— Ага! Не спишь, значит? Молодой еще, крепкий ты, пан Косой Крест! — бодро загудел пан Тишило. — Я в твои годы тоже по трое суток подряд мог не спать. Так ведь?
Пан Стойгнев глянул подозрительно. От его пронзительного, словно у белоперого кречета, взгляда, конечно же, не укрылись набрякшие веки и красная, продавленная переплетом «Деяний» полоса поперек носа Годимира. Вот сейчас начнет поучать. О чести, о долге, о прочих понятиях…
Неожиданно пожилой словинец подмигнул:
— Я в ночь перед посвящением так задрых, что едва дароносицу с алтаря не скинул. Вставай! Умыться бы тебе…
В руках паны рыцари держали меч и корд драконоборца.
— И чуб причесать бы, — прибавил Тишило. — А то королевна испугается такого взъерошенного.
Годимир поднялся на ноги. Колени затекли и скрипели, как несмазанные оси телеги. Чтобы разогнать кровь, пришлось пару раз присесть на корточки и встать.
Поручители терпеливо ждали, пока он закончит упражнения, а потом велели следовать за ними. Полещук выудил из-за голенища и молча сунул в руки Годимира деревянный гребешок, которым молодой человек не преминул воспользоваться. С наслаждением расчесал волосы и на темени, и на затылке, где они начали уже сбиваться в колтуны. Расправил и распушил усы.
Перед входом в главную залу пан Стойгнев вдруг приказал остановиться и подождать его.
Тишило невнятно забурчал в усы, но не оспорил.
Годимир не успел даже по-настоящему заскучать и задуматься о причине исчезновения пана герба Ланцюг, как тот вернулся. За его широким шагом, семеня, едва поспевала служанка. Молоденькая, круглолицая и курносая, но рябенькая — все щеки в оспинках. Она тащила пузатый, объемистый — два штофа[40], не меньше — кувшин.
Смущаясь и пряча глаза, служанка слила Годимиру на руки. Вода, оказавшаяся даже подогретой, сбегала прямо на пол коридора, растекаясь широкой лужей.
Пан Стойгнев придирчиво оглядел бывшего своего оруженосца и довольно кивнул, не найдя изъяна.
Тишило вернул на место гребешок. Крякнул, рывком отворил дверь залы.
По случаю церемонии посвящения здесь горели не один, а четыре факела.
Во главе стола, выставленного «виселицей», сидел король Доброжир, принаряженный в черный зипун тонкого сукна. Через плечо его величество перекинул ленту, также черную, с вышитыми золотой нитью трилистниками — гербом его рода. На тщательно приглаженных и даже, скорее всего, смазанных топленым жиром для пущей красоты седых волосах владыки Ошмян тускло отсвечивала корона — тонкий золотой обруч без зубцов и драгоценных камней, лишь украшенный по ободу тонкой вязью гравировки.
Маленькая сутулая фигурка Доброжира казалась беззащитной и слабой. А прибавить мешки под глазами и темные круги, так и вообще жалость охватывает.
По правую руку от короля по праву восседал пан Божидар герба Молотило. Вот уж кто телесным здоровьем поспорит и с горным людоедом. Лоснящиеся щеки, распушенные усы, выпирающий из с трудом сходящегося зипуна живот. Вот только выглядел ошмянский каштелян немножко обалдевшим. На вошедших даже внимания не обратил. Сидел и рассматривал свою ладонь.
Вот странно!
Годимир даже на цыпочки приподнялся, стремясь проследить за взглядом Божидара.
Увиденное лишь добавило вопросов вместо желанных ответов. На ладони пана каштеляна лежал перстень-печатка. Старый, судя по цвету, сработанный из золота напополам с серебром, давно не чищенный.
Что бы это могло означать?
Аделия сидела по левую руку от его величества. Прекрасная, аж дух у Годимира захватило и сердце запрыгало, словно мечущийся по клетке горностай. Она и в простом кожаном дублете чудо как хорошо выглядела, а уж в платье с черным, вышитым мелкими золотыми трилистниками корсажем! Локоны, отливающие подобно меху лучших соболей, она разделила на три толстые пряди (две из них — на висках, а одну на макушке) и заплела каждую в косичку, которые на затылке собрала в одну толстую косу, перевитую голубой лентой с золотой нитью. Королевна перехватила взгляд словинца и ободряюще улыбнулась.
— Становись посредине, пан Годимир, — проговорил пан Ворон. Они с паном Криштофом стояли за плечами королевской семьи.
Годимир встал, где ему указали. Стойгнев и Тишило, сохраняя трогательную серьезность, застыли справа и слева от него.
— Ну что, панове? — нависая над столом, провозгласил пан Божидар. — Не будем, как говорится, водить по кругу черного козла? — При этих словах Аделия презрительно сморщила губу, будто и не случалось ей загибать такие коленца, что иной паромщик позавидует. — Вот и я так думаю, что не будем. Этого благородного юношу, я надеюсь, все вы знаете. Кто-то больше, кто-то меньше. Все вы знаете, в чем обвинял его пан Стойгнев герба Ланцюг и что присудил его величество Доброжир. А присудил его величество пану Годимиру из Чечевичей, который обманом рыцарское звание присвоил, хотя на самом деле до сей поры всего лишь оруженосец и не более того, прославиться. Сперва, думали мы, должен пан Годимир на турнире себя с лучшей стороны показать, но потом… Потом, когда пропала наследница престола, ее высочество Аделия, всем рыцарям, прибывшим в Ошмяны, и пану Годимиру в том числе, хоть он и не рыцарь, объявлено было, мол, кто королевну отцу вернет… — Каштелян закашлялся. — Да что я распинаюсь, панове? Много рыцарей из Ошмян на поиски ее высочества отправились, да только пан Годимир ее вернуть сумел. Об остальных обещанных наградах говорить не берусь, а рыцарские шпоры пан Годимир заслужил. Так или нет, панове?
Собравшиеся рыцари дружно закивали.
Божидар прошептал что-то на ухо королю.
Доброжир поднялся, сутулый и несчастный.
«Удалось ему похмелиться или нет?» — подумалось Годимиру.
Пан Добрит вложил королю в ладонь рукоять легкого меча. И правильно, длинный рыцарский меч его величество сейчас, пожалуй, и не удержит.
Аделия тоже встала — не годится сидеть, когда король на ногах.
— Преклони колено, пан Годимир, — торжественно произнес ошмянский каштелян.
Словинец опустился на одно колено. В горле пересохло, как перед смертельной схваткой. Сердце билось, то замирая, то ускоряясь, а поджилки, кажется, дрожали словно у последнего труса.
Король медленно, шаркая сапогами (ну, хоть не чуни на этот раз!), обошел стол. Меч он нес острием вниз, неловко сжав обтянутую кожаным ремнем рукоять. Не похоже, чтобы его величество был умелым мечником. Ну, раз до седины в королях удержался и державу свою оборонить от захватчиков сумел, значит не это в управлении королевством главное. Запомни и намотай на ус, Годимир из Чечевичей, если в самом деле на руку и сердце ее высочества губу раскатал.
Остановившись напротив коленопреклоненного словинца, Доброжир нахмурился, пожевал губами. Молодой человек обратил внимание, что пальцы левой руки короля так и дергают полу черного зипуна. Будто корпию теребит. Да с такой силой, что ночная ловля блох — это еще цветочки.
— Пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей! — сиплым голосом провозгласил король. Поднял заметно дрожащий меч. — За мужество и доблесть, проявленные в поисках ужасного гада, за верность рыцарской чести и уважение к традициям предков, я, Доброжир герба Трилистник, волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, король Ошмян, правом моим и привилегией посвящаю тебя в рыцари. Служи верно. Стерпи этот удар, и ни одного больше.
Король плавно поднял меч… И вдруг вскрикнул испуганно:
— Крыса!
Годимир, сам не понимая, что делает, прянул в сторону. Падающий на левое плечо — не плашмя, а острием — меч прошел вскользь, заскрежетав по звеньям кольчуги.
Охнул пан Стойгнев.
— Тудыть твою! — буркнул Тишило, проворно, насколько позволяла раненая нога, бросаясь к королю.
Его величество размашистым движением отогнал полещука.
— Не лезь! Крысы! Крысы везде! — выпучив глаза, заорал Доброжир. И попытался вновь ударить Годимира.
Молодой человек чудом увернулся, но с колен встать так и не успел. Отступая, врезался плечом в живот Стойгнева.
— Ты что?! — сдавленно хрюкнул пожилой рыцарь, оттолкнул его.
— Отец!!! — Аделия попыталась вскочить на стол, но лапища Божидара удержала ее.
— Куда? Нельзя!
А король крестил воздух мечом направо и налево, с каждым ударом выкрикивая:
— Крыса! Крыса!
Недостаток мастерства фехтовальщика с лихвой уравновешивался усердием и целеустремленностью.
Стараясь избежать очередного неумелого, но отчаянного удара, Годимир перецепился через собственный меч и упал на пол. Перекатился вправо, влево. Превратившийся в размахивающий острой сталью ветряк, король не давал подняться на ноги.
Пан Тишило подхватил дубовую лавку и, прикрываясь ею, будто щитом, стал отступать. Стойгнев, выругавшись словами, услышав которые еще сегодня на рассвете, не задумываясь, вызвал бы охальника на поединок, выхватил свой меч.
— Не надо! Пан Стойгнев, не надо! — озабоченно закричал пан Добрит. Полез на стол. Божидар, удерживающий без заметных усилий отчаянно вырывающуюся Аделию, схватил его свободной рукой за штаны.
— Связать бы его! — Пан Криштоф поглядел по сторонам, но на стенах висели лишь гобелены и хоругви, порвать которые на полосы, конечно, можно, но не так быстро, как хотелось бы.
Пан Ланцюг легко отбил удар, направленный Годимиру в голову, пнул драконоборца носком сапога:
— Долго валяться будешь? А ну…
— Крыса! Там! — Доброжир пальцем ткнул в сторону новопосвященного.
Через мгновение меч Стойгнева вновь скрестился с клинком короля.
— Пусти, Божидар! Отец!
— Тише, тише…
— Эй, люди! Веревку! Люди!
— Не зови челядь, пан Криштоф! Позорище-то!
— Крыса! Зеленая!
Годимир вскочил на ноги. Острие клинка свистнуло в волоске от его щеки, обдав неприятно холодным ветерком.
— Уходим! — Стойгнев дернул его за рукав жака, торчавший из-под кольчуги.
Пан Тишило уже успел обойти стол и теперь отчаянно размахивал руками, призывая их к себе.
Добрит герба Ворон деловито срывал со стены гобелен, изображавший охоту на оленя. Благородное животное почему-то бежало иноходью, запрокинув голову так, как не удалось бы ни одному живому существу.
«Накинуть на голову и выбить из рук меч! — подумал словинец. — Король ведь наверняка тронулся. Что делает, не соображает. Только как к нему подобраться? Или себя покалечит, или непрошеного спасителя».
Его величество с сипением втягивал воздух сквозь перекошенные губы.
— Крыса!
Теперь уж Годимир избежал косого удара без труда. Клинок с размаху вонзился в столешницу… И завяз!
Рыцарь опрометью бросился на Доброжира, обхватил его поперек туловища, опрокидывая навзничь. Очень хотелось надеяться, что, падая, его величество бросит меч.
Надежды не оправдались. Король неожиданно сильно лягнул словинца под коленку, а потом отмахнулся кулаком, чиркнув крестовиной меча по скуле. Годимир охнул, перехватил королевское запястье, сжал, выворачивая руку.
— Во-во! Попридержи его, пан Годимир, — послышался голос пана Криштофа, — попридержи!
Доброжир бился, словно выброшенная на лед уклейка. Несмотря на внешнюю тщедушность, он казался выкованным из стали — попробуй согни. И при этом пинался локтями и коленями, вырывался, пытался боднуть противника в лицо.
Рыцарь сосредоточился на вооруженной руке, стараясь не выпускать ее ни на миг.
— Крысы! Ах, ты так?! Крысиный пан! Крысиный пан! Убью! Крысюк! Крысья морда! — На губах короля начала проступать пена. Плохой знак, опасный.
Годимир пыхтел, ощущая, что уже не держит руку его величества, а держится за нее. Еще немного и сил не хватит. Это же надо! Проиграть рукопашную потасовку седому старику. Должно быть, сказываются сломанные ребра, вчерашний бой со стражниками, постоянный недосып — то гнилушчане придуравушные со своим золотом, то бдение в часовне, будь оно неладно. Хотя, с другой стороны, какой Доброжир старик? Наверняка пятидесяти еще нет. Это, видно, неумеренное пьянство состарило его, прибавило морщин, обрюзглости и седины.
— Держи его, пан Годимир, мы скоро! — Это уже пан Добрит кричит. — Вот так вот!
Легко им сказать — держи! Тут же надо расстараться и вреда не причинить (как-никак, королевская кровь, проливать не годится), но и себя зацепить не дать. Глупая рана будет — получить железо в живот от свихнувшегося старика.
— Крысюк!
Где же пан Тишило? С его-то силищей мог бы и помочь самую малость…
— Мы уже идем! Идем уже…
— Скоро! Вот так вот!
Король выгнулся, извернулся и изо всех сил приложил Годимира промеж ног коленом. Рыцарь скрючился, откатился, прижимая ладони к больному месту.
— Влип, крысюк! Ужо я тебя! — Доброжир, поражая резвостью, вскочил на одно колено и замахнулся.
Драконоборец понял, что ни увернуться, ни даже закрыться не успеет. Возникло желание зажмуриться, но он отогнал его, как недостойное новопосвященного рыцаря.
— А-а-а!!! — ревел открытым ртом, показывая гнилые зубы, король, и тут ему на плечи упало широкое полотнище гобелена.
Два пана с птицами на суркоттах оказались на высоте. Словно всю жизнь успокаивали сошедших с ума монархов.
Добрит толкнул его величество под колено, а Криштоф с силой ударил по запястью правой руки. Меч, зазвенев, запрыгал по толстому, утоптанному слою грязи, давно укрывшему дощатый пол залы. Доброжир заревел растревоженным медведем, рванулся прочь, но его уже пригнули к земле, обмотали одним концом расшитого полотнища и уверенными движениями, переворачивая, обматывали плотной тканью дальше.
— А-а-а! Поймали, крысюки! Отпустите! Проклятые!
Король корчился, выгибаясь, словно в судорогах.
Пена уже не только пятнала губы и усы, но и разлеталась хлопьями, как у загнанного коня.
— Батюшка! — Каштелян наконец-то отпустил Аделию, и она перекатилась через стол — только юбка мелькнула. Кинулась в общую свалку.
— Крысючка! Прочь! Не трожьте меня, окаянные!
Доброжир безумно засверкал выпученными глазами. Принялся биться затылком о пол.
Королевна попыталась подсунуть ладони под затылок отца, но отдернула руку, болезненно скривившись. Еще бы! Череп у его величества крепкий, в этом Годимир уже имел случай убедиться.
Пан Добрит навалился на короля, прижимая к полу и лишая свободы движений, а Криштоф обхватил голову Доброжира, удерживая ее.
— Крысюки… — уже не кричал, а хрипел владыка Ошмян, вращая налитыми кровью глазами. — Крысюки-и-и… Су-у-уки… Замучили-и-и… — Он напрягся, забулькал горлом и замер.
В воцарившейся тишине слышалось лишь тяжелое дыхание рыцарей и всхлипывания королевны.
— Лекарь в замке есть? — проблеял Годимир, с огромным трудом поднимаясь на ноги. Боль отпускала, но не так быстро, как хотелось бы.
— На пяточках попрыгай, — коротко бросил пан Стойгнев, проходя мимо. Оказывается, он не убежал. Скорее всего, просто не хотел вмешиваться. Он-то, как и Годимир, из Хоробровского королевства, вассальной присягой с Доброжиром не связан.
Пан Ланцюг присел около его величества, уверенным движением нащупал живчик на шее, притих…
— Есть один лекаришко в Ошмянах, — прогудел Божидар, запоздало отвечая на вопрос молодого человека. — Послать челядь, что ли?
— Поздно, — посуровел Стойгнев, вытирая пальцы о суркотту. — Не дышит и сердце не бьется.
— Видать, жила в груди лопнула, — задумчиво проговорил пан Добрит. — Вот так вот. Это частенько бывает… — Он легонько провел ладонью вдоль лица его величества, закрывая ему глаза.
— Вы уверены, панове? — Стол опасливо заскрипел под тяжестью перелезающего через него пана Божидара.
Пан Ланцюг пожал плечами:
— Само собой, можно и проверить, но… Я видел много смертей. Погляди сам, пан Божидар.
Аделия закусила рукав платья. Видимо для того, чтобы не разрыдаться. Она держалась на удивление твердо. Поистине, с королевским достоинством. Именно так и подложено принимать удары судьбы, когда на тебя смотрит все королевство.
Ошмянский каштелян, грузно ступая, подошел к замотанному в тряпки Доброжиру. Наклонился, коснулся шеи у заострившегося кадыка. Вздохнул.