- Я... я не знаю, ваше величество, - наконец, пролепетала Эдель. И с надеждой посмотрела в глаза королевы: - Быть может, вы... посоветуете мне?
Та, похоже, только этого и ждала, потому что довольно рассмеялась:
- Ах, милая моя мадам Карлайл, конечно, я помогу вам! И знаете, что я скажу? Клод д’Антраг очень красив, он изощрен в манерах и куртуазности, но едва ли он будет хорошим мужем. У него при нашем дворе сложилась репутация большого ветреника. К тому же, он еще слишком молод для женитьбы.
- Значит, остаются Турнель и Буажи...
- О де Турнеле скажу так - он вам тоже не подходит.
- Почему? - невольно вырвалось у Эдель. - Потому что он... по слухам... позволяет себе выпить лишнего?
- И поэтому тоже, - сказала королева. - Есть и еще причины. - Она стала очень серьезна и и продолжила, тщательно подбирая слова: - Я не знаю наверное, но поговаривают, что он... нездоров. Заразился в крестовом походе от какой-то восточной девки. И болезнь эта такова... что может печально сказаться на вас. Вы понимаете?
- Кажется, да. Значит, остается... - медленно произнесла Эдель, - остается только герцог де Буажи?
- Вот именно, - подбадривающе улыбнулась королева. - И что можно сказать тут против? Он - любимец короля. Самый мужественный, самый красивый, самый доблестный! О его славных победах на войне и рыцарских турнирах слагают песни и стихи... А вы знаете, что он очень богат? В Нормандии и Бретани у герцога много земель и замков. Так что вы можете не сомневаться - он выбрал вас не из корысти, а из чувств, гораздо более приятных женскому сердцу... В отличие от других претендентов, которые, хоть и принадлежат к знатным семьям, но бедны. К тому же, Буажи говорит по-саксонски, конечно, не так хорошо, как Турнель... Я уверена, Филипп сделает вас счастливой. Ну, что скажете вы теперь?
- Право, я не знаю, государыня... Герцог де Буажи... он... - Голос Эдель предательски задрожал.
Тонкие брови королевы сошлись на переносице, тон ее стал неожиданно холоден:
- Ваши колебания мне понятны, мадам, но, по-моему, после того, как я дала вам свой совет, они становятся бессмысленны. К чему этот детский лепет? Возьмите себя в руки. Вы не ребенок, вы женщина. Примите свою судьбу. Выберите достойнейшего. Иначе это сделает сам король.
- Что мы сделаем, моя женушка?
Эдель вскочила и низко склонилась перед внезапно вошедшим в залу королем. Тот коротко кивнул ей:
- Садитесь, мадам Карлайл, - и игриво ущипнул королеву за щеку: - Так что мы сделаем, любовь моя?
Королева улыбнулась:
- Мы обсуждали женихов баронессы, государь. И, поскольку она все еще ничего не решила, я сказала ей, что, в таком случае, мужа для нее выберете вы...
- Вот как? А мы, женушка, нашли гораздо лучшее решение. И как раз сейчас обсуждали его со всеми пятью претендентами на руку баронессы Карлайл. Рыцарский турнир - а, черт побери? Завтра утром! Как вам это понравится? - Король зычно расхохотался, и большой живот его заколыхался в такт смеху.
- Турнир? - спросили в один голос королева и Эдель.
- Именно так. Пусть пятеро женихов продемонстрируют мадам Карлайл свои храбрость и мужество. И она выберет достойнейшего. Что скажете, любезная баронесса?
Эдель вновь низко присела:
- Ваше величество, что можно тут сказать? Я безмерно благодарна вам за вашу благосклонность... И ваше решение, бесспорно, мудро и справедливо.
- Аминь, - ухмыльнулся король. - Пусть будет так. Кто из рыцарей покажет на завтрашнем турнире больше доблести, тот и станет вашим мужем. И послезавтра же, черт побери, сыграем свадьбу!
Послезавтра!.. Сердце Эдель провалилось в низ живота. Но она мужественно улыбнулась и еще раз поблагодарила их величества за оказанную ей честь. Королева вновь обрела хорошее расположение духа и простилась с милой баронессой Карлайл, горячо расцеловав ее в обе щеки...
3. Турнир
Сидя в разукрашенной флагами и цветочными гирляндами королевской ложе, Эдель со все возрастающим отчаянием и страхом следила за ристалищем, дававшимся в ее честь. Многие из присутствующих на турнире дам и девиц поглядывали на нее с завистью. Сегодня сама монархиня Англии уступила ей свою корону, сказав, что в этот знаменательный день Эдель получает все прерогативы монаршей власти; сегодня за честь получить руку королевы турнира бились самые отважные и сильные рыцари... А несчастная однодневная королева с превеликой радостью поменялась бы местами с любой из присутствующих здесь женщин, пусть даже самой бедной и уродливой...
Она нервно комкала вышитый серебром рукав своего зеленого платья, - именно этот рукав, по обычаю, должен был стать даром для того, кого она сочтет самым достойным на турнире... И для того, кто станет ее супругом.
Впервые со дня похорон Родерика она надела платье не черного цвета, - и, когда служанки облачили ее в наряд цвета спелой травы, едва не разрыдалась. Когда-то она обещала себе никогда не снимать траура по мужу. Она почувствовала, что как будто изменяет ему этим, - хотя она и так была изменницей, она была страшно грешна перед Родериком, и не было ей прощения...
Королева, рядом с которой сидела Эдель, то и дело обращалась к ней, с нежнейшей улыбкой, то делая комплименты ее внешности: "Ах, дорогая, как вам идет зеленое!", "Любезная баронесса, наконец-то мы увидели ваши волосы. Какого они красивого русого цвета! Право, скрывать такую красоту под вдовьим чепцом было преступлением!", то угощая напитками, фруктами и сладостями: "Вы очень бледны, мы понимаем, это от волнения. Скушайте засахаренный персик или грушу, и сразу станет легче!", "Попробуйте это превосходное вино, милая моя, оно придаст вам сил!"
Совсем недавно Эдель отнеслась бы к милостям ее величества совсем иначе: она была бы безмерно благодарна и смущалась бы постоянно от такого внимания к себе. Но вчера вечером, гуляя по королевскому саду, она случайно услышала разговор королевы с двумя приближенными дамами. Эдель не была склонна к подслушиванию, но, когда из беседки в саду раздались голоса, и она услышала свое имя, она не смогла не остановиться и не прислушаться, - впрочем, слишком напрягаться ей не пришлось, так как говорили громко.
То, что обсуждали королева с дамами, поразило Эдель; она и представить себе не могла, что станет предметом пересуд, да еще таких грязных. Оказывается, и ее величество, да и весь двор, были уверены, что баронесса Карлайл, притворяющаяся такой скромной и тихой вдовой, и сэр Лайонел Мэтлок - любовники. Хихикая и отпуская весьма недвусмысленные шуточки, троица перемывала косточки мадам Карлайл и Лайонелу и злословила об их отношениях. Королева старалась больше всех и больше всех веселилась и смеялась, что особенно возмутило Эдель, - ведь буквально два часа назад ее величество с таким вниманием, с такой искренней поддержкой выслушивала рассказ своей протеже!
Эдель сначала хотела ворваться в беседку и потребовать у королевы и ее дам немедленно прекратить их мерзкий разговор. Но здравый смысл пришел ей на помощь и убедил уйти незаметно. В конце концов, королева была слишком юна; Эдель вспомнила себя в пятнадцать лет: она тоже была глупенькой девчонкой, с удовольствием готовой перемыть кому-нибудь косточки.
Она уже повернулась и пошла по тропинке, как вдруг услышала, что сплетницы начали обсуждать ее сына... Она снова остановилась, - но лучше б этого не делала. Это был еще больший удар.
«Говорят, у мальчишки с головой не все в порядке», - сказала одна из дам.
«Да-да, - подтвердила вторая, - я слышала, что он с рождения такой. Придурок, да еще и глухонемой. Бедненькая мадам!»
«Бедненькая не мадам, а Филипп де Буажи, - томно протянула королева. - Кто знает, какие дети родятся у нашего прекрасного герцога от баронессы?.. - И строго добавила: - Но вы обе должны молчать, помните об этом! Никто из женихов мадам Карлайл не должен узнать, что ее сын - дурачок!»
«Конечно, конечно, ваше величество!» - хихикая, отвечали дамы.
Эдель же стремглав бросилась к себе, в отведенные для нее их величествами покои. И там, отослав служанок и упав прямо на пол, разразилась рыданиями...
...Она не была столь уж наивна, она сталкивалась, и не раз, и с ложью, и с лицемерием; но внимание и сочувствие королевы казались ей совершенно искренними, и Эдель почувствовала себя глубоко разочарованной, разгневанной и оскорбленной. Да, возможно, в ее отношениях с Лайонелом можно было усмотреть тайную связь. И не было ничего странного в том, что это стало предметом злословия и насмешек. Но мысль о том, что пересуды двора, да еще такие грязные, коснулись Дика и его несчастья, была невыносима.
Была минута, когда она готова была бежать обратно в сад, найти королеву и ее дам и надавать всем троим пощечин. Остановило ее лишь осознание того, к каким последствиям это может привести, - в первую очередь, не для нее самой, а для сына. За оскорбление, нанесенное ее величеству, ее могли бросить в тюрьму... или же вынудить выйти замуж, но уже не по ее воле, а по воле короля и королевы. А то, что разъяренная королева найдет для Эдель такого мужа, с которым та будет глубоко несчастна, не подлежало сомнению.
И Эдель, конечно, никуда не пошла и ничего не сделала. Она осталась у себя; и такой, уже не рыдающей, но с красными глазами и опухшим лицом, и нашел ее сэр Лайонел.
Она рассказала ему все - о разговоре с королевой, о подслушанных сплетнях... Она так давно ни перед кем не изливала душу, она привыкла скрывать все в себе; и, пожалуй, Лайонел был единственным, кто мог понять ее, - почти до конца.
Лайонел слушал сбивчивый, взволнованный рассказ, не перебивая. Он был мрачен и, как вскоре заметила Эдель, сильно навеселе.
- Мне жаль, миледи, - вот что сказал он, когда она умолкла. - Не знаю, кто распустил эти слухи о вашем сыне... Наверное, кто-то из слуг, которых вы взяли с собой из Карлайла.
- Наверное, - согласилась Эдель. - Но, кто бы это ни был, когда я узнаю его имя, ему не поздоровится.
- Бросьте, - махнул рукой Лайонел. - Поздно наказывать кого-то за длинный язык, когда сплетни расползлись. Лучше скажите: кого из норманнов вы выбрали себе в мужья? Де Буажи?
Эдель вздрогнула.
- Я... я еще не решила окончательно. К тому же, все решится на завтрашнем турнире...
- О, миледи, каков будет его исход, не сомневается никто! - зло рассмеялся он. - Де Буажи самый сильный из претендентов, его победа очевидна. К тому же, королева посоветовала его вам. А ее совет равносилен приказу.
- О, нет. Мне так не показалось. Она просто сказала, что этот выбор будет наиболее удачен...
- Удачен, - усмехнулся Лайонел. Эдель устало пожала плечами:
- Мне все равно. Один норманн или другой...
- Не выбирайте Буажи, - вдруг произнес Лайонел. Перед внутренним взором Эдель вдруг предстало надменное красивое лицо любимца короля, - со шрамом, пересекавшим лоб и бровь, и она вновь вздрогнула. Почему-то она была почти уверена, что ворон - де Буажи... Она вся подалась к нему:
- Вы что-то узнали? Это... это он?
Лайонел тотчас понял ее и покачал головой:
- Увы. Я спрашивал везде, где мог. Осторожно, как вы настаивали. Да, кто-то что-то слышал про рыцаря, носившего знак ворона. Говорят, был такой. Один из самых жестоких. Но истинное его имя никому не известно. - Он развел руками: - Кошелек, который вы мне дали, миледи, опустел напрасно.
- Но вы сказали - не выбирать Буажи. Почему?
- Потому что он похож на того рыцаря-ворона. Этот шрам на его лбу...
- О, да, - прошептала Эдель, поеживаясь.
- ...Возможно, он оставлен моей стрелой. - Лайонел нервным движением оттянул воротник своей куртки, словно тот душил его.
- Вы так думаете?
- Почти уверен. - Он откашлялся и спросил: - К тому же, вам не кажется странной настойчивость, с какой сватает его вам королева?
- Не знаю. Не услышь я того разговора, я бы так и думала, что она делает это от чистого сердца...
- Но вы слышали. Она лжива и, мне кажется, хочет посмеяться над вами.
- И кого же, по-вашему, мне следует выбрать?
- Де Турнеля.
- Он чересчур много выпивает и, как сказала ее величество, болен чем-то заразным...
- Опять вы верите королеве! - Лайонел в досаде топнул ногой. - Она лжет и здесь. Де Турнель ничем не болен, уверяю вас. Здоров как бык. А что он пьет - так разве не все пьют? И ваш отец пил.
Это была правда. Но Эдель не любила, когда так говорили об ее отце, и укоризненно посмотрела на собеседника:
- Не смейте. Мой отец был хорошим человеком и достойным рыцарем.
- Я с этим не спорю. Лишь хочу, чтоб вы подумали над моими словами. Королева не желает вам добра. Да и герцогу де Буажи тоже. - Он понизил голос: - Ходят слухи, что он ей нравился, что она хотела заполучить его. Но он отверг ее, когда появились вы. И поэтому она злится.
Это было похоже на правду. Эдель вспомнила слова королевы: «Бедненькая не мадам, а герцог де Буажи. Кто знает, какие дети родятся у нашего прекрасного рыцаря от баронессы?..»
Но сейчас ее больше всего расстроили не интриги королевы, какими бы они ни были, а то, что Лайонелу ничего не удалось разведать доподлинно о том. А она так надеялась на это!
- Значит, мы никогда не узнаем, кто был тот ворон... - горько прошептала Эдель. - И преступления того норманнского пса останутся безнаказанными. Гибель Родерика, разоренный сожженный Фэрфакс, я... - Она спохватилась и произнесла уже громче: - Но уже поздно. Вам пора, сэр. Прощайте. Встретимся завтра на турнире.
- Погодите, - сказал Лайонел. Он сидел на скамье напротив Эдель, но сейчас встал и опустился перед ней на колени. Он взял ее руки в свои и тихо, но горячо промолвил:
- Эдель, я больше так не могу. Я люблю тебя.
- Лайонел, не надо...
- Если б я мог завтра сразиться там! - вскрикнул он. - За твою руку! Клянусь, я победил бы их всех. Все они пали бы к моим ногам! И ты стала бы моей! Но нет, этому не суждено сбыться. Кто я? Я - не норманн, я - сакс, к тому же бастард...
- Прошу тебя, замолчи. Ты не можешь не то, что говорить, даже думать об этом. Ты мой родственник, мой брат... Между нами ничего быть не может.
- Я не брат тебе! - яростно вскинулся он. - И мы оба это прекрасно знаем!
- Лайонел, Лайонел... Вспомни свою клятву. Не смей говорить так!
Он сник и вновь начал молить:
- Эдель, прошу тебя. Любовь моя, завтра ты уже будешь женой другого... Но эта ночь может быть нашей. Я знаю, что небезразличен тебе. Ты не девственница, и бояться тебе нечего. Никто не узнает, что мы были вместе. Эдель, позволь мне любить тебя. Позволь остаться. Я обещаю, что ты не пожалеешь, я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете!
- Нет, Лайонел, нет...
Но он не слушал. Он искал губами ее губы; она чувствовала на лице его пахнущее вином и желанием горячее дыхание, его руки обвили ее стан... В какой-то момент она готова была сдаться. Уступить. Не потому, что хотела его; а потому, что завтра она, как он и сказал, должна была принадлежать уже ненавистному мужу-норманну. Но воля и честь победили в Эдель, и она с силой, которой он не ожидал, вырвалась из его объятий.
- Немедленно покиньте мои покои, сэр, - тяжело дыша, сказала она, указывая на дверь.
- Эдель! - он вскочил и начал надвигаться на нее.
Нет, конечно, он не собирался выполнять ее приказ. Он был пьян и распален страстью; и у нее осталось последнее средство воздействия на него, - до того, как начать звать на помощь слуг.
- Сэр Лайонел, я прошу вас, - ледяным голосом сказала она. - Придите в себя. Вспомните, кто я и кто вы.
- Я помню, - глухо пробормотал он, - ты - та, которую я хочу. И очень давно. А я - тот, кто сейчас, наконец, сделает тебя своей.
- Нет. Вы - рыцарь, вы носите шпоры и не можете причинить вред беззащитной женщине. А я... я - вдова вашего брата Родерика.
Эдель оказалась права. Он отступил. Лицо его исказилось. Имя погибшего брата всегда действовало на него так.