет, Панна. Я уж было подумала, что ты не сможешь придти.
– Привет, Фран. Привет, Тесла. Ты ездила на нем.
– Ты видела нас? Ага, мы проехались. Ветеринар сказал, что небольшая разминка ему полезна, пока я не гоняю его слишком далеко. Это мой друг Сорен.
Сорен сказал привет, а потом забрал Бруно, чтобы привести его в порядок для вечернего представления. Панна похлопала Теслу, дала ему яблоко и весело затрещала о том, как ее дедушка обычно позволял ей прокатиться на нем, когда она была маленькой девочкой.
– Ты хотела бы немного проехаться на нем? Не думаю, что он будет против. Мы катались не слишком много.
Она расправила свой миленький бело-голубой сарафан.
– Нет, спасибо. Я не одета для верховой езды.
Я опустила взгляд на свои обрезанные, потрепанные шорты и линялую фиолетовую футболку с лошадиными слюнями на ней, и решила, что лучше бы я ничего не говорила.