— А после того, как я зажала артерию, — как ни в чем не бывало продолжала Лесли, — ты отказался от переливания. Словно с ума сошел!
— Не думаю, что мое решение было таким уж безумным.
— Этого мы никогда не узнаем. К счастью, все обошлось. Внезапно зазвонил телефон, стоявший на тумбочке у постели. Лесли поспешно поднялась.
— Наверное, Кэтлин. Я пойду.
— Нет, для нее слишком рано. Вероятно, просто ошиблись номером.
Оказалось, что это не ошибка. Звонили из Линкольна. Марк снял трубку.
— Какого черта ты нам ничего не сказал? — с ходу обрушился на него отец.
— Не хотел беспокоить, — поморщившись, объяснил Марк. — Рана пустяковая. А как вы узнали?
— Сэм Холл был на конференции урологов в Сан-Франциско и увидел репортаж по телевизору. Вчера я встретил его в больнице, и он очень удивился, почему мы с твоей матерью не в Калифорнии.
— Вот и хорошо, что вам не пришлось ехать в такую даль.
— Почему ты до сих пор в больнице? Десять дней для пустяковой раны многовато. Я буду добиваться, чтобы тебя перевели сюда.
— Меня через пару дней выписывают.
— А Дженет в состоянии о тебе позаботиться? Может быть, все же лучше, если ты будешь под нашим присмотром?
По общему тону и скупым репликам Марка Лесли поняла, о чем идет разговор, и даже догадалась, какой вопрос задал ему отец. Она поднялась, не желая смущать его еще больше, но Марк жестом указал на стул и прошептал, прикрыв трубку рукой:
— Ты можешь остаться. Если хочешь, конечно. Выслушивать подобные объяснения не слишком приятно.
Она послушно опустилась на сиденье. Ей показалось, что сам Марк этого хочет.
— Мы с Дженет расстались.
Лесли затаила дыхание. Это произошло почти год назад. Уже несколько месяцев как их официально развели.
— Расстались?
— Развелись.
— Когда это случилось?
— Недавно.
— Почему ты нам ничего не сообщил?
Узнать эту новость Тейлоры могли только от сына — с родителями Дженет они не общались со дня свадьбы.
— Мне казалось, это не срочно.
— Не срочно? Да твоя мать придет в восторг! Нам обоим было невыносимо больно думать, что ты связал свою судьбу с авантюристкой.
— Отец!
— Ты прекрасно знаешь, что эта девица тебя недостойна. Я счастлив, что ты наконец осознал это и бросил ее.
— Ушла она. Если бы это зависело от меня, я до сих пор был бы женат.
— Как бы то ни было, тебе повезло. Твоя мать будет на седьмом небе.
Марк устало закрыл глаза. На виске у него выступила голубая жилка, на скулах заходили желваки. «Только этого не хватало! — подумала Лесли, со страхом наблюдая за тревожными симптомами. — Если начнется кровотечение, ему конец...»
Она осторожно тронула Марка за плечо. Тот открыл глаза, улыбнулся и погладил ее по руке.
— Все будет в порядке, — шепотом заверил он.
В трубке продолжал греметь голос старшего Тейлора:
— Когда ты кончаешь учебу? Первого июля?
— Да. Начальство считает, что я смогу наверстать упущенное и закончить вместе со всеми.
— Прекрасно! Я сегодня же закажу новую табличку на дверь — с твоим и моим именем. Да и жить ты мог бы с нами — ведь ты теперь холостяк.
— Послушай, отец, — осторожно начал Марк, глядя в широко распахнутые голубые глаза Лесли и черпая в них безоговорочную поддержку. — С первого июля я хотел бы начать стажироваться в кардиологии. Это займет два или три года.
— И давно ты это надумал? — недовольным тоном поинтересовался мистер Тейлор.
— Недавно.
— Но в Линкольне не нужны кардиологи. Город и так наводнен ими.
— Я мог бы практиковать в другом месте.
— Ты этого не сделаешь! — Подразумевалось «не посмеешь». — У тебя были совсем другие планы.
— Это были твои планы.
— Ничего подобного! Ты сам давно мечтал об этом.
— Значит, теперь они изменились. Многое изменилось.
— Я тебе не верю.
— Придется.
— Негодяй! После всего, что я для тебя...
Побелев от гнева, Марк швырнул трубку на рычаг. Лесли молча ждала, когда он вспомнит о ее присутствии. Прошло несколько минут, прежде чем младший Тейлор вновь обрел душевное равновесие.
— Теперь я понимаю, о каких сложностях ты говорил три месяца назад, — сочувственно произнесла девушка. — По-моему, ты выразился достаточно ясно. Твой отец должен понять.
— Лесли, веришь или нет, но мы много лет ведем подобные разговоры. Он меня попросту не слышит. Еще недавно я, поостыв, позвонил бы ему и попросил прощения. А потом сделал бы то, чего он от меня добивается. Теперь же не стану.
«Вот и прекрасно!» — чуть не вырвалось у нее.
— Когда ты решил заняться кардиологией?
— Месяц назад. Боюсь, в этом году уже не получится.
— Знаю. Я сама подумываю о кардиологии на следующий год.
Марк улыбнулся:
— Значит, мы будем встречаться на конференциях!
— А где ты предполагаешь стажироваться? Я уверена, для тебя и здесь нашлось бы место.
— Я должен уехать, — отрезал Марк. Ему действительно предлагали остаться в Сан-Франциско, где недавно начала действовать новая современная кардиологическая программа. — Может, подамся к Питеру Бенту Бригему — его объявление помещено в последнем номере «Медицинского вестника». А ты?
— В данный момент меня больше всего привлекает Станфорд.
— Ты попадешь, куда захочешь.
«Как и ты. Но как быть с факультетом английской словесности?» Этот вопрос вертелся у нее на языке, пока она разглядывала томики Шекспира, Фолкнера, Джойса и Шоу, разбросанные по постели и на тумбочке.
Раздался сигнал пейджера. Лесли взглянула на часы — восемь пятнадцать.
—Уже четверть девятого. Наверное, это Хэл тебя разыскивает — удивляется, почему ты опаздываешь на обход.
— Я не опаздываю.
— Разве? Но ведь утренний обход начинается ровно в восемь.
— После ночных дежурств мы решили начинать в половине девятого.
— Чтобы Хэл мог лишние полчасика вздремнуть?
— Чтобы Хэл мог не торопясь выпить вторую чашку кофе...
— ...и восстать от благодатного ночного сна, подаренного ему заботливым ординатором? — поддразнил Марк.
— Что-то в этом роде. Но вообще он здорово изменился. Я стараюсь быть с ним построже — как могу, конечно. Однако... — Прочитав сообщение, Лесли нахмурилась. — Звонят из лечебного отдела. Могу я воспользоваться твоим телефоном?
— Доктор Адамс? У меня для вас сообщение, — деловым тоном объявила секретарша.
Лесли уже приготовилась записывать, но карандаш замер у нее в руке.
— ...будет в своем офисе весь день, — закончила ее собеседница.
— Извините. Вы не могли бы повторить?
— Джеймс Стивенсон будет в своем офисе весь день. Он просит доктора Адамс позвонить ему, — чуть не по слогам произнесла услужливая девица.
— Понятно. — Все еще недоумевая, Лесли повесила трубку.
— Что случилось? — поинтересовался Марк.
— Да так... Голос из далекого прошлого. Старый друг, — скороговоркой пояснила девушка, выходя из палаты.
Друг. Или кавалер? Кто ей Джеймс? И кем был тогда, в школе?
Часть 2
Глава 15
Сиэтл, штат Вашингтон
Сентябрь 1969 года
Самая крупная средняя школа Сиэтла — имени Джорджа Вашингтона — черпала контингент своих учащихся из двух учебных заведений: школы имени Бенджамина Франклина и школы имени Томаса Эдисона. Попав в новые стены, ученики не смешивались, оставаясь творением стратифицированного общества, состоящего из противоположных классов: имущих и неимущих, интеллектуалов и забияк, недотрог и потаскушек, тех, кому всегда сопутствует удача, и тех, кто заранее обречен на поражение.
Между кварталом, юные жители которого посещали школу Франклина, и кварталом, посылавшим своих отпрысков в школу Эдисона, не существовало границы, но различие было явным. Окружение, а не гены разделило детей на две группы. Родители учащихся школы Франклина были университетскими профессорами, адвокатами, врачами и банкирами. Они воспитывали своих детей, уверенные в их способностях, поощряя успехи и вознаграждая за достижения. Сама атмосфера, в которой росли эти дети, способствовала развитию их талантов и нацеливала на реализацию возможностей.
Родители учеников школы Эдисона были не глупее первых, только цели они преследовали совсем другие: иметь достаточно денег, чтобы заплатить за квартиру, купить еду и одежду. Они работали изо всех сил, стремясь свести концы с концами. Для своих чад они желали одного — чтобы сын окончил школу, не пристрастившись к наркотикам и не попав в дурную компанию, а дочь не забеременела. Единственное, на что они надеялись, — это дорастить ребенка до восемнадцати лет, а там пусть уж он сам о себе позаботится.
Питомцы школы Франклина не питали предубеждения против учеников школы Эдисона — просто они трезво смотрели на вещи. Гораздо уютнее чувствуешь себя рядом с теми, кто похож на тебя во всем, тем более что подросткам вообще свойствен конформизм.
Однако случались и осечки. Иногда профессорский сынок, взбунтовавшись против своих чересчур правильных честолюбивых родителей, закусывал удила и находил приятелей среди «эдисоновцев», не интересовавшихся ничем, кроме пива и мотоциклетных гонок. Порой серьезный, вдумчивый юноша из бедной семьи прибивался к группе привилегированных. Новичка не гнали — возможно, из простого любопытства. Его присутствие даже прибавляло романтики устоявшимся отношениям.
В этом четко структурированном обществе Джеймс Стивенсон оказался на ничьей земле. Он учился в школе Эдисона, но вступительные тесты сдал с таким блеском, что был допущен в элитарный класс, сформированный по преимуществу из лучших выпускников школы Франклина. Джеймс не разделял амбиций этих подростков, но учился не хуже, а даже лучше их. Он был таким же смышленым, как профессорские чада, выросшие в интеллектуальной атмосфере.
Таким же смышленым, как Лесли Адамс и ее друзья.
Они бы с радостью приняли Джеймса в свой круг, только мальчик пока не выражал подобного желания. Он отличался от них даже внешне — всегда ходил в потертых джинсах, вылинявшей рубашке и черном кожаном пиджаке.
Джеймс курил, пил, сквернословил, ездил на мотоцикле. Поговаривали, что у него есть подружка, с которой он — о ужас! — спит!
— Он хулиган, — недовольно поджимали губы девочки — подружки Лесли.
— Ну что вы! — вставали на его защиту мальчики. — Он классно сечет в математике, а недавно на наших глазах помог инвалиду.
Не было никаких доказательств того, что Джеймс хулиган. Он никогда не нарушал закон. Правда, он пил, курил, возможно, совратил малолетку, но ни разу ничего не украл. Более того — он с готовностью присоединился к благотворительной деятельности бывших учеников франклиновской школы: мыл машины, отдавая вырученные деньги неимущим, работал в больнице, помогал отстающим.
Джеймс был уникален в том смысле, что внешне принадлежал к обеим группам, не приближаясь к ним, но и не дистанцируясь. И самое поразительное, что ни та ни другая не пыталась его оттолкнуть.
Со своими прежними одноклассниками он дружил лет с пяти, когда неожиданно объявил, что отныне его следует именовать не Джимми, а Джеймсом. Позднее, став старше, они образовали банду Джеймса. В глубине души эти ребята радовались, что их предводитель сумел просочиться в элитарную компанию выходцев из школы Франклина.
Те, в свою очередь, были весьма заинтригованы Джеймсом. Отдавая должное его способностям, они втайне восхищались его необузданностью, пренебрежением к авторитетам, тем, что он курит и пьет. Его успех у девочек вызывал зависть. Самым притягательным в Джеймсе было то, что для него, казалось, не существовало никаких правил. Во всяком случае, вел он себя именно так.
Если мальчики принимали нового приятеля таким, каков он есть, девочки — кроме Лесли — невзлюбили его сразу.
— Он такой грубый, — морщилась одна. — И так странно одевается... Когда я на него смотрю, у меня мурашки бегут по спине!
— А мне кажется, он интересный человек, — задумчиво возражала Лесли.
— Ты шутишь!
— Вовсе нет. Я действительно так думаю.
Лесли могла бы добавить, что считает Джеймса красивым, но у нее не хватало смелости. Его лицо не было классически правильным, аристократичным, утонченным. По мнению Лесли, он походил на пантеру — дикую, свободную, неукротимую. Темно-зеленые, широко расставленные глаза смотрели на мир холодно, оценивающе. Высокие скулы выдавались над впалыми щеками. Тонкие губы порой кривились в насмешливой полуулыбке. Сигарета, с которой он никогда не расставался, покачивалась в такт его шагам, составляя с ним единое целое. Густые темные волосы падали на глаза, крупными завитками ложились на уши и шею.
Вначале Лесли нервничала в присутствии Джеймса. Он спокойно наблюдал за нею из-под опущенных ресниц, щурясь, когда дым попадал ему в глаза. Другие мальчики улыбались, заигрывали, флиртовали с девочками, изо всех сил стараясь выглядеть сексуально. Джеймсу не нужно было стараться — он выглядел сексуально без всяких усилий.
Через некоторое время он начал разговаривать с Лесли — точнее, общаться с помощью коротких неожиданных фраз, содержавших скрытый намек.
— В субботу в клубе танцы, — мог невзначай бросить Джеймс. Это была просто констатация факта, а не приглашение, но Лесли понимала, что он там будет. Хочет ли он, чтобы она тоже пришла? На этот вопрос у нее не было ответа.
Они шли в клуб всей компанией и, как правило, встречали там Джеймса, который безмятежно дефилировал между своими приятелями и франклиновской группой, время от времени бросая на Лесли быстрый взгляд зеленых, как у пантеры, глаз. Он никогда не танцевал — только последний медленный танец, на который приглашал Лесли.
Джеймс был совершенно непредсказуем. На вечеринки он приходил позже всех, держался особняком и уходил первым — тоже в одиночестве. С мальчиками он разговаривал и шутил, а над девочками подтрунивал, догадываясь, что они его не любят. У него всегда находилось словечко для Лесли — чуть насмешливое, но необидное.
За предпоследний год пребывания в школе она сменила четырех кавалеров. Все они были мальчиками из ее же компании. Дурацкие, скучные свидания без малейшего намека на любовь или секс — отчаянная попытка повзрослеть.
За этот год Лесли десять раз протанцевала с Джеймсом, один раз в полном молчании простояла рядом с ним на стадионе, наблюдая за футбольным матчем, вымыла с его помощью несколько машин в благотворительных целях, ежедневно видела его в классе. Думала же она о нем постоянно. Она всегда ощущала его присутствие, и это заставляло ее нервничать и трепетать в ожидании чего-то.
Как-то в сентябре после уроков Джеймс остановил Лесли в коридоре. Была пятница.
— Ты когда-нибудь охотилась на оленей с луком и стрелами? — как ни в чем не бывало поинтересовался он.
— Нет, — опешила Лесли. — А что?
— Погодка подходящая. Собираюсь завтра поохотиться. Хочешь?
— Да, — выдохнула она, толком не понимая, о чем он спросил и на что она согласилась.
— Я заеду за тобой в девять. Пока!
Свидание с Джеймсом? Охота на оленей с луком и стрелами?
Адамсы — все трое — ждали Джеймса в напряженном молчании. Внешне они продолжали заниматься своим делом, но в душе испытывали беспокойство, причины которого были у каждого свои.
Мэтью Адамс считал себя принципиальным противником охоты. Сьюзен своим журналистским чутьем давно поняла, что новый приятель дочери отличается от остальных. За последние два года она не раз слышала презрительное «дикарь» из уст приятельниц Лесли и кроткие, но решительные протесты самой Лесли. С дочерью они были подругами. Эта дружба устояла даже в подростковый период, когда на все увещевания матери ребенок обреченно закатывает глаза к потолку и восклицает: «Ну мам!»
Лесли ничего не рассказывала о Джеймсе, но по ряду признаков Сьюзен догадалась, что он привлек дочь своей непохожестью на окружающих и что она пока не хочет — или не может — обсуждать свои чувства, поскольку сама в них не разобралась. Оставалось только ждать, чтобы убедиться в правильности поставленного диагноза.
Лесли нервничала больше всех. Сердце гулко стучало в груди, во рту пересохло. Она без конца мысленно репетировала, о чем станет говорить с Джеймсом. Темы находились с трудом — он был не мастак вести беседу. Значит, говорить придется ей одной — все равно это лучше, чем молчать.