Я люблю тебя, Марк, всем сердцем.
— В радости и в горе...
Обещаю, Кэтлин. Я так этого хочу.
— ...пока смерть не разлучит вас.
Когда церемония была окончена и к ним начали подходить гости с поздравлениями, Марк почувствовал, как рука Кэтлин сжала его локоть. Ее голос был слегка напряжен. Он накрыл ее ладонь своей, и она тут же судорожно вцепилась в нее, сплетя его пальцы со своими.
Наконец отбыл последний гость, и Вирджиния Дженкинс предложила молодоженам отведать грандиозного многоярусного свадебного торта.
— Вначале я хочу кое-что сказать жене, — вежливо, но твердо отклонил предложение тещи Марк.
Пройдя через идеально подстриженный изумрудно-зеленый газон, они очутились в уединенной нише, обрамленной ровным рядом рододендронов.
— Дорогая... — начал Марк, когда они остались одни.
Ее фиалковые глаза наполнились слезами. От волнения Кэтлин не могла вымолвить ни слова.
— Неужели передумала? — шутливо спросил новоиспеченный муж, зная, что это не так, но желая услышать подтверждение из ее уст.
— О нет, Марк, конечно, нет, — не задумываясь ответила Кэтлин, легонько касаясь его лица дрожащими пальцами. — Просто... Мне так хочется, чтобы мы были счастливы. Всегда. Я хочу этого так сильно, что мне даже страшно...
«Мне тоже страшно, — подумал он, прижимая ее к груди. — Но в отличие от твоих страхов мои не лишены основания. Однажды я уже совершил ошибку. Что, если...»
— Тебе не нужно бояться, — прошептал он, целуя ее шелковистые черные волосы. — Ты уже принесла мне счастье.
— Так ты не была на свадьбе, Лесли? — удивилась старшая сестра при виде молодой ординаторши, входившей в отделение неотложной помощи университетской клиники в обычное время.
— Нет. Церемонию назначили на четыре. Если бы я пошла, то опоздала бы на работу, — ответила Лесли, бросая взгляд на часы, которые показывали без четверти шесть.
— Напрасно. Ведь вы с Марком такие друзья!
— Расписание подвело, — с притворным вздохом отозвалась девушка. В глубине души она радовалась, что так получилось. Вряд ли она получила бы удовольствие, побывав на этой свадьбе. — Ну а где Дейв? Раз уж я здесь, можно отпустить его домой пораньше.
Эрик поднял трубку после пятого гудка.
— Привет, — услышал он голос Чарли. — Я тебя от чего-то оторвала?
— Да нет. Я порезал руку и вот пытаюсь наложить очередную повязку.
— Очередную? И давно ты этим занимаешься?
— А который теперь час? Неужели уже семь? Вообще-то я порезался в час, когда мыл эти чертовы хрустальные бокалы.
— Значит, прошло шесть часов, а рана по-прежнему кровоточит?
Эрик промолчал, с тоской глядя на зияющую дыру в своей ладони и на кровь, которая струей вытекала оттуда. За это время он сменил несколько салфеток. Кровотечение на время замедлялось, но полностью остановить его так и не удалось.
— Эрик, ты должен немедленно пойти в больницу.
— Да ладно. Само пройдет.
— Я понимаю, что тебе не хочется, — сочувственно произнесла Чарли, — но надо. Я сейчас же еду к тебе. Если кровотечение не прекратится, мы отправимся к врачу вместе.
В университетской клинике они появились через час. Медсестра приемного покоя деловито осмотрела рану и тут же направила Эрика в травматологию. Чарли осталась ждать. От скуки она водила глазами по стенам, увешанным скучными плакатами. Один из них от имени американского Красного Креста призывал сдавать кровь, другой был посвящен оказанию первой помощи, третий, самый зловещий, предостерегал от курения. Однообразие нарушала картинка, явно не гармонировавшая с остальными, — на ней была изображена плетеная корзина с двумя щенками и пушистым котенком.
Некоторое время Чарли изучала плакаты, потом полистала женский журнал, завалявшийся на столе с прошлого года. Глаза ее скользили по строчкам, но мысли были заняты другим.
Она обязана вспомнить, как все было. Это наверняка поможет врачам, а Эрик сейчас вряд ли способен сосредоточиться. Раз она здесь, она должна помочь ему. Итак, все началось с того ночного телефонного звонка десять лет назад...
— Чарли, это Роберт.
— Роберт! — воскликнула она, впервые назвав его по имени.
— Эрик нуждается в тебе, дорогая. Ты не могла бы прийти к нему?
— А что случилось?
— Бобби... — Он осекся, не в силах справиться с эмоциями, и наконец выдавил из себя два слова, которым сам с трудом верил: — Бобби умер.
— О Боже!
— Пожалуйста, Чарли, приходи.
Вначале все выглядело как обычная ветрянка. Бобби чувствовал себя превосходно, а на его миловидном личике не появилось ни одной болячки. Целыми днями мальчуган валялся в постели, раскрашивал картинки, пил сок и принимал детский аспирин, которым его усердно пичкала Виктория.
Обычная ветрянка... Но вдруг ни с того ни с сего ребенка начало тошнить, а через несколько минут он прямо на глазах у потрясенных родителей потерял сознание. Естественно, они тут же помчались в больницу, и сейчас за стеной блока интенсивной терапии над пятилетним пациентом колдовала целая бригада медиков. Анализы показали, что у Бобби отказала печень и появились нарушения в головном мозге. Из расспросов выяснилось, что ребенок болел ветрянкой, во время которой родители давали ему аспирин.
— Мы называем это синдромом Рейе, — изрек вышедший из палаты педиатр. По его мрачному тону чувствовалось, что дело неладно. — Болезнь относительно новая. Обычно она возникает после гриппа или ветрянки. Причины неизвестны, а симптомы в точности как у вашего малыша — цирроз печени и отек мозга.
— А при чем тут аспирин? Почему меня спрашивали, давала ли я сыну аспирин? — поспешно вмешалась Виктория, боясь, что сейчас врач скажет самое худшее, о чем она и сама уже догадалась.
— Кое-кто полагает, что между этим лекарством и синдромом Рейе есть связь, но пока это научно не доказано.
Бессмысленная, трагическая смерть Бобби заставила безутешных родителей искать виноватого. Он нашелся быстро — злополучный аспирин. Теперь Эрик обвинял Викторию в том, что это она убила их сына.
— Но мы всегда давали ему аспирин во время болезни, — оправдывалась жена. — Вспомни, какая у него была высокая температура.
— Значит, ты дала больше, чем нужно, — упрямо твердил муж.
День похорон знаменовал собой конец их брака. Кладбище супруги покинули порознь — каждый в машине своих родителей. Горе не сблизило их — для этого они недостаточно любили друг друга. Их связывал только ребенок, и теперь, когда его не стало, совместная жизнь потеряла всякий смысл.
Чарли приехала к Эрику через три часа после похорон. Они не виделись пять с половиной лет, и сейчас она с трудом узнала свою прежнюю любовь в этом осунувшемся печальном мужчине с глазами, обведенными черными кругами. Морщины избороздили его некогда красивое лицо. Не обращая внимания на находившихся в комнате Лансдейлов, Чарли подошла к убитому горем другу и обняла его. Приникнув к ее плечу, Эрик расплакался как ребенок. До этого никому, даже отцу, не удавалось его утешить. Лишь в присутствии Чарли он впервые дал волю слезам.
На работе она взяла отпуск. Отныне все ее время принадлежало только Эрику. Сидя рядом с ним и держа его за руку, она выслушивала бесконечные рассказы о Бобби и вскоре полюбила этого мальчика, которого ни разу в жизни не видела, как родного сына. Горе Эрика стало ее горем. Она страдала вместе с ним.
Они почти не расставались. Днем ходили гулять, ночи проводили в беседах, которые порой заканчивались лишь на рассвете. Так продолжалось два месяца. Однажды Эрик сказал:
— Чарли, так не годится. У тебя своя жизнь.
— Да и ты должен жить, — как можно мягче напомнила она. — Что ты намерен делать?
— Переведу «Интерлэнд» в Сан-Франциско, — прозвучал неожиданный ответ. Это решение Эрик принял только что. Ему хотелось поскорее покинуть город, бывший свидетелем его трагедии. — Могу предложить тебе место в моей фирме.
— Нет, спасибо, — отказалась она после минутного колебания. — У меня хорошая работа в Бостоне.
— Как хочешь. — Он стиснул ее руку. — Если бы не ты, не знаю, как бы я пережил это время. Но теперь я начинаю выздоравливать. Я справлюсь.
— Уверена, что так и будет.
Через два года под нажимом Эрика Чарли все-таки перебралась в Сан-Франциско. Она стала главным адвокатом фирмы, ее неотъемлемой частью, правой рукой президента.
А еще через полгода она наконец подарила ему то, чего он так долго и безуспешно добивался много лет назад. В их близости было все — нежная забота, приятная теплота, чувственность и жизненный опыт. Не хватало лишь безрассудной юношеской страсти. Эрик и Чарли больше не были влюблены — слишком многое им пришлось пережить.
Но, не будучи влюбленными, они все же любили друг друга. С годами эта любовь крепла, питаемая не только постелью, но и совместной работой, деловыми поездками, общими воспоминаниями. Иногда под влиянием мимолетной улыбки, легкого прикосновения или поцелуя перед ними вдруг возникало волшебное видение той, прежней любви, и оба с сожалением думали о том, что казалось так близко и что они безнадежно упустили...
Чарли вздохнула, пробуждаясь от воспоминаний. Только бы все обошлось! Только бы он не страдал... Эрик, ее лучший друг, ее любимый.
Глава 31
— У парня кровоточит рука, — объяснила Лесли сестра, выходя из палаты, куда поместили Эрика. — Я наложила жгут, чтобы остановить кровь.
— Правильно сделала. Пойду взгляну, а ты пока закажи рентгеновский снимок и свяжись с ортопедами. Похоже, нам понадобится их помощь. Как фамилия больного?
— По-моему, Лансдейл. Я не успела заполнить карту — он только что приехал.
Лесли вошла в палату и увидела мужчину, лежавшего на кушетке. На ее появление он никак не отреагировал. Неужели ему так больно? Вряд ли. И на шок не похоже — лицо розовое, а не бледное.
— Мистер Лансдейл!
Он мгновенно открыл глаза. Светло-голубые глаза, в которых застыло выражение испуга.
— Извините, что напугала вас. Меня зовут Лесли Адамс, дежурный ординатор. Как это произошло?
— Я мыл бокалы и порезался.
— Разрешите взглянуть.
Лесли присела на табурет и осторожно сняла повязку. Рана, прямая и глубокая, была такой ровной, как будто ее сделали хирургическим скальпелем. Наверное, он схватился за разбитый бокал и острие вонзилось ему в ладонь. Крови не было — жгут сделал свое дело. Лесли слегка ослабила резинку, и порез из белого мгновенно стал розовым. Где-то дальше под кожей пульсировала артериальная кровь, словно закипающая вода. Надо перевязать и прочистить рану, предварительно дав больному анестезию.
Лесли вернула жгут на место. Кровотечение прекратилось.
— Когда это случилось?
— В час дня.
— То есть почти восемь часов назад?
Осматривая рану, Лесли украдкой наблюдала за самим пациентом. Безупречно одет, вежлив, прекрасно владеет собой. Явно не пьян. Пожалуй, уж слишком погружен в себя, а в целом — нормальный человек. Неужели все это время он истекал кровью, даже не пытаясь ничего предпринять?
— Надо померить давление. Вы, должно быть, потеряли много крови.
— Это обязательно?
— Да. И еще я должна проверить, сохранилась ли чувствительность в пальцах. Если да, тогда мы дадим вам анестезию и как следует промоем рану — ведь она много часов соприкасалась с воздухом.
— Никакой анестезии!— неожиданно отрезал Эрик. Если бы его спросили, почему он отказывается, он вряд ли сумел бы объяснить. Наверное, в память о Бобби, в чье крошечное беспомощное тельце врачи безжалостно втыкали иголки и трубки без всякой анестезии. А раз так поступили с его сыном, значит, и он сможет выдержать любую боль.
— Вы аллергик? — сочувственно поинтересовалась Лесли.
— Нет.
Она не стала настаивать. Зачастую пациенты, особенно мужчины, любили прихвастнуть своей выдержкой и намеренно отказывались от анестезии, если речь шла о пустяковых ранах.
Но эта рана — не пустяк. Она уже достаточно болезненна, а чистка и наложение швов сделают ее еще болезненней. И все же Лесли не стала спорить. По глазам мистера Лансдейла она догадалась, что победа в этом споре наверняка осталась бы за ним.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина в синем хирургическом халате.
— Ну, что тут у нас, Лес? — деловито спросила она, коротко кивнув Эрику.
— Привет, Сыо. Вот уж не думала, что сам шеф к нам пожалует! Мистер Лансдейл, это доктор Сьюзен Миллер, главный врач отделения ортопедической хирургии. Я бы хотела, чтобы она тоже взглянула на вашу рану.
Энергичную медичку Эрик не удостоил даже кивком. Знаем мы таких специалистов! А где вы были, спрашивается, когда моему сыну требовалась помощь?
— Порез стеклом. Восемь часов назад, — начала объяснять Лесли. — Сенсорно-моторные реакции не нарушены. На мой взгляд, артерию нужно перевязать, а рану зашить.
Сьюзен кивнула, соглашаясь с коллегой. Женщины приступили к работе. Не подозревая, что больной не получил анестезии, хирург энергично копалась в ране в поисках осколков. Эрик даже не поморщился.
Наконец края раны сошлись. Сьюзен перевела дух и, перед тем как уйти, посоветовала:
— На твоем месте я бы дала ему антибиотик, Лес. Рана глубокая, к тому же запущенная...
— Согласна, — кивнула девушка. — Большое тебе спасибо, Сью.
— Не за что. Поправляйтесь, мистер Лансдейл.
Лесли присела на табурет, откуда только что встала Сью, и принялась готовить инструменты: пару стерильных перчаток, иглу, пинцет. Понадобится несколько стежков, чтобы свести на нет эту страшноватую зияющую пустоту. Прежде чем приступить к делу, она еще раз уточнила:
— Может быть, все же сделаем местную анестезию?
— Нет, — снова решительно отказался Эрик и, помолчав, добавил: — Спасибо.
На зашивание ушло полчаса. Кожа сошлась идеально. Если удастся избежать инфекции, со временем на ладони останется лишь тонкий белый шрамик.
За эти тридцать минут ни пациент, ни врач не издали ни звука. Лесли с головой ушла в работу, а Эрик лежал с сосредоточенным видом, думая о своем. Почему-то она была уверена, что мысли его витают далеко, не имея никакого отношения к тому, что с ним происходит.
Обычно пациенты, над которыми проделывали эту неприятную процедуру, под воздействием анестезии становились разговорчивыми. Их беззаботная болтовня позволяла Лесли расслабиться и не думать о том, что она не просто прикасается к чужому телу, но и втыкает в живую плоть холодную иглу.
Мистер Лансдейл не разговорился. Он хранил упорное молчание, хотя Лесли понимала, что он чувствует каждый стежок. «Извините, — мысленно каялась она. — Извините, что причиняю вам боль».
Наконец с «шитьем» было покончено. Облегченно вздохнув, девушка убрала инструменты и сняла перчатки.
— Готово, — объявила она.
— Ну и хорошо, — рассеянно отозвался он, даже не посмотрев на руку. Обычно, дождавшись конца, пациенты спрашивали, сколько стежков она наложила, чтобы потом похвастаться перед друзьями, или шутливо величали ее искусной портнихой. Лансдейл не сделал ни того ни другого.
«Хоть бы взглянул, — с досадой подумала Лесли. — Я никогда не шила лучше».
— Сестра сделает вам перевязку, а я пойду заполню карту, — сухо промолвила она, покидая палату.
Вернувшись через пять минут, она застала его уже сидящим. Забинтованная рука покоилась на колене. При виде Лесли Эрик вежливо улыбнулся.
Ее всегда удивляло, как по-разному люди выглядят лежа и сидя. Еще когда он был распростерт на кушетке, Лесли отметила про себя, что новый пациент — настоящий красавец. Теперь же она в полной мере могла оценить эту красоту — светло-голубые глаза, аристократические черты лица, тренированное тело, от которого исходило ощущение силы и уверенности.
— Я тут все записала, — пробормотала она. При мысли о том, что она только что прикасалась к этому мужскому телу, ей вдруг стало неловко. — Дня через четыре или раньше, если возникнут проблемы, вам стоит показаться врачу. У вас ведь есть свой врач?