– И он вот так вот с тобой заговорил? – с сомнением интересуюсь. Из Сани же слова не вытянуть теперь. Куда уж тут знакомства в общественных местах.
– Когда человеку страшно, он принимается болтать, – Хрис поправляет завернутый рукав рубашки. – Так получилось и с Саней. Нам обоим было очень страшно.
– Он рассказал тебе? – спрашиваю, не подумав, но Хрис понимает, что я имел в виду.
– Как он заразился? – он откидывается на спинку скамьи. – Да. В тот день и рассказал.
Я не знаю, что сказать, но от мучительного подбирания слов меня спасает Саня. Он сгружает на скамью три стакана колы, плюхается рядом со мной и тут же отщипывает кусок от ваты. Не удержавшись, я следую его примеру.
– Будешь? – он протягивает вату Хрису.
– Ага, – тот отрывает клочок. – Спасибо.
– Обсуждали меня за глаза? – надо же, прям прозорливец.
– Конечно, – улыбается ему Хрис. – Как без этого?
– Ну и пофиг, – Саня отрывает себе еще ваты и берется за колу.
– Я просто рассказал твоему брату, как мы познакомились, – Хрис облизывает испачканные в сладком пальцы и как-то устало прикрывает глаза.
– Ты в порядке? – младший поворачивается к нему, опускает руку на плечо.
– Нормально, – тонко улыбается Хрис. – Просто чуть хуже, чем обычно.
Снова воцаряется молчание. Только теперь никем уже не прерываемое. Я автоматически, кусок за куском ем вату, к которой все потеряли интерес. Саня ковыряет носком кроссовка щель между плитками. А Хрис просто сидит с закрытыми глазами.
Но тишина не давит. Я не чувствую какого-либо неудобства. Мне спокойно. И единственное, что вызывает некий дискомфорт – это то, что я не могу здесь закурить.
***
– Ты что творишь? – выдыхаю хриплым шепотом, когда Саня опускает ладонь на мой пах. Его тонкие теплые пальцы словно ударяют меня током, и я с ужасом чувствую, как возбуждаюсь. В свободных домашних штанах, под которые я не надел белье, это не скрыть. – Убери руку.
Блядские боги, почему именно сейчас?!
– У тебя стояк... – как-то с придыханием шепчет младший, касаясь губами моего уха. – Почему ты никогда не разрешаешь мне?
Его ладонь принимается поглаживать мой член через мягкую ткань. Дыхание тут же сбивается, внизу живота – тугой горячий ком.
Я просто давно ни с кем не трахался.
– Сань... – накрываю его руку своей и тяжело втягиваю воздух, – поцелуи – это одно. Но то, что ты делаешь сейчас...
– А что я делаю? – перебивает меня младший. – Тебе ведь нравится. Или противно?
Бля-бля-бля! Вот только этого сейчас не надо!
– Если бы мне было противно, у меня бы не встал, – что ж, отличное объяснение, Жень. Лучше не придумаешь.
– Тогда почему ты не хочешь? – Саня легко сжимает пальцы на стволе, придвигаясь ближе. Теперь он касается меня голым бедром.
И правда – почему?
– Может, потому, что ты мой брат, не? – господи, почему я просто не могу оттолкнуть его и вернуться к ноуту?
– Тогда на что у тебя встал? – младший касается губами моей скулы, потом уголка рта... А потом я поворачиваюсь и целую его. Саня удивленно всхлипывает и сильнее сжимает пальцы. Я вздрагиваю от прошившей тело волны удовольствия и почти грубо толкаю брата на кровать.
Саня тут же раздвигает ноги, и наши члены соприкасаются сквозь одежду. Толкаюсь бедрами, увеличивая трение, Саня хнычет, кусает нижнюю губу. Покрываю поцелуями его шею, худые плечи, выступающие ключицы... Задираю его майку, глажу впалый живот, грудь... Сережка чуть царапает пальцы. Наклоняюсь и втягиваю ее в рот, лаская твердую горошину соска языком.
Мелкий обхватывает меня одной рукой за спину, трется. А другой пытается стянуть с меня штаны. Дурак...
Отстраняю его от себя, пересаживаюсь на дальнюю половину дивана, облокачиваюсь о стену и усаживаю Саню меж своих ног. Прижимаюсь губами к выступающим позвонкам, целую в затылок и тяну вниз его трусы – пафосные черные боксеры. Впрочем, на его заднице они смотрятся отлично.
Саня дергается, замирает, но я просто глажу его по спине и шепчу:
– Приподнимись.
Он слушается, и через пару секунд его трусы болтаются в районе щиколоток. А я прикусываю губу и обхватываю пальцами его член.
Кончает мелкий быстро. В его шестнадцать не много надо. Выгибается в моих руках и всхлипывает, забрызгивая спермой мою ладонь и свой живот. И расслабляется, прижимаясь ко мне худой теплой спиной. Так что мой член упирается...
Ох, твою мать...
Я мягко обнимаю младшего за талию и пересаживаю в сторону. А сам позорно сбегаю в душ. И делаю вид, что не слышу, как Саня скребется в дверь.
Глава 8.
Знаете, я никогда не был моралистом. Вот честно. Я не испытываю негодования по поводу пропаганды секса и насилия. Я даже к гомосексуализму до недавнего времени относился вполне нейтрально, учитывая то, что сам с геями и прочим окологейским дерьмом не сталкивался. И уж тем более мне было плевать на разного рода извращения, вроде инцеста и педофилии. Я об этом не думал.
А сейчас, лежа в одной кровати с одетым в одни трусы младшим братом, я потихоньку осознавал свое положение. Нет, не то чтобы я не думал обо всем этом неделю, или три дня назад. Просто именно в этот момент я внезапно осознал всю глубину своего падения.
Ладно Саня. Все его закидоны легко списать на стресс и психологические проблемы: не каждый подросток сталкивается с подобным. Но у меня-то оправданий нет! От слова совсем.
Чем можно оправдать мой теперешний стояк? Тем, что Санино бедро тесно прижимается к моему? Или тем, что его тонкая ладонь лежит сейчас на моем мокром от пота животе?
Мелкий засранец!
Но это будет автоматическим признанием того, что я опасный для общества ублюдок, у которого стоит на младшего брата.
Когда я стал таким? Тогда, когда его горькие от виски губы прижались к моим там, у костра? Или позже? Тогда, когда я обнимал его, сжавшегося в комок на кровати, глотающего слезы?
Я не помню. Просто в какой-то момент я стал обнимать не только для того, чтобы успокоить или утешить, а потому, что хотел этого сам. И мне это нравилось. Нравилось то, как он обнимал меня в ответ, как неловко тыкался своими мягкими губами в мои, норовя сорвать лишний поцелуй. И то, как он терся об меня всем телом, дрожа от возбуждения.
Наверное, если бы не моя все еще живая совесть, я бы купил пачку презервативов и дал Сане то, чего он так настойчиво добивался от меня эти несколько недель.
И от этих мыслей страшно. Вернее, страшно понимать то, что ты больше не нормальный.
А каково было Сане? Я имею в виду тот момент, когда... Не знаю, что страшнее. Лежать на обочине трассы, осознавая произошедшее, или выходить из кабинета врача, со знанием того, что...
Бля, да что я могу знать?
Накрываю Санину ладонь своей, сжимаю его теплые пальцы и закрываю глаза.
Что мне делать? Плюнуть на полузадушенную совесть и поддаться желаниям или позвонить матери, выдернуть ее из отпуска, передать Саню с рук на руки, а самому бежать к мозгоправу?
Но я ведь только приучил мелкого глотать таблетки вовремя! Будут ли так за этим следить родители?
Я вдруг вспоминаю, как мы сидели на полу, прямо рядом с унитазом, а я целовал трясущиеся холодные пальцы младшего и слушал его тихие горькие всхлипы. Тогда я чувствовал себя сволочью, хотя прекрасно понимал, что должен заставлять брата пить эту дрянь.
– Жень...
Я вздрагиваю, машинально отдергиваю руку. И зло сжимаю пальцы в кулак. Идиот. Вообще шевелиться не надо было.
– Ты меня ненавидишь? – Саня не двигается. А вот у меня начинает щипать в глазах.
– С чего ты взял? – поворачиваюсь к нему и внезапно для себя оказываюсь так близко, что наши носы почти соприкасаются.
Мелкий неловко дергает плечом и отворачивается. И уже лежа носом к стенке глухо говорит:
– Любой бы ненавидел.
– Я – не любой, – придвигаюсь чуть ближе и опускаю руку на его плечо. – Сань, нам обоим тяжело. Не усложняй ситуацию еще больше.
– Я не виноват, что я такой, – и в его голосе я слышу слезы. – Я не хотел портить тебе жизнь. Лучше бы они меня убили тогда.
Вдруг понимаю, что не знаю, что ответить. В голову лезут одни банальности на тему того, что все будет хорошо, и прочая чушь. Все это прозвучит хуже, чем если бы я велел ему заткнуться и спать.
– Я люблю тебя, Сань, – неуверенно касаюсь пальцами его худого голого плеча. – Как бы там ни было – ты мой брат. И если бы тебя не стало, поверь, я бы переживал.
Бля, ну что за хуйню я несу?! Тогда уж до кучи нужно было сказать про то, как родители бы переживали. Хотя, уверен, отцу такой исход понравился бы больше.
– Ты не понимаешь, – младший так и не поворачивается. Но я уже знаю, что его ресницы слиплись от слез, прозрачными каплями текущих из уголков глаз. Саня плакал теперь так часто, что я мог определить это, даже не видя его лица. Конечно, все это таблетки, вернее, побочные эффекты от них, но...
– Прости, – обнимаю его со спины, прижимаю. А потом заставляю повернуться и целую в губы.
– Жень, ты ведь не оставишь меня? – и обнимает меня за шею, прижимаясь всем телом.
– Куда я денусь с подводной лодки, – коротко целую его еще раз и принимаюсь вытирать слезы с его щек.
– Когда приедут родители, ты ведь только рад будешь сбагрить меня обратно, да? – вдруг тихо спрашивает младший. – Передашь с рук на руки и забудешь, как страшный сон.
Мать твою! Вот это сейчас что за херь опять была?
– Если ты захочешь, то сможешь остаться у меня, – не, ну а что я еще мог сказать?
– Ты разрешаешь? – и столько радости в голосе, что становится страшно. Словно я не остаться ему разрешил, а подарил как минимум личный самолет.
– Да, Сань, я разрешаю, – глажу его по голове и целую в лоб. – Теперь закрывай глаза и спи.
Он неуверенно улыбается мне и сползает ниже, утыкаясь лицом в подушку.
Боже, на что я подписался?
***
– Сань, отвали, – стискиваю пальцами виски, пытаясь сосредоточиться. – Иди займись чем-нибудь, хватит стоять над душой.
Мелкий уже задолбал комментировать мои потуги сделать мало-мальски приемлемым логотип несчастной линейки мужской косметики. Судя по требованию заказчика, я должен был совместить два невозможно отвратительных цвета так, чтобы у покупателя вставал от одного вида продукта.
– Пятый вариант был лучше остальных, – Сане, похоже, трижды плевать на все мои просьбы. – Оставь его.
– Я работаю, не видишь? – с одной стороны младшему хочется отвесить пинка, но с другой...