— Просто хотела узнать, был ли он таким с ней. Кстати, может быть, ты знаешь?
— Не знаю. Мы редко говорим о Марке, — отрезал Росс. «И я не имею ни малейшего желания затевать этот разговор».
— А ты не мог бы передать Дженет мою просьбу? Ну пожалуйста! — с нажимом произнесла она, почувствовав, что идея его не слишком вдохновила.
— Ну, если ты настаиваешь... — сдался Росс. Кого или что он защищает — Дженет? Их отношения? До сих пор, если не считать той размолвки, все было прекрасно. Но кто знает?.. — Кстати, где Марк? Разве он не приехал с тобой?
— Он в клинике. Пошел повидаться с Лесли.
— Почему бы тебе не поговорить с ней? Как врач она наверняка лучше понимает, что происходит с твоим мужем, — предложил он.
— Нет, не могу. Именно с ней — не могу. Понимаешь, она с самого начала считала, что я Марку не подхожу.
— Что? — искренне удивился Макмиллан. — Как ты можешь кому-то не подходить?
— На ее взгляд, я авантюристка, которая набрела на сокровище и вцепилась в него мертвой хваткой.
— Что за бред! Да ты богаче Марка в миллион раз!
— С ее точки зрения, богаче он — в эмоциональном плане. А я слишком обыкновенная, поверхностная особа. В общем, я ей не понравилась. И вообще зря я все это затеяла, — подумав, продолжила она. — Ни Лесли, ни даже Дженет мне тут не помогут. Я должна справиться с этим сама. Извини, что выплеснула на тебя свои горести.
— Я всей душой сочувствую тебе, дорогая.
— Знаю. Спасибо. И до свидания, — еле сдерживая слезы, попрощалась Кэтлин.
Росс положил трубку в тот момент, когда на пороге возникла Дженет — сияющая, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы и прохладного океанского ветра.
— Кто это был? — спросила она, целуя его в губы.
— Кэтлин.
— О! Ну и как у нее дела?
— Да как сказать... — замялся Росс. — С Марком что-то неладно. Приступы дурного настроения и все такое.
— Это плохо, — покачала головой Дженет. — Представляю, как она переживает.
— Значит, с ним и раньше такое случалось. А ты не знаешь почему?
— У меня есть свои соображения на этот счет, — задумчиво произнесла молодая женщина. — Я думаю, что в глубине души Марк не любит свою профессию и это его мучит.
— Так почему он не бросит медицину? — несколько раздраженно осведомился Росс. Он не представлял, как можно делать что-то против воли. Для этого должна быть веская причина. Например, он не в восторге от крошечного коттеджа Дженет, но живет здесь из-за нее.
— Не все так просто.
— Как раз проще некуда, — решительно отрезал он. Дженет улыбнулась.
— Я забыла, что ты вообще не ведаешь сомнений, — добродушно поддразнила она собеседника.
— Просто я не выношу нерешительности.
— Знаю. Только в данном случае дело не в ней. Нерешительность предполагает возможность выбора, а здесь им и не пахнет. С самого рождения Марк был обречен на то, чтобы стать лучшим.
— Лучшим... — задумчиво повторил Макмиллан. Интересно, не потому ли Дженет так категорически протестует, когда подобную характеристику дают ей?
— Марк был — и остается — самым лучшим во всем, что делает. Так его воспитали, и это вошло ему в плоть и кровь. Самое мучительное, на его взгляд, — не оправдать возложенных на него надежд.
— Я не имею ничего против стремления к совершенству, — с еще большим раздражением бросил Росс. — Но почему обязательно медицина? Добиться успеха можно на любом поприще.
— Марк думает по-другому. Всю жизнь он посвятил тому, чтобы стать врачом — самым лучшим врачом. И вот, проучившись и проработав много лет, он понял, что ненавидит свое ремесло, что совершил колоссальную ошибку, — он, который не привык ошибаться, — подытожила свои размышления его бывшая жена.
«А когда потерял тебя? Разве это не было ошибкой?» — мысленно возразил Макмиллан, впрочем, без всякого злорадства. Он несколько раз встречался с Марком и чувствовал к нему симпатию, тем более что обе женщины, связанные с этим человеком в прошлом и настоящем, были ему небезразличны. Теперь же под влиянием слов Дженет симпатия переросла в сочувствие.
Неудачный брак. Единственная мыслимая карьера тоже грозит обернуться неудачей. Так недолго дойти до того, что вся жизнь покажется ошибкой. Пока не поздно, Марку придется принять решение.
— А что он собой представляет как врач? — вдруг спросил Росс.
— Лесли говорит, что лучше не бывает. Беда в том, что у него не лежит душа к медицине.
— Значит, надо уходить, — убежденно промолвил он, сам удивляясь своей заинтересованности в деле, которое, на первый взгляд, его совершенно не касалось. «Марк должен сделать это ради Кэтлин. И ради себя».
— Согласна. Но нам легко рассуждать со стороны — все выглядит таким очевидным. А каково Марку бросить то, что он считал своим призванием? Кажется, что предаешь что-то очень дорогое... — Голос Дженет дрогнул. Схожие чувства она испытывала, когда поняла, что дело идет к разводу. Тогда ей казалось, что, теряя Марка, она теряет частичку себя.
Они помолчали.
— А Лесли известно о его терзаниях?
— Думаю, да. — Дженет вздохнула и, погладив Росса по руке, теснее прижалась к нему. — Какие мы счастливые! — невольно вырвалось у нее. — Только бы новый владелец не передумал сдавать коттедж!
— Он-то, может, и не передумает, но коттедж от этого больше не станет. Маловат он все-таки.
— Да неужели? — деланно изумилась Дженет. Вообще-то Макмиллан ежедневно жаловался на тесноту. Ему негде было поставить фортепьяно, разместить стереосистему, разложить многочисленные бумаги. — Может, когда-нибудь мы купим домик побольше.
— Ты и я? — как бы невзначай уточнил он.
— Ну да, — прошептала она, только сейчас осознав скрытый смысл своих слов.
— И ты решишься на это с человеком, который не будет твоим мужем?
Вместо ответа она потупилась, чтобы скрыть смущение. Щеки ее пылали, глаза блестели.
— Дженет, — осторожно позвал он. Она подняла голову и улыбнулась.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — ни секунды не колеблясь, ответила она. — Конечно.
— Правда?
— Правда.
— Я люблю тебя.
— А я тебя.
И тут он начал смеяться.
— В чем дело? — удивилась новоиспеченная невеста, невольно заражаясь весельем жениха.
— Мне вдруг пришло в голову, что пока все идет точно по сценарию. Теперь, если верить Харперу и Питерсону, ты должна исполнить любовную песню и удалиться в спальню с героем.
— Ничего не имею против при условии, что героем будешь ты.
— Я бы с радостью, но у меня намечено дело поважнее, — внес он неожиданную поправку.
— Какое же?
— Вначале нам надо переехать в более просторный дом с более просторной спальней. И мы займемся этим прямо сейчас. Пошли! — Росс решительно встал с дивана и потянул Дженет за собой.
— Куда? — недоуменно осведомилась она.
— Да тут рядышком. Всего полмили.
— Росс, неужели ты купил... — Она запнулась, не в силах справиться с эмоциями.
— Ну да. Признаться, это влетело мне в копеечку. Но зато у меня прелестная, талантливая и, что немаловажно, богатая невеста, а следовательно...
— Выходит, ты женишься на мне ради денег? — с деланным негодованием уточнила она, но, стоило Макмиллану поцеловать ее, тут же сменила гнев на милость. — Кстати, в нашем новом жилище есть мебель?
Он смутился. Чувствовалось, что это обстоятельство он не учел.
— Тогда придется отложить переезд до завтра, а пока удовольствоваться самой крошечной в мире спальней, но зато с героем, которого я люблю, — с жадностью приникая к его губам, прошептала Дженет.
— Любимая... — прошептал в ответ Росс.
* * *
Через два часа после ухода Марка раздался звонок из детского отделения.
— Привет, Лес, это Брюс Франклин. Нам только что доставили семилетнего мальчика. Он в коме. Похоже на синдром Рейс, но есть признаки не совсем типичные. Можешь, зайдешь? Твоя помощь была бы очень кстати.
— Я бы с радостью, но у меня мало опыта в педиатрии.
— Знаю, но мне сдается, что к болезни этого ребенка взрослые имеют прямое отношение.
— Я сейчас же приду.
Малыш неподвижно лежал на кровати. Казалось, он просто спит, но это был не сон, а кома. Дыхание осуществлялось с помощью механического вентилятора, а давление поддерживали медикаменты, тщательно отмеренными дозами поступавшие в кровь через крошечные голубые вены.
— Я был готов поклясться, что это Рейс, только до вчерашнего дня мальчик был совершенно здоров. И печень не задета. Мать попыталась его разбудить после дневного сна, но он так и не проснулся. Все показатели в норме, только сахар чуть понижен.
Лесли приблизилась к маленькому пациенту и осторожно откинула одеяло. И тут же профессиональная озабоченность на ее лице сменилась ужасом.
— И это ты называешь здоровьем, Брюс? — стараясь не выдать своих чувств, проговорила она. — Мальчик сильно истощен — мышечная масса мала, а жир и вовсе отсутствует. Или его плохо кормят, или у него что-то хроническое.
— Ты права, — осторожно заметил Франклин. — Он действительно не производит впечатления здоровяка. Но мать уверяет, что еще вчера он играл с детьми на улице.
— Ей можно верить?
— Кажется, она очень обеспокоена состоянием сына. А что ты еще заметила?
— Ну, например, вот эти рубцы на запястьях и щиколотках. — Лесли положила руки мальчика одну на другую, и то, что могло бы сойти за случайные царапины, вдруг соединилось в одну линию. Она проделала ту же манипуляцию с ногами. Результат повторился в точности.
— Господи помилуй! — ахнула девушка. Брюс кивнул.
— Он был связан, да? — вне себя от ужаса прошептала Лесли, высказывая мысль, уже ставшую очевидной для ее коллег-педиатров.— Его морили голодом...
— И похоже, заморили до смерти, — мрачно бросил один из ординаторов.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Мы пытаемся, Лес. Даем все, что имеется в нашем распоряжении, но, увы, это мало помогает. Давление стремительно падает, печень вот-вот откажет. — По голосу Франклина чувствовалось, что он тяжело переживает случившееся.
— Неужели это дело рук матери?
— Почти наверняка. Все ее россказни шиты белыми нитками.
— А отец?
— Они в разводе. Она получает алименты и живет с другом, который тоже почему-то страшно разволновался. Мы забрали ребенка в больницу и вызвали полицию. Они наверняка захотят поговорить и с тобой, Лес.
— Да-да, конечно. Скажи, Брюс, ты когда-нибудь уже видел такое?
— К сожалению, да, и не один раз.
На следующий день, подъезжая к дому Эрика, Лесли не могла отделаться от мыслей о вчерашней трагедии. У нее перед глазами все еще стояли мать мальчика и ее хахаль — оба модно одетые, аккуратно причесанные. На вопросы полиции они отвечали, картинно утирая слезы. Один из полицейских побеседовал с Лесли. Освободившись, она тут же поспешила в палату. Героическая борьба за жизнь маленького пациента, увы, окончилась не в пользу медиков. Лесли вспомнились слова Марка о том, что, когда ежедневно сталкиваешься с чужими страданиями, тебе начинает казаться, будто ты сам умираешь.
То, что произошло вчера, потрясло девушку до глубины души. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о том, как мать может вести себя так жестоко по отношению к родному сыну. Это не укладывалось ни в какие рамки, и все же это была правда. Утром она встала с гудящей головой и с саднящей болью в сердце.
— У тебя усталый вид, дорогая, — участливо заметил Эрик, раскрывая объятия ей навстречу.
Прежде, как бы Лесли ни уставала, для любимого у нее всегда находилась улыбка — радость предстоящего свидания перевешивала любые огорчения. Сегодня же она не могла заставить себя улыбнуться. И прежней радости не чувствовала. Несчастный малыш — жертва бесчеловечной матери — один властвовал в ее мыслях и никак не хотел отпускать.
Прильнув к груди Эрика, Лесли зарыдала.
— Что с тобой, дорогая? Что-нибудь случилось? — озабоченно спросил он, целуя завитки ее каштановых волос.
Лесли заколебалась. Она знала, что Эрик не любит, когда она рассказывает о своих пациентах. Правда, он вежливо выслушивал ее, но никогда не задавал вопросов, давая понять, что его это мало интересует, и при первом удобном случае менял тему разговора.
Лесли давно решила, что обязательно выяснит, в чем здесь дело. Не сейчас, а когда они оба отдохнут — например, на Гавайях. Она должна знать, почему Эрик избегает разговоров о медицине. Ведь это — часть ее жизни, причем немаловажная часть. А что, если когда-нибудь ей понадобится его помощь, поддержка? Сможет ли она на них рассчитывать?
И вот наступил как раз такой момент. То, что произошло в больнице, так ужасно, что одной ей с этим не справиться. Необходимо выговориться, а к кому же обратиться, как не к любимому человеку? Намерение отложить дискуссию до Гавайев начисто вылетело у нее из головы. Она была слишком расстроена, чтобы рассуждать логически.
— Понимаешь, — начала она почти виновато, — вчера ночью в детское отделение блока интенсивной терапии привезли мальчика. Вначале все считали, что у него так называемый синдром Рейс... — Лесли остановилась, почувствовав, как при последних произнесенных ею словах Эрик весь напрягся. — Ты слушаешь?
— Разумеется, — хрипло ответил он, отстраняясь. — Я только что сварил кофе. Хочешь?
— Нет, спасибо. — Она прошла за ним на кухню. — Так вот, вначале думали, что это синдром Рейс. Обычно он возникает после ветрянки или...
— Я знаю.
— Знаешь? Откуда?
— Не важно. Но врачи ошиблись. Мальчик оказался жертвой жестокого обращения. Об этом сообщается во всех утренних газетах.
— Да, журналисты своего не упустят, — вздохнула Лесли, припоминая, как однажды ей самой пришлось отбиваться от них.
— Представляю, каково тебе пришлось, — посочувствовал Эрик, но в его голосе не было прежней теплоты. — Может, примешь душ и поспишь?
«А может, ты все-таки поговоришь со мной? Я собиралась рассказать о том, что я чувствую, а ты меня обрываешь, сообщая, что факты тебе уже известны. Да не в них дело, неужели ты не понимаешь!»
Этот гневный монолог Лесли не решилась высказать вслух — ее остановило выражение боли в глазах Эрика. «Он хотел бы помочь мне, но не может, — догадалась она. — Есть причина, которая не позволяет ему это сделать».
Ее сапфировые глаза наполнились слезами. Эрик подошел к ней, порывисто обнял и поцеловал.
— Я так люблю тебя, дорогая. Не плачь!
— Я тоже тебя люблю. — «И все же мы должны поговорить. Не сейчас. Как-нибудь в другой раз».
Глава 35
Эрик встретил Лесли в половине девятого у главного входа в ветеранский госпиталь. Беспосадочный перелет на Мауи был назначен на десять утра. Лансдейл решил воспользоваться обычным рейсом, поскольку летели только они вдвоем. Чарли и Джеймс с семьей уже отбыли на Гавайи. Лесли же смогла освободиться только сегодня.
— Доброе утро, — поздоровалась она, целуя его в губы.
— Доброе утро. Ты выглядишь потрясающе, — не сдержал он своего восхищения.
Еще в госпитале Лесли приняла душ и переоделась в дорожный костюм. Ее белый халат и вчерашний наряд — юбка и пестрая блузка — покоились в дорожной сумке.
— Просто ты привык, что я выхожу из больницы в мятом халате и со стетоскопом, — рассмеялась девушка. — А вообще-то я, наверное, выгляжу счастливой. Всю ночь я думала о том, что впереди у меня пять беззаботных дней в тропиках. Было бы преступлением тратить их на сон!
— И все же тебе необходимо отдохнуть. Этот месяц в интенсивной терапии тебя вконец измотал.
— Отдых и тебе не помешал бы. Так что будем отдыхать вместе — это гораздо приятнее, чем в одиночку. — Она многозначительно сжала его руку.
— Да, чуть не забыл. Вчера вечером звонила Дженет. Судя по голосу, она расстроена, что мы не сможем побывать у нее на свадьбе, но просила передать, чтобы ты из-за этого не расстраивалась. — Эрик усмехнулся. — Кажется, я ничего не перепутал, хотя постичь женскую логику довольно трудно.