Тихо стучу и вхожу внутрь. Вейверли осторожно обувала кроссовок обратно, пока медсестра, выполнявшая перевязку, выбрасывала использованный шприц и ампулу обезболивающего, предварительно указав об этом в списках. Понятия не имею, что она делает, но я рада за то. что Вейверли не будет больно по крайней мере несколько часов.
— Как ты? — прислоняюсь к стене. Не знаю, что делать, поэтому в карманах сжимаю руки в кулаки. Потом внутри все будет в крови, но от этого легко можно избавиться.
— Уже лучше.
Эта усталая улыбка немного расслабила. Ее глаза были немного покрасневшими, а голос чуть хрипловатым, но... теплым. Необъяснимо теплым, таким, от которого тебе самому становиться тепло на душе. Это хорошо. Я бы не смогла слушать ее голос, если бы он обладал ледяными нотками и презрением.
— Вы точно в порядке? — медсестра вмешивается, как-то странно посматривая на нас. черт, что у этой женщины в голове?
— Да. — выдавливаю вежливую улыбку. Почему-то тогда, когда она спросила об этом, бок разболелся с неведомой раньше силой. — Все нормально.
— Покажите ваши руки. — медсестра настаивает.
Сжимаю челюсти. Видимо, не отвертеться, но я бы не хотела, чтобы Вейверли снова видела кровь после того, как ею было залито все лицо того водилы.
— Я справлюсь сама, просто оставьте здесь зеленку и перекись.
Она приподнимает бровь. Нет, ну что за женщина, а? Понимаю, это ее работа, все дела, но почему нельзя так просто послушать меня? Но вдруг она поднимается с места, как-то устало и понятливо улыбаясь. Женщины, да что же вы такие непонятные?
— Хорошо. Тогда скажите о том, что использовали все это дежурной медсестре. — она кивает и уходит.
— Где? — вдруг спрашивает Вейверли. Непонимающе приподнимаю бровь. Что “где”? — Где тебя задело? Давай я помогу с этим?
Сжимаю челюсть. Нет, она серьезно? С чего бы это я заслужила ее помощь? Но грех отказываться, ведь просто знаю, что там, где у меня впился осколок от фары, я зашить не смогу просто потому, что не достану. А просить медсестру я не хочу. Не люблю чужих прикосновений, хотя, как бы не парадоксально это ни было, просто жажду почувствовать ее прикосновение. Хотя бы случайное.
— Хорошо.
Все-таки вынимаю руки из карманов. Снимаю куртку, чуть морщась от боли в боку. Но делаю все быстро, чтобы Вейверли не думала вставать на ноги до того, как обезболивающее не подействует.
Приподнимаю футболку, чтобы как раз можно было обработать царапины, при этом не снимая ее полностью. После той драки у меня осталось полно “напоминаний”, которые были красноречивее всех возможных слов. Хватит только того, что увидит она.
И я рада, что Вейверли не спрашивает об этом, хотя я точно уверена, что шрамы очень заметны даже на моей бледной коже. Сцепляю зубы, когда игла протыкает кожу. Мне уже много раз зашивали раны, но сейчас это было по-другому. Другие обстоятельства, другой “врач”...
Вейверли делает все аккуратно, быстро, что я даже заметить не успела, как она отстраняется. Только тогда тихо выдыхаю, расслабляясь. Черт... Эта влюбленность играет со мной плохую шутку. Не могу контролировать собственное тело, когда поблизости Вейверли. А сейчас она так близко... Невыносимое чувство.
Понимаю, что нельзя, но все же прикасаюсь к ней, чувствуя, как внутри все сжимает тисками. Ее волосы такие мягкие, даже небольшой синяк на скуле его не портит.
— Ты точно в порядке? — пытаюсь говорить спокойно. Но сердце бьется так сильно, что я уверена, что это слышит и Вейверли.
— Да. Если бы не ты, было бы хуже. — она так улыбается... Хочется провалиться под землю от этой доброй улыбки.
Нет, ты же не должна мне так улыбаться... Или нет? Черт, вообще, как можно так улыбаться человеку, который довел тебя до слез? Чувствую предательский ком в горле, мешающий свободно дышать.
— Вейв, я... — говорю быстро.
— Просто раньше никто... — поражаюсь тому, что она говорит одновременно со мной.
— Эй, малышка, ты как? — в процедурную заходит Вайнона. Отдергиваю руку, будто прикоснулась к чему-то горячему. Действительно, у Вейверли обжигающе горячая кожа. —О, Ник, привет. Тогда как вы обе?
— Нормально. — опять говорим одновременно. Сглатываю ком в горле, наконец почувствовав, что могу сбежать отсюда. Снова.
— Я, наверное, вас оставлю. — говорю я, когда замечаю в коридоре знакомую рыжую макушку. мама уже здесь. Черт возьми. Слишком часто чертыхаюсь, но ничего поделать с собой не могу.
— О, хорошо. Поправляйся там. Расскажешь мне потом, что произошло. Хочу знать все. — Вайнона машет рукой, дружелюбно улыбаясь.
Молча киваю и выхожу их процедурной. Ненавижу запах больницы. Пахнет спиртом и лекарствами так, что аж тошнит. Прикрываю глаза, быстрым шагом направляясь к маме. Нельзя, чтобы она дальше волновалась. Лучше я сама расскажу об этом, чем полицейские. Те же могут наговорить таких слов, что мама будет метаться в панике, что же вообще произошло.
— Мам. — зову ее, отвлекая от разговора с той медсестрой, которая была за стойкой. Та опускает взгляд и уходит, пока я подхожу к маме. — Все хорошо.
Она молча дает мне подзатыльник и обнимает. Снова чувствую предательский ком в горле, когда эти теплые и простые объятья заключаются вокруг меня. Просто... Устала. Да, такая тяжелая, как свинец, усталость, которая заставляет невольно падать куда-то от этого невыносимого давления на плечи.
— Ты мне обещала. — слышу в ее голосе слезы.
У меня что, карма такая- доводить женщин до слез? Обнимаю в ответ, просто не зная, что на это ответить. Да, я обещала ей сразу сообщать о том, что происходит, но сейчас я промолчала... Опять. Прикрываю глаза, думая, что если бы она меня все-таки четвертовала, как грозилась раньше, то это было бы справедливо.
— Что произошло? — она отстраняется. Не могу смотреть ей в глаза.
— Давай не здесь? Тебе нужно присесть. — провожу ее в свободную процедурную комнату,.
Удивительно, что нас туда пустили, но я благодарна той медсестре, которая помогала Вейв. Усаживаю мать на мягкую кушетку, присаживаясь рядом. Понятия не имею, что нужно сказать. А нужно ли вообще? Мне кажется, что ей уже рассказали.
— Ты же знаешь, что могла бы рассказать мне.
— Знаю.
— Думаешь, если бы я не знала, то волновалась бы меньше? — мама смотрит так пронзительно, что я просто не могу выдержать ее взгляд. Она непривычно серьезна, но взгляд такой... теплый. Поверить не могу, что возможно так смотреть на человека, который заставил тебя волноваться.
Не говорю ничего в ответ. Хотя, что там скрывать, я понятия не имею, что говорить дальше. Что мне жаль? Нет, я не жалела, просто не могла жалеть.
— Что тебя гложет, дорогая? — вдруг спрашивает мама.
Вскидываю бровь. Что она имеет в виду? потираю перевязанные ладони, хмурясь. Почему мне кажется, что она уже поняла? Все-таки, я могу душу Дьяволу отдать, если она знала. Или понимала, что я до безумия влюблена. Я надеялась, что смогу побороть это чувство, но... Вы сами видите результат.
Чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее эта влюбленность.
— Ты о чем? — отвожу взгляд. Не могу просто вынести этого ее взгляда. Идея сбежать уже не кажется мне такой уж и плохой.
— Это связано с мальчиком, который тебе нравится? — с удивлением слышу в ее голосе тепло и привычную нотку лукавости.
— Нет. — сглатываю ком в горле. Нет, я должна ей сказать. Она должна знать. —
С... ней. Она заставляет меня посмотреть ей в глаза. И после она просто мягко улыбнулась. Она это все поняла по одному моему взгляду? Хотя, я на все сто уверена, что любой, кто увидит мой взгляд, может сказать это. Я никогда не умела прятать свои чувства, и именно поэтому меня едва не отчислили из школы за многочисленные драки. — Дорогая... Почему ты раньше не сказала?
— Не знала, как ты отреагируешь. — честно признаюсь.
— И кто она? — она улыбается шире. Дразниться.
Молчу. Что мне сказать? Уже в который раз в тупике. Сказать, что мне нравится дочь ее лучшей подруги, которая, к тому же, занята? Не хотелось, чтобы было еще более неловко с ними, как раньше. Хотя, куда уж неловко?
— Оу... — она, кажется, поняла. Меня что, так легко прочитать?
Она ничего не говорит, и просто обнимает. Зарываюсь носом в ее шею, наконец, чувствуя себя более свободно. Осталось только вернуться домой и привычно засесть с ней, как мы делали раньше на выходных, набрать чего-то вредного и смотреть фильмы.
Улыбаюсь своим мыслям. Да, все стало на свои места.
====== Свобода ======
POV Вейверли
Ты видишь, что не вижу я
Я вижу, что не видишь ты
И изменить всё это слишком сложно
Мы спорим, слыша лишь себя
И вновь кричим до хрипоты
Но нам понять друг друга невозможно...
С того события прошло уже два дня. Аж не верится: мне кажется, что прошло всего несколько часов. Все это настолько живо в моей памяти, что я буквально пару раз за ночь подскакивала с кровати в холодном поту.
Пережить это оказалось сложнее, чем я думала. Мне кажется, что со всем этим я словно потерялась. Точнее, потерялась еще больше.
В своих чувствах, мыслях. Они словно воронка, которая затягивает и не отпускает. Я не могу прекратить думать о том, что же было бы, если бы не Николь, которая так вовремя оказалась рядом. Мне не стоило уходить. Не стоило поддаваться своим чувствам, но разве нужно говорить так после того, как я это уже сделала? И чуть не поплатилась за это своей жизнью?
Да еще и тот факт, что машина задела ее, заставлял меня чувствовать себя
виноватой. Я не заметила, как ее зацепило, от чего еще сильнее прикусывала губу от бурящего у меня чувства вины. Никогда не ощущала его так сильно.
Мы вообще никак не контактировали эти два дня. Вайнона и Уилла вместе с мамой буквально заперли меня дома на эти два дня, да еще и грозились оставить меня дома и завтра. Я, конечно, очень люблю их, но разве запирать меня дома тогда, когда я могу сама отсидеть здесь положенный больничный- это выход? Хотя, сейчас я признаю, что они поступили правильно: мне становиться скучно сидеть дома и я бы раньше все отдала за то, чтобы оказаться на улице.
Если раньше я могла бы полностью посвятить себя рисованию, то сейчас мне просто ничего в голову не приходило. Я только как-то глупо, как-будто в первый раз, замирала перед холстом или альбомом и просто... стояла. Не могу вообще понять, что со мной произошло, но желание что-то нарисовать словно отшибло.
И какова была моя радость, когда аноним отвечал на мои сообщения. Нет, серьезно, я просто летала и порхала в меру моих возможностей.
Я не могла просто так игнорировать то, какую радость я испытала от этого. И тогда я даже с радостью засела дома, нисколько не сопротивляясь и только улыбаясь. Их недоуменные взгляды меня немного забавляли, но и то, что они не стали спрашивать, меня порадовало.
И вот, сегодня уже будний день, а я все еще сижу дома. Ходить уже не так больно, как раньше, я даже могла пробежать парочку метров, но я больше не пробовала. Мама пошла в магазин, поэтому я осталась одна дома... Да, впервые одна. Никогда не прогуливала школу даже по болезни просто из принципа.
Но сейчас я даже этому рада, хотя оставаться одной мне никогда не хотелось. Мне всегда хотелось поговорить с кем-нибудь, просто “почесать языками”, а если собеседник приятный и начитанный, то говорить хотелось еще больше. И просто ощущать присутствие человека рядом с собой. Нет, не так, как в фильмах ужасов, а просто человеческое тепло рядом с собой.
Это меня успокаивало, серьезно. Хотя я понимала, что есть очень даже разные между собой близости с человеком: когда он с вами только телесно, или когда он вместе с вами еще и духовно. Никогда не была поклонницей чего-то подобного, но разница между эти я ощущала очень остро. Ведь есть ли смысл присутствия человека, если он вас даже не слушает? Точнее, не хочет слышать? Я думаю, что нет.
Плюхаюсь на свою кровать и обнимаю подушку. Действительно, подобная мысль заставляла меня задуматься над моими отношениями с людьми. Точнее, с Чемпом.
Когда я не видела его целую неделю, а сейчас он даже не позвонил мне за целых почти два с половиной дня, я действительно задумалась: а был ли он со мной духовно? Вслушивался ли в мои слова, пытался меня понять и как-то утешить когда-то? Хотел ли он от меня чего-то большего, чем... эм... плотские желания? Удивительно, что задуматься над этим меня заставил тот случай в парке.
И, когда я смогла остаться наедине с собой, я прекрасно поняла, что нет. Харди даже ведь не интересовался, как у меня дела, как я себя чувствую или что-то подобное. Не удивлюсь, если он даже и не знал об этом, у него ведь всегда есть дела поважнее меня. Тренировка, учеба или сборы- это ладно, я понимаю, это может быть важно, но вот он что, не может хотя бы позвать меня гулять со своими друзьями? Конечно, они те еще засранцы, но мне было бы приятно, если бы он хотя бы вспомнил о том, что я вообще существую.
Переворачиваюсь на спину, все еще сжимая подушку в руках. С этим нужно что-то делать. Я больше не могу держать его при себе, если я не нужна ему. А нужен ли он был мне?
Черт, от всех этих мыслей начинает побаливать голова. Нужно отвлечься, пока мигрень не дала бы о себе знать.
Но, как на зло, я не могла прекратить думать об этом. А есть ли у меня человек, который близок ко мне духовно? Да, мама, Вайнона, Уилла, даже папа, пусть он и слишком сдержан и хладнокровен.
А еще... Николь? Я прикрыла глаза, вспоминая, как мы тогда говорили в парке до того инцидента. Да, мне нравилось с ней говорить. Просто было приятно говорить с человеком, который действительно обеспокоен твоим состоянием или тем, как же ты себя чувствуешь? Почему-то, тот образ анонима, который мне пришел в голову совершенно случайно, стали вытеснять эти карие глаза, рыжие волосы и приятный голос.
Может, стоит хотя бы позвонить? Она ушла из больницы какая-то напряженная, и еще она меня пару раз проведывала на выходных, но о том, что произошло тогда, мы не говорили. Мне кажется, она без слов понимает, что я чувствую. Разве такое бывает в мире? Разве есть люди, безоговорочно понимающие друг друга при том, что они абсолютно разные?
Я уже знаю, что есть. Мы, конечно, во многом похожи, ровно как и все люди, но мы разные как Север и Юг. Как лето и зима, как... Зима!
Подрываюсь с кровати, почувствовав, как что-то в голове щелкнуло и бросаюсь с мольберту. Вдохновение накатывает словно лавиной, и я быстро беру карандаш в руки, чтобы хотя бы набросать эскиз будущего рисунка. В голове отчетливо виднеется картина, которая оказалась так свежа в памяти, словно я видела ее вчера: мягкий свет фонаря освящает бледное лицо, заставшее в едва ли не мечтательном выражении, рыжие волосы частично лежат на лице, частично за спиной, а на губах видна едва заметная улыбка... И снег. Белый, чистый, пушистый снег, сорвавшийся тогда с неба в первый раз за всю зиму!
От усердия даже прикусываю изнутри щеку, пытаясь отобразить все то, что я видела буквально перед своими глазами. Решаю даже плюнуть на краски и работать только карандашом, лишь бы передать эту картину, всю ее красоту и мечтательность.
Безусловно, она девушка красивая. Даже удивлена, что Николь ни с кем не встречается. Ну, это насколько я знаю. Ладно, почему я об этом думаю? Но от этом мысли мое настроение как-то странно улучшилось, и я уже с новым рвением продолжила рисовать.
— Эм... дорогая? — я с тихим визгом подскочила, когда услышала голос мамы за спиной. Оборачиваюсь к ней, и краснею, когда та начинает тихонько посмеиваться. И я даже не обижаюсь!
— О, ты уже вернулась? — мама улыбнулась шире. Н-да, глупый вопрос- типа, она зашла только на минутку, чтобы потом снова уйти. — Давай помогу?
— Было бы неплохо.
Быстро откладываю карандаш, ведь все, что нужно я уже перенесла на бумагу. Забираю у нее тяжеловатый пакет, и осторожно несу его в кухню. Чувствую, мама хотела тогда что-то добавить, но я была быстрее. Слышу, как та тихо фыркнула и потом пошла за мной. С тихим кряхтением поднимаю пакет и ставлю его на стол. Действительно, тяжеловат. Мне стоило не слушать ее и пойти с ней. Тем более, нога же почти не болит, так почему бы и нет?