– У нас все по-настоящему, Жень.
И улыбается мне открытой детской улыбкой.
Глава 16.
До больницы мы едем в молчании. Я просто веду машину, а Саня сидит, сдвинув ноги, и периодически осторожно ерзает.
Ну, сам виноват, деточка. Я его трахаться со мной не заставлял. Хотя... В принципе, я мог все это прекратить. Мог. Но не стал. И теперь уже поздно об этом думать. Потому что все повторится. Я снова трахну своего брата сегодняшней ночью. И завтрашней. И еще столько ночей, сколько он захочет.
Переключаю передачу и коротко касаюсь Саниного колена, чуть погладив. Мелкий ловит мою руку и сжимает.
– Тебе завтра в школу, ты в курсе? – интересуюсь зачем-то. Наверное, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– И тебе обязательно было напомнить мне об этом сейчас? – недовольно спрашивает мелкий. – Поиздеваться хочется?
– Может, хочешь купить цветы для классной руководительницы? – ну, не упускать же момент его поддразнить.
– Иди в жопу, – Саня отдергивает руку и нахохливается, как больной воробей.
Дурацкое сравнение, но от него становится муторно. Привычное в последнее время для меня ощущение.
– Я пошутил, – пропускаю какого-то наглого урода, трущегося со среднего ряда, и поворачиваю.
– Дурацкие у тебя шутки, – но в голосе мелкого больше нет обиды. Наверное, сообразил, насколько это смешно выглядит.
– Рубашку погладил? – вспоминаю вдруг, что идти мелкому нужно в костюме.
– Не успел, – как-то виновато говорит Саня.
Ладно...
– Я поглажу, когда приедем, – вряд ли сам он будет в состоянии.
– Ты такой добрый, – мелкий хихикает.
– Не за что, – говорю это и уже привычно заворачиваю к парковке перед зданием больницы. – Надо позвонить Марату.
– Да, – судя по движению, которое я улавливаю боковым зрением, Саня кивает. – Уже полтора часа прошло.
Глушу машину и достаю телефон.
***
Марат встречает нас около ресепшна.
Или как там это у них в больницах называется? Плевать.
В любом случае, мы пожимаем друг другу руки, обмениваемся дежурными приветствиями. А я все не могу заставить себя прекратить исподтишка разглядывать Марата. Вернее, его осунувшееся усталое лицо и покрасневшие воспаленные глаза.
– Что с Хрисом? – тут же интересуется мелкий. – Ты уже видел врача? Он что-нибудь сказал? Хрис вообще в сознании?
– Я все еще ничего не знаю, – качает головой Марат. – Но, судя по всему, ситуация критическая. У Хриса ведь была остановка сердца.
– Остановка сердца?! – с ужасом переспрашивает Саня. – Но...
– Его откачали, – устало поясняет ему Марат. – Он задышал тогда, когда уже хотели прекратить реанимацию. Но он очень слаб. Есть вероятность, что до завтра... – Марат сглатывает и замолкает.
– С ним все будет хорошо, – неуверенно говорит мелкий и смотрит на меня.
Как будто я могу что-то знать.
– Тут через улицу Мак, – единственное, что мы можем сделать, это предложить Марату перекусить и выпить кофе. – Пошли, зайдем.
Тот кивает, и мы идем к выходу.
***
Очереди перед кассами почти нет, так что мы закупаемся и занимаем свободное место у окна. Марат тут же принимается за еду, Саня елозит ломтиком картошки в соусе, кажется, не собираясь класть ее в рот, а я пью свой кофе и наблюдаю за этим безобразием.
Не, ну, с одной стороны, это хорошо, что мелкий не травится фаст-фудом, но с другой – он и дома ничего не ест.
Бля, да хоть бы пирожок этот чертов съел.
А Марат тем временем расправляется со своей порцией и берется за кофе. Делает глоток, а потом вдруг говорит:
– Спасибо, парни, что приехали.
– Это же Хрис, – Саня говорит это, не отрываясь от издевательств над картошкой и соусом.
– Не в нем дело, – качает головой Марат. – В сложившейся ситуации вы вполне могли бы меня послать.
Твою ж...
– Это же не ты меня изнасиловал, – повторяет мои слова мелкий. – Ты ни при чем.
Марат грустно улыбается уголком рта и не отвечает. А потом, спустя минуту, негромко говорит:
– Возможно, его признают невменяемым и заменят наказание принудительным лечением.
– Все равно, – неожиданно спокойно пожимает плечами Саня. – Что бы с ним ни сделали, это ничего не изменит.
– Если бы такое произошло у меня на родине, меня бы давно убили, – Марат сминает салфетку и вытирает пятно на столе.
– Тогда слава богу, что мы не на твоей родине, – раздраженно комментирую все это я.
А потом у Марата звонит телефон. Он бегло смотрит на номер, меняется в лице и снимает трубку.
Хрипло здоровается с собеседником, с минуту слушает его, не прерывая, и я вижу, как его губы вдруг трогает улыбка. Он прощается, поворачивается к нам, и я вздрагиваю: в его темных глазах стоят слезы.
– Хрис пришел в себя, – тихо говорит он. – Только что.
***
Утро началось с того, что я минут двадцать упрашивал мелкого встать с постели. Закончилось это тем, что я банально стащил с него одеяло.
Саня разозлился, попытался его отобрать, но в итоге все же сдался и поплелся в ванную, а я пошел ставить чайник.
И когда через десять минут мелкий заходит на кухню, я едва не давлюсь кофе: пиджак он, конечно же, не надел, заменив его жилеткой. Собственноручно мной отглаженная рубашка застегнута под горло – шелушащееся пятно никуда не делось. Хотя, впрочем, его прекрасно видно и так. Вместо костюмных брюк мелкий нацепил зауженные черные штаны, которых я у него еще не видел.
Тяжело сглатываю и интересуюсь:
– Почему не в костюме?
– Не хочу, – пожимает Саня плечами. И поправляет челку.
Поднимаюсь на ноги, подхожу к нему совсем близко.
– Что? – тихо спрашивает мелкий.
Не зная, что ответить, поправляю воротник его рубашки, зацепляя пальцами пятно, глажу по волосам, отмечая, что челку мелкий залачил.
Тянется ко мне, подставляя губы. Осторожно целую его, обнимая за талию. В этой чертовой жилетке болезненная Санина худоба стала еще более заметна. Зачем-то кладу ладонь на его живот, глажу аккуратно.
Мелкий вздрагивает, смотрит на меня. Белки почти розоватые из-за лопнувших сосудов, а под глазами мешки.
– Ты нормально себя чувствуешь? – интересуюсь на всякий случай.
– Как обычно, – неопределенно отвечает Саня. – Спать хочу.
Ну, да, заснули мы вчера поздно.
– В общем, не забудь выпить в десять таблетки. И позвони, если будешь плохо себя чувствовать. Я тебя заберу, – бля, я словно мамаша заботливая!
– Еще скажи, чтобы я шапку надел, – с сарказмом предлагает мелкий.
– Для шапки рановато еще, – хлопаю его по плечу и усаживаюсь обратно. – Пей кофе. Можешь сделать себе бутерброд, – киваю на сыр и масло.
Бля, а рюкзак он собрал? У них же вроде уроки уже сегодня должны быть какие-то.
– Что с сыром? – мелкий нюхает ломтик и кладет его обратно на тарелку. – Он странно пахнет.
– Ну, сделай себе просто бутерброд с маслом без сыра, – в один глоток допиваю остатки кофе.
– Жень... – мелкий сидит, опустив голову, стискивая пальцами кружку.
– Что? – кажется, назревает неприятный разговор.
– А когда ты отдавал документы в школу, ты сказал, что у меня... – он заминается, но я уже прекрасно знаю, о чем речь.
– Мы имеем право не сообщать в школе об этом, – быстро говорю, чтобы он не успел продолжить. – Никто не узнает, только если ты сам не скажешь.
Саня молча кивает, а я не выдерживаю и снова целую его. Сначала во впалую бледную щеку, а потом, когда он оборачивается, накрываю его губы своими, слизывая горьковатый привкус кофе.
***
А домой мелкий приходит с фингалом под глазом и разбитой губой. Ссаженные ладони измазаны в земле, равно как и колени. В растрепанных волосах застряла жвачка.
Он осторожно прикрывает за собой дверь и останавливается посредине прихожей. А я молча смотрю на него и не знаю, что сказать. Меня в школе не били. Наоборот, чаще всего я участвовал в таких вот избиениях в качестве заводилы.
Какая ирония...
– Кто это сделал? – ну, только я мог задать такой идиотский вопрос.
Мелкий заторможенно пожимает плечами и берется за молнию на ветровке. А я вдруг понимаю, что он в шоке. Провожу ладонью перед его глазами, но вместо недовольного вопроса: «какого хрена?» получаю только слабый взмах рукой, как если бы мелкий отгонял надоедливую муху.
Твою мать...
Осторожно заставляю Саню опустить руки, стягиваю с него сначала ветровку, потом расстегиваю пуговицы на жилетке и рубашке. Снимаю и их. На ребрах у мелкого свежие, еще не успевшие потемнеть синяки. Одно расплывчатое пятно внизу живота.
– Сань, – делаю еще одну попытку достучаться до него. – Эй!
– Что? – через паузу спрашивает мелкий.
Так. Все ясно. Пока разговаривать с ним бесполезно.
Расстегиваю на нем штаны, спускаю их вместе с трусами, заставляю мелкого поочередно поднять ноги и вышагнуть из одежды. Стягиваю с него носки.
Саня неловко прикрывается, а я почему-то задерживаю взгляд на его сбитых костяшках. Успел кому-то врезать? Или так «удачно» упал?
Плевать.
Осторожно подталкиваю его к ванной комнате, придерживая за плечи. Включаю воду, заставляю мелкого залезть в ванну.
Саня всхлипывает, обхватывает себя обеими руками.
Достаю с полки уже полупустой флакон с детским маслом, лью немного на пальцы и смачиваю прядь волос, в которой застряла чертова жвачка. Подумав, добавляю еще масла.
Потом беру душ, обливаю мелкого теплой водой, капаю на губку гелем для душа и принимаюсь осторожно водить ею по коже мелкого.
Ладони мою без губки, просто осторожно намыливаю ссадины, стирая грязь. Саня пытается выдернуть руки, но я держу крепко.