— Все равно твои подружки — лицемерки. Корчат из себя светских дам, а на деле не могут смириться с тем, что кто-то от них отличается. Они и меня от тебя оттирают.
Оттирают? Лесли почувствовала, как голова у нее закружилась еще сильнее, а сердце гулко застучало.
— Что ты сказал?
— Стоит мне приблизиться, как они окружают тебя плотным кольцом. Я чувствую себя «Титаником», наткнувшимся на айсберг.
Лесли прыснула.
— Остроумно. Им бы понравилось такое сравнение. Но ведь ты непотопляем, правда? — спросила она, испытывая неловкость за своих друзей.
— Правда, — согласился Джеймс, вставая. — Пошли. За следующей поляной, примерно в миле отсюда, открывается прекрасный вид на горы. Давай окурок.
Лесли протянула ему остаток сигареты. Джеймс уложил оба окурка — ее и свой — в карман.
— Не хочу здесь мусорить, — смущенно пояснил он.
«И правильно», — мысленно одобрила Лесли. Она уже поняла, что Джеймс, при всей своей внешней суровости, в душе — чувствительный милый парень. Правда, она всегда это подозревала.
Они двинулись по узкой тропинке, обрамленной папоротником. Джеймс шагал впереди. В какой-то момент он остановился, чтобы показать спутнице оленьи следы.
— Совсем свежие. Матка с детенышем. Наверное, идут к озеру, — предположил он.
Лесли кивнула.
— А теперь смотри сюда. — Он сложил указательный и средний пальцы и вдавил их в мягкую грязь, оставив след, похожий на олений. — Видишь разницу?
Лесли нагнулась. По ее мнению, оба следа выглядели одинаково.
— Мы оставляем такие следы, когда охотимся с людьми, которые думают, что у них на все есть готовый ответ, — улыбнувшись, объяснил Джеймс.
«Как мои друзья», — мелькнуло у Лесли.
— Нарочно обманываете?
— Ну да. Браво, Джеймс!
Они достигли следующей поляны. Отсюда Каскадные горы выглядели как на ладони — зигзагообразный ряд зеленых, коричневых и каменных вершин, увенчанных снегом.
— Господи! — ахнула Лесли. Она и не предполагала, что на свете существует такая красота. Заметив, что Джеймс собирается закурить, она протянула руку.
— Хочешь еще?
— Да.
Он нехотя вытащил из пачки еще одну сигарету. Решив, что он опасается реакции ее родителей, она поспешила его успокоить:
— Маме ты понравился.
— Откуда ты знаешь?
— Вижу. И отцу понравишься, когда он познакомится с тобой поближе.
— Особенно если он узнает, что я научил его дочь курить.
— Ты слишком много куришь.
— Знаю. Дурная привычка, — беззаботно согласился Джеймс. — А вот ты вряд ли пристрастишься — не тот тип.
Он поднес Лесли спичку. Она попыталась затянуться, вспоминая, как это делал Джеймс, и тут же раскашлялась. Опять закружилась голова, а по телу разлилось блаженное тепло. Почему-то это придало ей смелости.
— А твоя подружка курит?
— Моя подружка? — непритворно удивился Джеймс. — О ком ты?
— Говорят, ты встречаешься с девочкой, которая учится в школе Эдисона, — тщательно подбирая слова, ответила Лесли, умолчав о том, что, если верить слухам, он с ней спит.
— Она вовсе не моя подружка. У меня нет девушки.
— И никогда не было?
— Никогда.
— Но ведь когда-нибудь будет?
— Не знаю. Наверное. Если и будет, я не собираюсь относиться к этому как к дурацкой игре.
Дурацкий... Его любимое словцо.
— Ты хочешь сказать — не так, как я и мои друзья? — Она понимала, что он прав, но все же приговор был слишком суров. Единственное, в чем их можно было обвинить, — так это в желании поскорее влюбиться. Поэтому они и меняли партнеров так часто, не понимая, что в друга, которого знаешь с детства, влюбиться невозможно.
— А у тебя есть парень? — как бы невзначай спросил Джеймс.
— Нет, — с вызовом ответила она, выдыхая дым. Это была почти правда. Отношения с Дэвидом исчерпали себя. Говорить им было не о чем, в постель не тянуло. Но недавно что-то началось с Аланом — капитаном команды пловцов и, разумеется, отличником.
— Понятно.
— Почему ты не хочешь завести подружку?
— Не вижу в этом необходимости, — не подумав, брякнул Джеймс. Он действительно без труда находил девиц, когда хотел. Поняв, что резкие слова шокировали его спутницу, он попытался объяснить: — Мне кажется, нельзя всерьез связываться с кем-нибудь, тащить человека в свою жизнь, пока сам не знаешь, чего хочешь.
Наступило долгое молчание. Лесли смотрела, как медленно и грациозно поднимается дымок над ее сигаретой. Головокружение не прошло, но соображала она ясно.
Ее кавалеры... Она использовала их, они — ее. Все они искали чего-то необычного, волнующего. Им хотелось брать, не давая ничего взамен. При этом все они руководствовались разумом, а не чувствами. Они знали, что любовь где-то рядом, много слышали о ней, читали, говорили, но еще ни разу ее не испытали.
Джеймс думал иначе. Для него это была не игра, а нечто большее. «Это и не будет игрой, — думала Лесли, устремляя на него пристальный взгляд. — У нас с тобой все будет по-другому».
Джеймс почувствовал, что она на него смотрит. Его холодные зеленые глаза встретились с ее широко распахнутыми голубыми.
— Чем ты собираешься заниматься? — произнесла Лесли, вспомнив, о чем хотела спросить, перед тем как они замолчали. — В какой университет поступишь?
— В какой? — переспросил он. По его тону чувствовалось, что для начала ей следовало бы выяснить, намерен ли он вообще учиться дальше. — Наверное, в Вашингтонский. Отметки у меня подходящие. Если война не кончится, буду учиться там. Не имею ни малейшего желания идти в армию. У меня брат во Вьетнаме.
— Ой, я не знала.
— Не слишком приятное место.
— Да уж! А если не попадешь в университет?
— Может, вернусь на лесозаготовки. Со временем стану мастером. У меня здорово получается. Я вообще умный, — иронически добавил он.
— Ты собираешься быть мастером до конца своих дней? — ахнула Лесли, запоздало поймав себя на мысли, что именно за это Джеймс и не любит ее друзей — для них ценность человека измеряется его жизненными успехами.
— На свете есть занятия и похуже, — отрезал Джеймс. — А ты куда собираешься?
— В Радклифф, если поступлю.
— Поступишь.
— Не знаю. Там такой конкурс... Я никак не могу решиться. А решать надо — прием заявлений кончается через две недели.
— И кем ты хочешь быть, когда окончишь? Профессором английской филологии?
Лесли подняла глаза. Она еще никому этого не говорила, даже матери. Идея только начала выкристаллизовываться, хотя уроки физики и химии всегда казались ей интереснее языка, истории и искусствоведения. Вот уже два года она работала добровольным помощником в местной больнице, и ей это очень нравилось.
— Врачом, — негромко призналась она.
— Из тебя получится хороший врач, — уверенно изрек Джеймс.
— Спасибо, — с облегчением выдохнула девочка, радуясь, что он не только не поднял ее на смех, но даже одобрил. — Надеюсь, так оно и будет.
Глава 16
Лесли надеялась, что после совместной прогулки у них с Джеймсом установятся новые, более тесные отношения. Но проходили дни, недели, а ничего не менялось — во всяком случае, внешне. Она ощущала лишь внутреннюю перемену. Каждый день девочка летела в школу как на крыльях, предвкушая, что увидит там того, кто завладел всеми ее помыслами, надеясь, что он посмотрит на нее или произнесет фразу, скрытый смысл которой будет понятен только ей.
Она не могла забыть восхитительного ощущения, которое охватило ее, когда они ехали на мотоцикле и она прижималась к его спине. При виде Джеймса она всегда это вспоминала, и ей стоило больших усилий удержаться от просьбы о новой прогулке. Она хотела снова обвить его руками, почувствовать исходящую от него силу.
Временами она со страхом думала о том, что будет, если выдержка ей откажет. Что, если она действительно пригласит Джеймса на свидание? Нет, это исключено. И все же не думать об этом она не могла.
В эту осень они занимались в одной классной комнате.
Обычно Джеймс садился на пять рядов позади Лесли, чуть сбоку. Иногда она ухитрялась так скосить глаза, что видела его. Как правило, во время урока он смотрел в окно или равнодушно листал учебник.
Как-то в ноябре Джеймс весь урок что-то сосредоточенно писал на листке бумаги. Он ни разу не остановился, не поднял головы. Лесли видела, что он очень торопится, порой хмурится, что-то стирает и снова пишет. Теперь ей стало понятно происхождение его хороших отметок. Считалось, что он совсем не занимается. Нет, он занимался — короткими, энергичными рывками, полностью сосредоточившись, вот как сейчас.
Через некоторое время ей стало стыдно за свое подглядывание. Сам Джеймс, правда, этого не замечал, зато заметили некоторые ее подружки и удивленно подняли брови. Вдохновленная его прилежанием, Лесли взялась за перевод с французского, от результата которого зависела полугодовая отметка.
Когда прозвучал звонок, во всем классе трудились только они двое. Остальные ученики уже несколько минут назад предусмотрительно сложили тетради и учебники, чтобы не тратить короткую переменку на ерунду.
Лесли дописывала последнюю фразу, когда у ее парты возник Джеймс.
— Вот, — сказал он. — Это тебе.
И, протянув ей папку, быстро вышел из класса.
Лесли так изумилась, что не успела ничего сказать. Дрожащими пальцами она развязала тесемки.
Оказывается, Джеймс не писал сочинение по готорновской «Алой букве», не решал уравнение из высшей математики — он рисовал картину. Для нее.
На рисунке была изображена лужайка — та самая, которую он показал ей во время прогулки. Каждая деталь была воспроизведена с виртуозной точностью: стройные сосны, высокая росистая трава, поваленное дерево и три оленя, испуганно застывшие на краю поляны, величественные, настоящие королевские. Джеймс нарисовал все это карандашом, с соблюдением пропорций и мельчайшей нюансировкой светотени. Как ни странно, черно-белая картинка передавала и теплоту осеннего солнца, и изысканную красоту животных, и великолепие устремившихся ввысь сосен.
Неужели он художник? Даже неопытный и пристрастный взгляд Лесли распознал в творении Джеймса настоящий талант.
Благодаря этому рисунку память об охоте — их общее воспоминание — останется с ней навсегда. Он дает ей понять, что она не должна забывать.
Пальцы Лесли дрожали еще сильнее, пока она убирала подарок в папку и прятала ее в портфель. В этот день оставался еще один урок — история, и девочка поспешила туда.
Из того, что говорил учитель, она не уловила ни слова, хотя всем своим видом демонстрировала напряженное внимание. Больше всего на свете ей сейчас хотелось раскрыть папку, чтобы снова полюбоваться своим сокровищем.
Она оставалась внешне спокойной, но мысль ее лихорадочно работала. Зачем он отдал ей рисунок? Знает ли кто-нибудь, что он умеет рисовать? Как ей поблагодарить его? И когда? После уроков она идет плавать. Вот если бы перехватить Джеймса до того, как Алан увидит ее и предложит проводить в бассейн! Она могла бы попросить Джеймса отвезти ее туда на мотоцикле...
В следующий раз взглянуть на рисунок Лесли удалось только вечером, после того как она побывала в бассейне и согласилась пойти с Аланом на встречу бывших выпускников. В тиши спальни картинка показалась девочке еще прекраснее, чем в школе.
Лесли решила показать сокровище матери, своей лучшей подруге. Хотя они ни разу не говорили о Джеймсе после той памятной поездки — да и о чем было говорить? — Лесли понимала, что Сьюзен догадывается о ее чувствах. Правда, догадываться было особенно не о чем. Миссис Адамс знала одно: Джеймс существует и занимает важное место в жизни ее дочери.
— Мам, смотри, — сказала Лесли, входя на кухню, где хозяйка дома готовила чесночный соус.
Сьюзен торопливо вымыла и вытерла руки и лишь после этого взяла листок.
— Как красиво! Прекрасный пейзаж. Даже черно-белый, он передает все очарование и краски осени. И кто же автор?
— Джеймс, — ответила дочь. — На этой поляне мы были в тот день. А олени на рисунке — те самые, которых мы тогда видели.
Сьюзен слегка нахмурилась. Она вспомнила, какой восторженной и счастливой вернулась Лесли домой и как по прошествии недель это счастье постепенно улетучивалось. Джеймс ни разу не звонил с тех пор, никуда не приглашал Лесли. Было видно, что она разочарована, хотя старается это скрыть.
И вот сейчас лицо дочери светилось той же радостью.
— Давно он у тебя?
— С сегодняшнего дня. Джеймс нарисовал его на уроке. Красиво, правда?
— Да, очень.
— Мне кажется, его надо вставить в рамку, иначе он помнется.
— На Юниверсити-авеню есть хорошая мастерская. Можно отдать туда. Пожалуй, больше всего подойдет приглушенный кремовый цвет с зеленоватой окантовкой, — предложила Сьюзен, зная, что вкус у нее лучше, чем у дочери, и что та с вниманием отнесется к ее совету.
— Отлично! Может быть, сходим прямо сегодня? Наверное, они еще не закрылись.
— Но здесь кое-чего не хватает, — возразила миссис Адамс.
— Чего же?
— Подписи автора.
— Ты считаешь, Джеймс должен подписать рисунок? — удивилась Лесли.
— Разумеется, — подтвердила мать.
«Лучше бы он вообще не дарил ей ничего, — подумала она. — А еще лучше — не играл бы сердцем моей девочки». Короткого знакомства хватило, чтобы Сьюзен по достоинству оценила привлекательность Джеймса. Он, несомненно, отличался от других, был сложной, чувствительной натурой. Не то что ее наивная дочь.
— Разумеется, он должен его подписать, — уверенно повторила она.
На следующий день они увиделись на большой перемене. Прислонившись к стене, Джеймс читал школьную газету «Потомак». Всю ночь Лесли не сомкнула глаз, пытаясь придумать, как бы половчее поблагодарить его и попросить насчет подписи. Она боялась, что, несмотря на ее ухищрения, он все равно откажется.
— Джеймс...
— Привет, Лесли, — откликнулся он, складывая газету.
— Мне так понравилось! — выпалила она, забыв свои тщательно отрепетированные фразы. — Очень красиво. Спасибо!
— Пожалуйста, — сдержанно произнес он, но по глазам чувствовалось, что ему приятна ее похвала.
— Я и не знала, что ты так хорошо рисуешь, — продолжала Лесли, тщетно пытаясь выудить из памяти то, над чем размышляла ночью. Как назло на ум ничего не приходило.
— Это просто хобби.
— Все равно здорово.
— Мне кажется, ты не слишком разбираешься в искусстве.
— Ты прав, — ничуть не обидевшись, согласилась она. — Зато моя мама разбирается. Она работает со многими художниками по рекламе, пишет об этом статьи и так далее...
— Ты показывала его матери?
— Ну да, — с вызовом подтвердила Лесли. — Она считает, что у тебя отлично получилось.
Какое-то мгновение ее глаза напоминали холодные льдинки. Но вот Джеймс улыбнулся, пожал плечами, и лед растаял, превратившись в сияющую голубизну.
— И еще мама говорит... — Лесли запнулась, ожидая и страшась реакции Джеймса. — Она говорит, что рисунок нельзя вставить в рамку, пока ты его не подпишешь.
— Ты хочешь, чтобы я его подписал?
— Да. Прошу тебя, — робко попросила девочка.
— Хорошо.
Она достала из папки листок и протянула Джеймсу. Они зашли в класс. Сев за парту, он нацарапал в правом нижнем углу: «Джеймс. 1971 год».
— Спасибо, — прошептала Лесли, забирая рисунок.
— Пожалуйста.
Они опять вышли в коридор. Перемена подходила к концу, и там уже начали собираться ученики.
— Ты идешь на вечер выпускников? — небрежно поинтересовался Джеймс.
Лесли обмерла. Предстоящий бал был главным событием года. Он отличался от обычных вечеринок, куда парни и девушки приходили компаниями. На бал выпускников допускались только пары, причем места резервировались заранее. Пригласить туда девушку было все равно что назначить ей свидание. Неужели Джеймс хочет, чтобы она пошла с ним? Или просто проверяет, будет ли она там?
Лесли медленно склонила голову.