ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ
Утром следующего дня я ставил задачи практикантам. Собственно, задач было две: заполнять статистические карточки по оканчиваемым делам, отвечая на возможные телефонные звонки, и бегать по адресам с длинным списком поручений. Петр выбрал первое, Валек - второе. Мы вместе вышли из прокуратуры, по пути я повторил инструктаж, потом он свернул к троллейбусной остановке, а я пошел прямо тихими улочками старой части города. Через несколько кварталов начинался запущенный сквер, за ним вставало массивное безрадостное здание следственного изолятора. В ИВС до трех суток содержались задержанные по подозрению в совершении преступлений, если подозрения подтверждались, их перевозили сюда дожидаться судебного процесса, но мало кто разбирался в таких тонкостях, и в народе оба учреждения называли тюрьмой, что было неправильно, ибо в тюрьмах отбывают наказание уже осужденные опасные преступники. На углу, у входа в комнату передач оцепенело застыла унылая очередь со свертками, узлами, посылочными ящиками, в основном женщины. Тротуар узкий - я проходил совсем близко: вдоль блеклых неопределенных одежек и ярких платьев, спутанных посеченных волос и элегантных причесок, запахов кухни, помойки, похмельного перегара, неожиданно перемежавшихся фантазийными волнами французской парфюмерии... Череда контрастов! - Не толкайся, ослепла, что ли! - Подумаешь, цаца какая! Расфуфырилась и воображает! - Хамка, лучше бы умывалась как следует! В какой очереди, за каким товаром могли оказаться рядом здоровенная бабища с бледным пористым лицом, в застиранной коричневой хламиде, матерчатых треснувших по шву тапочках на растоптанных ступнях и тонкая изысканная дама, возраст которой умело скрыт гримом, лиловый шелковый комбинезон расчетливо обнажает грудь и плечи, а изящные золоченые босоножки позволяют демонстрировать безукоризненный педикюр? Но общее у них есть - в грубом запачканном мешке и раскрывающейся из кошелечка серебристой японской сумочке лежит одно и то же: сало, масло, сухая колбаса и табак, даже вес одинаковый - по пять килограммов. - Ничо, привыкай, ты теперя не лучше меня, - злорадно щуря заплывшие глаза, выговаривала одна, а другая, не успевшая свыкнуться с новым для себя положением, изумленно переспрашивала: - Ты что, чокнутая? Посмотри на себя в зеркало! - Ничо, зеркала тут ни при чем. Мой по пьяному делу морду набил, а твой небось мильены воровал. Вот и сама смотри, кто лучше, кто хуже! Моему трешник - само много, а твоему? Небось пятнадцать привесят, а то и под вышку подведут! Я прошел мимо, но успел услышать торжествующее: - Заткнулась? Вот то-то! Брильянты из ушей вынула, а дырок не зарастишь! Правда себя кажет... У каждого своя правда, свое представление о том, как надо жить на белом свете, и что самое интересное - каждый считает: уж кто-кто, а он живет правильно! Квартал вдоль высокого - метров восемь - забора, свернуть за угол, в глухой желтой стене бронированная плита, запрещающе раскалена красная лампочка, вдавить кнопку звонка, приглушенный зуммер, лязг втягиваемого электромагнитом засова, одновременная вспышка зеленого сигнала, с усилием поддается тяжеленная дверь, войти в тамбур, подождать лязгающего звука за спиной, предъявить отгороженному решеткой дежурному удостоверение, выслушать традиционный вопрос: "Оружие есть?" - ответить, лязг следующего замка, открыть решетчатую дверь, войти туда, лестницы, коридоры, оформление вызова, снова двери, замки, ключи, удостоверение контролеру - и вот я в следственном кабинете, подсознательно ощущая радостное чувство от того, что все эти двери, решетки, замки, посты, сигнализация, двойной контроль - для меня не препятствие, не помешают вернуться в обычную жизнь, как только захочу. В самом начале своей работы я испытывал почти физическое облегчение, выходя из этих давящих стен. - Здравствуйте, Юрий Владимирович! В кабинет вплыла управдом Рассадина, изображая очаровательную улыбку, которая вызывала какие угодно чувства, кроме очарования. - А я прямо из бани! Представляете, если бы я вышла к вам завернутой в полотенце? Вот на кого обстановка следственного изолятора не оказывает угнетающего воздействия. Но если Рассадиной сказать об этом, она всерьез обидится. - Нет, вы представляете: из бани, распаренная, в одном полотенце! Маленькая, сутуловатая, похожая морщинистым не по годам лицом на обезьянку, Рассадина считала себя неотразимой женщиной. Укрепиться в таком заблуждении ей помогли любовники, на которых она потратила восемь тысяч рублей, добытых хищениями, взяточничеством, а порой и неприкрытым мошенничеством. - Давайте не отвлекаться, Лариса Ивановна, Я хочу получить образцы вашего почерка. - Да зачем это? Я же и так все признаю... Действительно, Рассадина с первого допроса, как говорится на профессиональном сленге, "пошла в раскол". Не потому что раскаялась: привыкла плыть по течению и прикинула - так проще, не надо хитрить, держать в памяти оправдательные версии, противопоставлять доводам следствия правдоподобные выдумки, тем более что на них далеко не уедешь, а признание - надежное смягчающее обстоятельство, обязательно принимаемое судом в расчет. - Порядок есть порядок. Хороший следователь, профессионал, не ограничивается голым признанием, а всегда подпирает его объективными фактами. Я считал себя профессионалом, хотя вслух об этом, естественно, не распространялся. И сейчас, глядя на старательно воспроизводящую экспериментальные образцы почерка Рассадину, думал о другой обвиняемой - Марине Вершиковой, в деле которой достоверных доказательств, подтверждающих довольно сомнительное признание, так и не отыскалось. - Хватит или еще? Рассадина смотрела, как прилежная школьница на строгого учителя. - Достаточно. Теперь подпишем протокол. Когда с формальностями было покончено, Рассадина откинулась на жесткую спинку неудобного стула. - Угостите сигареткой, Юрий Владимирович, да давайте поговорим за жизнь! Специально для подследственных я носил крепкое курево. Рассадина разочарованно поморщилась, вытягивая из пачки "беломорину", но привычно смяла мундштук и жадно затянулась. - Гадость, но продирает! Можно еще парочку? Она вытряхнула пяток папирос, сунула за пазуху, улыбнулась. - У одной новенькой почти полная пачка "Мальборо", никому не дает, по штучке в день смолит. Говорит, на днях выйду под расписку, что останется вам оставлю. Хорошо, чтоб скорей, а то закончится... Я перестал изучать исполненный обвиняемой текст, отложил бланки в сторону. Совпадение? - У нас вообще девчонки дружные, веселые, анекдоты рассказываем, смешное сочиняем... Знаете, как мы это место называем? - Она потыкала корявыми пальцами во все стороны. - Санаторий "Незабудка". Правда, смешно? Кто здесь побывает, не забудет! - Рассадина хихикнула. - Томке недавно день рождения справляли, как раз у Люськи передача была, стол сделали, попели тихо. Камера хорошая, повезло, все девчонки честные, ни одна чужого не возьмет. Но вот перевели к нам одну цыганку, ну и стерва! Ворует, сплетни сводит, врет в глаза... - Она возбужденно жестикулировала. - Просыпаюсь утром - жует, спрашиваю что, говорит, хлеб, со вчера полпайки оставила. А Люська хватилась - куска сала нет, вот такого, с ладонь! Где сало? А она свои глаза наглые вытаращила и на меня показывает, божится, будто она меня застукала! Ну где же совесть? Вот я вас спрашиваю, вот как таких людей земля носит? Я молча пожал плечами. - А Люська вроде и не поверила, но смотрит с презрением... И в обед уже не угощалась, как водится! - Рассадина горестно вздохнула. - Вот так заведется в коллективе один нечестный человек, и никому веры нет! - Если все честные, как же под стражей оказались? Она поперхнулась дымом. - Но ведь это ж совсем другое! Одно дело, когда по работе - у меня в домоуправлении, у Томки - в гастрономе, у Люськи - на базе, химичили себе понемногу, но в карман никому не лезли, не били, не убивали, разве ж можно сравнивать! Возмущение Рассадиной было вполне искренним. - И все девочки так! Правда, у Мэри получилось, кобель один на нож напоролся, так он к ней полез, сам виноват! У нее и статья легкая, и адвокат самый лучший... Она попервой, говорит, горевала, думала, забыл ее друг один, а как передал сигареты, поняла - помнит, вытащит, он какая-то важная шишка, все может... - Рассадина опять вздохнула. - Не то что некоторые... Денег у нее не нашли, по слухам, она подарила автомобиль своему последнему "другу". И действительно - мордатый смазливый самец разъезжал в вишневой "шестерке", оформленной на двоюродного брата, но дата приобретения соответствовала предполагаемому времени дарения. Вызванный в прокуратуру "друг" потел, ерзал на стуле, горбился, уменьшая свой могучий остов, и решительно отперся от Рассадиной, и от автомобиля, и даже, по инерции, от брата, пояснив, что это никакой не родственник - посторонний человек, так как не является родным сыном жены дяди, а усыновлен ею. "Шестерка" у чужого человека действительно есть, он давал ему, самцу, кататься и даже оформил доверенность, но сам самец ни к машине, ни к деньгам на ее покупку, ни тем более к Рассадиной отношения не имеет. Я и ожидал такого ответа, но Рассадина болезненно интересовалась результатами допроса, а узнав их, расстроилась и отвлеченно, поскольку никаких официальных показаний на "друга" не давала, высказалась про мужскую неблагодарность, бесчувственность и неумение любить. Получалось, она ждала благородного порыва: самец рассказывает правду, облегчая ее положение, отдает машину для конфискации в возмещение ущерба и сам проходит по делу как лицо, причастное к преступлению? Ну разве можно предположить такую сверхнаивность в прожженной и ушлой расхитительнице? - В жизни чаще по-другому: с глаз долой - из сердца вон! Она расстроенно закурила вторую папиросу, транжиря сделанный запас, глаза повлажнели. Следствие как линза открывает в людях глубоко скрытые качества, оказывается, и у бесшабашной Рассадиной имеются в душе свои болевые точки. Они есть у каждого человека, только докопаться, достучаться ой как трудно! Часто и не удается... Я отдал ей пачку "Беломора" и нажал кнопку звонка. - Когда я уже в суд пойду? - обычным тоном спросила обвиняемая. - В любом санатории надоедает, в "Незабудке" тем более. Девчонки уходят - Томка, Люська, вот Мэри выскочит, с кем мне сидеть? Нужна же хорошая компания, а не ворье всякое! - Свой круг? - Ну да! - кивнула она, не заметив иронии. - Я же не какая-нибудь тунеядка, побирушка, наводчица... В дверь заглянул выводной. Рассадина изобразила на лице то, что, по ее представлению, обозначало очаровательную прощальную улыбку. Глаза сухие с обычным плутоватым выражением. Она вошла в норму. Снова двери, лязгающие замки, лестницы, коридоры, решетчатые перегородки... Я шел, машинально выполняя необходимые действия, и обдумывал то, что мимоходом, случайно услышал от болтливой домоуправши. Есть, существует интуиция, и недаром я так потрошил золотовские сигареты! Только искал что-то материальное, скрытое под яркой упаковкой или спрятанное в табак, а информация заключалась в самом факте получения пачки "Мальборо"! Дескать, ничего, девочка, все в порядке, к чему привыкла на воле - то и в камере кури, и знай, я о тебе помню, со следователем контакт наладил - сам от меня приветы передает, по-прежнему все в моих силах и в моих руках, я хозяин положения. Вот такое примерно послание вручил следователь Зайцев обвиняемой Марине Вершиковой. И сразу объясняется подъем ее настроения, изменение поведения и резкая смена занимаемой позиции! Но про лучшего адвоката, про "легкую" статью и скорый выход на свободу она таким путем узнать не могла... Разве что еще до ареста получила соответствующий инструктаж и, убедившись - события развиваются по плану, сделала необходимые выводы. Первый раз за годы следственной работы я ощутил дурацкое чувство подвешенной на ниточках марионетки. Рывок - и дернулась рука, второй согнулась нога, третий - двинулась другая... Все обстоятельства дела соответствовали доводам адвоката, и я уже готов был сделать шаг, которого с нетерпением ожидали Марочникова, Вершикова и, конечно, сам Золотов. Изменение меры пресечения и статьи обвинения подтвердили бы всемогущество Золотова и укрепили его авторитет в компании себе подобных на многие годы вперед. И если бы ему вздумалось намекнуть или прямо сказать, мол, следователь сделал это не за красивые глаза, никто бы не усомнился, что так оно и есть. Вот мерзавец! Я буквально ворвался в свой кабинет. - Никто не звонил? Петр чинно вытащил из-под стекла сложенный пополам листок. - Несколько раз вас спрашивал Пшеничкин. Просил с ним связаться... Он-то мне и нужен! - И из прокуратуры области: их следственный отдел забирает дело по молкомбинату, сказали не затягивать с передачей. Вот это подарок! Я немедленно отпечатал препроводительное письмо и отнес дело в канцелярию на отправку, после чего звонил Пшеничкину уже в спокойном состоянии. - Вы приняли решение по моему ходатайству? - спросил он после обычного обмена приветствиями. - Да. Ходатайство отклонено. - Отклонено? - В голосе адвоката слышалось неподдельное удивление. - По какой причине? - Находясь на свободе, Вершикова может помешать установлению истины по делу. - А разве она не установлена? - очевидно, от растерянности "подставился" Пшеничкин, и я с удовольствием врезал его же оружием: - Истину по уголовному делу устанавливает вступивший в законную силу приговор суда. Следствие потому и называется предварительным, что только проверяет различные версии. На сегодняшний день мне еще есть что проверять... Телефон несколько секунд помолчал. - Спасибо за разъяснение, - ядовито проговорил адвокат. - Вы научили меня очень важным вещам, о которых я и понятия не имел. - Рад быть вам полезным. Дав себе маленькую разрядку, я с удовлетворением опустил трубку на рычаг. Мальчишество. Достал план расследования по делу Вершиковой, написал название новой версии - "Инсценировка", набросал перечень дополнительных мероприятий. Затем стал внимательно вчитываться в акт судебно-медицинской экспертизы трупа потерпевшего. Надо сказать, что описательная часть этого документа не для слабонервных. Подробная фиксация процесса исследования: как вскрывалась грудная полость, какого цвета и вида были внутренние органы, как именно извлекался, осматривался, рассекался и изучался внутри каждый из них, затем вскрытие брюшной полости, черепа... Я буквально насильно заставлял себя продираться сквозь бесконечные "... темно-красного цвета, плотной консистенции... ", "... мягкие, коричневые, без патологических изменений... ", "... при разделении хрящевой гортани... ". Несколько раз начинало казаться, что от листов заключения исходит тяжелый дух, сопутствующий вскрытию, я отрывался и смотрел в окно, пережидая ощущение возникающей дурноты, причем старался делать это незаметно, чтобы не привлечь внимания старательно подшивающего дело Петра. Самое противоестественное на свете - копаться во внутренностях себе подобного, и, хотя проявлять чувствительность у профессионалов не принято, к этому не привыкают. Попадаются, правда, толстокожие особи с атрофированными эмоциями, насмехающиеся над "сентиментальными слабаками", проявляющими нормальную человеческую реакцию. Однажды, когда я выгнал некоего весельчака, рассказывающего анекдоты в квартире, где сорок минут назад произошло убийство, он обозвал меня и Сашу Крылова, пошептавшего ему на ухо подходящие случаю слова, именно так сентиментальными слабаками. А через год бросил напарника в критической ситуации и убежал, дав уйти опасному преступнику, задерживал которого впоследствии Крылов, а привлекал к ответственности я. Напарник выжил, набил подлецу морду, но тому как с гуся вода, отлежался и устроился на кладбище землекопом, по слухам - вполне доволен своим гнусным существованием. К чему это я? Почему мысли побежали по извилинкам старых воспоминаний? Ах да, понятно, подсознательное самооправдание: я же скрываю свою "слабость" от Петра, хотя прекрасно понимаю, что стесняться нечего... Заставил себя вернуться к акту: "... Края раны тупые, направление канала перпендикулярно передней стенке грудной клетки, в непарной грудной кости щелевидное отверстие размерами семнадцать на три миллиметра..." Все-таки дочитал до конца, еще раз пробежал выводы. Зацепиться вроде не за что... Ладно, обратимся к специалистам. Я набрал номер Бюро судебно-медицинской экспертизы и вызвал на допрос производившего вскрытие врача - эксперта Кобульяна. - Задание выполнено! - солидно доложил Петр, демонстрируя прилично, для первого раза, подшитые дела, стопку заполненных статкарточек и изрядно запущенную книгу учета следственных дел, в которой он сумел навести относительный порядок. - Молодец! Избавил от нудной работы, высвободил мне, считай, полдня. Он постарался сдержать довольную улыбку. - Почему у каждого следователя нет секретаря? - Спроси чего попроще. Штаты, фонды... Экономим тысячу, тратим две! - А можно посмотреть акт вскрытия? - Если есть желание... Я продолжал заниматься планом версии "Инсценировка", изредка поглядывая на практиканта. Ни отвращения, ни брезгливости: спокойно, не торопясь, прочел все подряд, невозмутимо отложил прошитые скобкой листы. - Что скажешь? - поинтересовался я. - Насчет чего? - Да нет, это я так... Избытком впечатлительности Петр явно не страдал. Около четырех появился утомленный, но заметно довольный Валек. - Информации полный вагон! - выстрелил он прямо с порога. - Выбил все характеристики, выписал на завтра повестки Марочниковой, двум продавщицам из "Фиалки" и сменщице Вершиковой. На разное время, с интервалом, как полагается. Он извлек из картонной, с тесемочками, папки от руки написанные характеристики. Петр хмурился, явно не одобряя такой поспешности, принижающей, по его мнению, результаты проделанной работы. - Значит, дело было так, - продолжил Валек, устало откинувшись на спинку стула. - Вначале пошел в пароходство, у них бумага уже готова, собирались отправлять. Потом в "Фиалку", Марочниковой нет - то ли заболела, то ли отгул, не поймешь. Иду к директору, солидная дама, важная, сейчас, говорит, напишу, все руки не доходили. Я, пока суд да дело, с девчонками поговорил, кое-что интересное разузнал. Валек замолчал, я подумал - интригует, нет, переводил дух, видно, спешил с новостями, запыхался. - Марочникова, оказывается, в пароходство устраивалась, на загранлинии. Италия, Франция, Турция, валюта, импортные дефициты. А магазин - временное пристанище. Девчонкам, конечно, завидно да обидно, злорадствуют: что-то долго собираешься, она объясняет: дело непростое, все время анкеты заполняю и автобиографии пишу, уже скоро... В общем, недолюбливают ее, и она особняком, ни с кем близко не сходится, так что вряд ли девчонки будут ценными свидетельницами. - Валек опять перевел дух, заговорил медленней: Получил бумагу - и в горкоммунхоз. Характеристика готова, только без печати, пошел к секретарше, она пока оттискивала, все выпытывала: зачем, почему, да Валерий Федорович такой интеллигентный да солидный, а уж авторитетный! - и почему им интересуются, сколько шпаны, пьяни, у нее сосед - тунеядец, так их не трогают, а порядочного человека таскают... Валек улыбнулся. - Собрался уходить, а в приемную вкатывается жирняк с бульдожьей физиономией - он и есть Золотов! Узнал, кто я, посмотрел свысока и важно так говорит: "Зайцеву Юрию Владимировичу физкульт-привет, я к нему загляну на днях, вопросик один решить нужно, а может, прямо к прокурору пойду..." Видно, на публику работал, для секретарши старался раззвонит по всему учреждению, что он со следователем и прокурором на короткой ноге и дела у них общие. - Ушлый гусь! - подал реплику Петр. - А в парикмахерском салоне вообще комедия, - продолжал Валек. - Захожу к заведующей, представляюсь откуда, она услышала "прокуратура" и говорит: "Наверху комиссия, сейчас вернусь". Десять минут, двадцать, сорок пропала. Только девчонки в кабинет заглядывают, шушукаются, бегают туда-сюда... Что любопытно, - перебил рассказчик сам себя. - Парфюмерные девочки и парикмахерские - как из одного инкубатора. Манеры; косметика, краски на мордашках, одежда, ужимки... И начальницы - как сестры-двойняшки, хоть лица и разные. Петр понимающе кивнул: - Социальная среда. Торговля, сфера обслуживания формируют свой тип. Вот и похожи. - Рассказать, как дальше было? - вмешался я. - Обошел салон, заведующей нет, выписал ей повестку на завтра, указав, по какому делу, - она тут как тут, будто из-под земли... - До повестки не дошло, начал расспрашивать про характеристику, сразу пропавшая и объявилась. "Опозорила нас, уронила честь коллектива", - и другие гневные слова, но характеристику написала хорошую. Да они у всех одинаковые, - Валек хмыкнул. - Порасспрашивал про Вершикову, одни говорят - нормальная девчонка, главное - не скандальная, другие - деревенской выскочкой называют, воображалой. И наконец отправился к Марочниковой... Валек встал, прошелся по кабинету. - Что удивительно: живет она на Маяковского, в "золотом" кооперативе - высотный дом, улучшенная планировка и все такое... Снимает по договору, цена соответствующая. Да и попробуй отыщи в центре изолированную квартиру для найма. Ведь не так просто. Валек глянул вопросительно, я пожал плечами, но зарубка в памяти осталась. - ...Звоню, открывает, глаза заплаканные, болею, говорит, да не в том дело: спиртным слегка попахивает и вообще... Вручил повестку, напомнил, что стихи вам передать обещала. - Какие стихи? - удивился Петр, не знавший о деталях поручения. - Вот эти, - Валек снова развязал тесемочки и, вытащив лист синей бумаги со столбиком машинописных строчек, протянул мне. "Валерий Золотов. Моей лошади". Фамилия и название набраны заглавным шрифтом и заключены в жирную красную рамку. У этого псевдоса гипертрофированное и явно неудовлетворенное честолюбие - почва для комплекса неполноценности. Вот и разъяснение многих несуразностей его поведения. - Она пока искала этот листок, ругала своего приятеля на чем свет стоит. Видно, обозлена на него крепко. - Перемерив шагами кабинет вдоль и поперек, Валек подошел к чинно сидящему Петру и кошачьим движением положил ему ладонь на плечо. - А когда я выходил из подъезда, то лицом к лицу столкнулся с вышеупомянутым! Валек резко дернул Петра за руку, заломил кисть и взял на болевой прием. Тот слабо и безуспешно отбивался. - Перестань дурака валять... Вечно одно и то же... Нашел место... Отпусти! - Отставить! - скомандовал я. - Объясни толком, с кем ты столкнулся? Валек разжал хватку. - Это я так, засиделись, пора и размяться... - Здесь тебе не спортзал, - недовольно бурчал покрасневший от напряжения Петр, заправляя выбившуюся рубашку. - Выхожу из подъезда - Золотов, нос в нос! Он отвернулся и проскочил мимо... - Может, к кому другому шел, - по-прежнему недовольно бурчала побежденная сторона. - Тоже мне сыщик выискался! - Да нет, не к другому, - засмеялся Валек. - Пока он ехал в лифте, я мотнул по лестнице и постоял между этажами. Золотев пришел к Марочниковой! Та дверь открыла и говорит: "Что, адмиральский внучек, опять надо анкеты заново заполнять? Пошел к чертям собачьим!" А он так смиренно, с печалью: "Не сердись, девочка, я тебе все объясню... Пусти в дом, поговорить нужно, у Мэри дела плохие, не выпускают, хотя я и стараюсь..." И все, замок защелкнулся. - Валек похлопал напарника по спине. - Вот так. Петрушка, надо работать! Это тебе не в кабинете сидеть, дела подшивать... Тот досадливо отстранился и подошел ближе ко мне. - А что там за стихи? - Сейчас прочтем, - я повернул листок, чтобы он тоже видел текст. Крикливая, бурлящая толпа. Копыта, высекающие гром. Таким был этот жаркий день, когда Я взял тебя с собой на ипподром. Споткнулся конь или ошибся всадник, Победа будет равно далека, Но одному выигрыш - это праздник, Другому - только горсточка овса. Обидно за неравенство партнеров, Вдвойне обиднее, когда глядишь На лошадей красивых и здоровых И всадников невзрачных и худых. И у тебя мелькнет сама собой Мыслишка, затаенная слегка: Когда была бы я вон той гнедой, Не выбрала б такого ездока! Но скажет вам, не подбирая слов, И самый завалящийся жокей: Не лошадь выбирает ездоков, А всадник выбирает лошадей! Нет выбора и некуда деваться, И не тебе, и не гнедой решать, В какой конюшне вам тренироваться, Когда, куда, под кем и как скакать. Я положил синий лист на серые шершавые бланки протоколов. - Ну и что это значит? - спросил Петр. - И какое имеет значение для дела? - А то значит, что он ходил на ипподром, играл на тотализаторе, на какие, спрашивается, деньги? - пояснил Валек, поглядывая на меня: правильно ли сделаны выводы? - Нет, ребятки... Когда формулируешь мысли вслух, они становятся четче и определенней. - Здесь заключены интересные штрихи личности Золото па, которые никогда не отражаются в характеристиках, даже самых подробных и объективных. Если хотите, его философия... Лошади, женщины, жокей и прочая толпа, без выделения индивидуальностей, - серая плесень гам, внизу... Копошится себе, бежит, напрягается, переживает - и плевать на нее! А он, Золотев, высоко на трибуне, над всей этой биомассой, бесстрастный и хладнокровный наблюдатель. А может, не просто наблюдатель, может, вершитель судеб, сверхсущество, держащее в руках сотни уходящих вниз ниточек... - Ну и что? - повторил Петр. - Стишки-то к делу не пришьешь! - Конечно. Это не официальный документ, не характеристика и в данном конкретном случае - не доказательство. Просто ориентирующая информация, представляющая интерес для изучения личности. - А чего его изучать? - не унимался Петр. - Он же не обвиняемый, не потерпевший, просто свидетель. Резонный вопрос. Ведь мальчик не догадывается о существовании версии "Инсценировка". - Давайте по домам, ребята, спасибо за помощь. Завтра ознакомлю вас с делом, тогда все и обсудим. Практиканты, оживленно обсуждая открывающиеся перспективы, выкатились из кабинета. Я несколько минут посидел, расслабленно глядя перед собой, затем перечитал характеристики всех участников трагической вечеринки. Они действительно были одинаковыми, хотя и написаны разными словами. Вершикова "боролась за дальнейшее повышение культуры обслуживания клиентов, внедряла новые виды долговременного маникюра", Марочникова "вносила вклад в перевыполнение плана товарооборота, занимала передовые места в месячниках вежливости", Золотов "добросовестно относился к работе по благоустройству парков и микрорайонов, использовал прогрессивные формы вертикального озеленения". Все трое, безусловно, "активно участвовали в общественной жизни", проявляли "моральную устойчивость" и "политическую зрелость". Если бы эти документы заложили в компьютер с заданием выдать портреты охарактеризованных лиц, мы бы получили расплывчатые фотографии безликих близнецов среднего пола. Характеристика потерпевшего была более сдержанной, даже суровой: "Работал на судах загранплавания матросом второго, затем первого класса, после окончания курсов назначен мотористом, с работой справлялся, дисциплинарных взысканий не имел. Вместе с тем допускал безответственные высказывания в адрес лиц командного состава, проявлял пассивность в общественной жизни судна". Да-а... Если сравнить характеристики, то получалось, что Вершикова, Марочникова и Золотов были куда достойней представлять советского человека за границей, чем погибший Петренко. Но я в этом сомневался и в план расследования по новой версии включил пункты, позволяющие подтвердить или опровергнуть свои сомнения. Можно много пакостить тайком, скрываясь от посторонних взглядов, а на людях прятать свинячье мурло под маской благопристойности: улыбаться соседям, оказывать услуги знакомым, поддакивать начальству, участвовать в собраниях, голосуя как большинство, вовремя платить членские взносы - и считаться вполне приличным, достойным членом нашего общества. Только та, вторая, тайная жизнь обязательно оставляет следы. И их можно найти, если поставить такую цель и знать, где искать. Я набрал номер Крылова, затем переговорил с Азаровым. Не успел положить трубку - звонок, подумал - ответный: ребята что-то вспомнили. - Товарищ Зайцев? На проводе Чугунцов Борис Иванович, заведующий общим отделом горисполкома. - Слушаю вас, Борис Иванович! Голос был солидный, ответственный, вполне мог принадлежать Чугунцову, который действительно заведовал отделом горисполкома. Я не ожидал этого звонка и в первую секунду растерялся, но мой постоянного действия компьютер сработал мгновенно, определил линию поведения и даже внес в тональность ответа нотки взволнованной готовности, присущей реакции некоторых людей на обращения начальства. - Вы не могли бы проинформировать меня об обстоятельствах, в связи с которыми ведется расследование в отношении Валерия Золотова? Он у нас активный общественник, а сейчас ходит сам не свой, волнуется... Его, конечно, понять можно - история неприятная, что и говорить... Но к нему лично разве у вас есть претензии? Будь я не подготовлен, испытал бы недоумение: какое отношение имеет к нему Золотев? Но сейчас ответил с долей доверительности: - К сожалению, Борис Иванович, Золотов оказался изрядным проходимцем. И я думаю, что претензии к нему будут весьма серьезными. Трубка настороженно молчала. - Весьма и весьма серьезными, - усилил я напряжение. - Ну, гм, может быть, ошибка, мы его знаем с очень положительной стороны... - Я вас буду держать в курсе. Продиктуйте свой телефон. Продолжительность паузы была почти неуловимой и все же достаточной, чтобы ощутить замешательство собеседника. Раздайся в трубке короткие гудки, обман сразу стал бы очевидным. Но он назвал номер и авторитетно попрощался, я даже на миг подумал, что ошибся. Заглянул в календарь, отвернув несколько листиков назад, нашел телефон Чугунцова. Номера не совпадали. Может, действительно вернулся из отпуска и звонил с домашнего? Но почему эти цифры так знакомы? Медленно набрал их одну за другой... - Аварийная "Водоканала"! Все стало на свои места. Сразу после разговора с Пшеничкиным я навел справки и выяснил, что Чугунцов уже полмесяца находится в санатории. Но два раза использовать один трюк - это крайний примитив! Сплоховали, Валерий Федорович! А думаете, что, наоборот, схитрили, обвели следователя вокруг пальца, выведали следственную тайну. А какой переполох сейчас начнется! Затрясется паутина, забегает бульдогообразный псевдос, потерявший контроль над событиями, задергает все веревочки, которые окажутся под рукой. Омшком сильно он суетится! Возможное объяснение этого заложено в версии "Инсценировка", но она пока выстроена исключительно на интуиции, предположениях и повисает в воздухе у не имея ни одного факта, ни одного камня для опоры. Я не знал, что первый камень для фундамента новой версии появится уже завтра. Допросы девочек из "Фиалки" дали немногое: Вершикова в магазин не приходила, а Марочникова была довольно скрытной и мало рассказывала о своих делах, знакомых, времяпрепровождении. Но если для других молодых продавщиц парфюмерный магазин представлялся конечной целью в жизни чисто, тепло, тяжестей не таскать, пахнет приятно и дефицит под рукой, то она считала свою работу временной, бесцветной и скучной обязанностью в ожидании лучшего. Устраивалась в Аэрофлот, но подвел вестибулярный аппарат, пыталась стать стюардессой на туристских теплоходах, тоже что-то не заладилось, но потом влиятельный человек пообещал помочь и определить сразу на заграничные круизы - верой в такое счастье Марочникова жила уже несколько лет. Девочки были одеты по одинаковому стандарту, пахли одинаковой парфюмерией, говорили одинаковыми словами, одинаковым жестом закидывали ногу на ногу и доставали из сумочек одинаковые сигареты. Их очень занимало, почему прокуратура интересуется Марочниковой, и они одинаково нехитрыми способами пытались это выяснить. Когда они ушли, я подумал, что, встретив на улице, вряд ли узнаю одну или другую. Девочка из парикмахерского салона "Комфорт" на первый взгляд отличалась от продавщиц только необычным, с блестками, маникюром, большей информированностью о личной жизни Вершиковой да бойкой скороговоркой. - ...Наши встретили ее подружку - Галку из парфюмерного, та наплела с три короба: будто Машку кто-то изнасиловать хотел, а она его случайно ножиком пырнула... Надо же придумать такое! Нашли недотрогу! Мы тоже не святые, но чтобы каждую неделю новый кобель - это слишком! На машинах увозят, привозят, сигналят под окнами... Да поглядите, как она одета на свои восемьдесят рэ? Я выразительно осмотрел свидетельницу, однако она не смутилась. - Ну ладно, чаевые, это понятно, но когда каждый день новая шмотка никаких чаевых не хватит! Ловко устроилась, сразу и не скажешь, что из деревни... Только не все коту масленица, пусть теперь подумает. - Вы ее не любили? - Ха, а чего ее любить? Кто она мне? Сестра, родственница? Заглаженное косметикой личико излучало нескрываемую злобу и тем запомнилось: если встречу - не ошибусь. Когда свидетельница вышла, я почувствовал облегчение. Марочникова в назначенное время не явилась, зато Кобульян пришел минута в минуту. Это был полный крепкий мужчина с близко посаженными глазами и мясистым носом. Лицо его постоянно имело недовольное выражение - неудивительно при такой профессии. Сейчас его недовольству была еще одна причина. - Не понимаю, что за моду взяли следователи - по каждому делу допрашивать! - брюзжал он. - Мало того, что в суд вызывают... Вам разве что-то непонятно в акте? Или есть какие-то сомнения? Нет, надо перестраховаться и еще допросить Кобульяна! Ну что я скажу нового, кроме того, что написал в заключении? Скажите, что? Он обличающе наставил указательный палец. - Может, что-нибудь и скажете, Гаригин Оганесович. Сами понимаете, читать бумагу - одно, а разговаривать с живым человеком - совсем другое, - миролюбиво произнес я. Характер у Кобульяна тяжелый, и излишне раздражать его не следовало. Впрочем, предугадать заранее, что может вызвать его раздражение, было невозможно. - С живым человеком! - передразнил он меня. - Если бы мы требовали для работы живых людей, то как бы вы расследовали убийство? Это уже был черный юмор. - Распишитесь, что будете говорить правду, - холодно сказал я, переходя на официальный тон. - И расскажите о результатах исследования. Кобульян тяжело вздохнул и, смирившись, начал рассказывать. Он почти слово в слово повторил все то, что написал в акте, и замолчал, ожидая вопросов. - Скажите, вы ни на что не обратили внимания? Может, какая-то мелкая деталь, которой обычно не придают значения? - Что увидел, то написал, все детали в акте! Очевидно, по выражению моего лица эксперт понял, что перегибает палку, и продолжил более мягко: - То, что убийца - здоровенный лоб, вы и так знаете, преступление раскрыто и он арестован, насколько мне известно. - Подождите, подождите, Гаригин Оганесович, что значит "здоровенный лоб"? - То и значит, что пробил грудную кость. Не из пушки же он стрелял! А средний мужчина так не ударит. - А женщина? - подчеркнуто безразлично обронил я. - Что женщина? - хмуро переспросил Кобульян. - Женщина может так ударить? - А у вас разве подозревается женщина? - оживился он. Я промолчал. - Определять, кто нанес удар, - не в компетенции эксперта, это задача следствия, - нравоучительно произнес Кобульян. - Но могу высказать свое неофициальное мнение: за двадцать лет работы я повидал всякого, но чтобы женщина могла так ударить - сильно сомневаюсь! Эксперт понял, что вызван не зря, и настроение у него несколько улучшилось. - И еще одно, - Кобульян взял со стола линейку и зажал ее в кулаке. Обычно нож держат от себя, в сторону большого пальца, или к себе - в сторону мизинца. Соответственно раневой канал идет снизу вверх, - он взмахнул линейкой, - или сверху вниз, - он опять показал. - А в данном случае клинок вошел под прямым углом! Если потерпевший лежал, то это объяснимо... Кобульян замолчал, выжидающе глядя на меня. - А если налетел с разбега? - Тогда надо, чтобы его толкали паровозом, а оружие зажали в тисках! - Каков же механизм причинения травмы? - Чего не знаю, того не знаю, - развел руками эксперт. - Я же не ясновидец. Что мог - сказал, а разобраться во всех тонкостях - ваша задача! Проводив Кобульяна, я зашел в пустующий кабинет, где практиканты изучали дело Вершиковой и составляли собственные планы расследования. - Дайте-ка мне акт вскрытия! - Валек чуть в обморок не хлопнулся, когда его читал, по-моему, так до конца и не добрался! - довольно отыгрывался Петр, и по унылому виду напарника было видно,
Новая версия
ПЕТРЕНКО
Этот окраинный поселок в просторечии именовался "Нахаловкой", хотя только старожилы помнили времена, когда он оправдывал свое название. Через десяток лет здесь пройдут бульдозеры, расчищая место для нового микрорайона, а пока разномастные домишки, среди которых немало самостроя, бессистемно наезжают один на другой, путают улицы, переулки и тупики. Минут двадцать блукали мы с Вальком по издолбленным ухабами дорогам, пока не отыскали наконец нужный адрес. Пожилая женщина с добрым усталым лицом осторожно выглянула в дверь, зажимая под горлом ворот цветастого некогда халата. - Петренко здесь... живет? Слово "живет" я произнес с усилием. - А нету Феди, и куда делся, не знаю, - озабоченно сообщила она. - Как ушел пятого дня, так и нету. Может, уехал? - Следователь прокуратуры Зайцев, - привычным жестом я предъявил удостоверение. - Нам надо осмотреть его комнату. Язык не повернулся произнести слово "обыскать". - Из милиции, что ли? - удивленно спросила она, как бы отстраняя рукой документ. - Я в этих книжках не понимаю... Заходите, коли надо, только платок накину. Когда хозяйка появилась снова, я опешил, а Валек издал неопределенный звук - настолько неожиданным оказался на ней темно-синий с люрексом платок последний крик моды, с боем расхватываемый в комиссионных магазинах в первые же полчаса после открытия. - Федя привез, - пояснила она. - Соседка просила продать, да мне и ни к чему такой красивый, только как можно, ведь обидится... Хозяйку звали Клавдией Дмитриевной, жила она со старшей сестрой, которая вышла в таком же платке бордового цвета. - Расфуфырились старые, как на праздник, - прикрывая ладонью улыбку, сказала Клавдия Дмитриевна. - Люди-то к нам редко ходят... Только ключа от комнаты у меня нет, когда убирать, я просила, чтобы он свои оставил. - Этот? - Я показал на ключ. - Да, этот... - Она как-то с опаской протянула руку. - А где он сам-то? Неужто подрался? Милиция зря не приходит. - Так же нерешительно она отперла замок. Маленькая комнатка, стены оклеены желтыми обоями, старинный розовый абажур с бахромой, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью. Характерный для такого типа жилья запах сырости. На столе небольшая стопка книг - учебники. Я полистал "Физику" для десятого класса. - Готовился в мореходку поступать, - пояснила Клавдия Дмитриевна. - Вдруг загорелся на штурмана выучиться... Так что стряслось-то с ним? Не вдаваясь в подробности, я сказал, что Федор Петренко погиб, идет расследование, и необходимо сделать обыск в этой комнате. Переждав первую реакцию на печальное сообщение, попросил сестер быть понятыми, объяснил их права и обязанности, дал расписаться в документах, после чего приступил к делу. Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного. Под кроватью - шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей. - Сколько времени он у вас прожил? - С годочек, может, поболе. Да какое житье - только когда не плавает. Вот месяца полтора подряд, пока пароход в ремонте. Крышу чинил, бедный... По вечерам, бывало, втроем чай пили, о жизни беседовали. - О чем именно? - Да обо всем. Я свою судьбу вспоминала, как бедствовала в войну, как одна детей поднимала. Глаша за свое - она на фронте лиху хлебнула. Он про плавания рассказывал, про страны ихние... Парень неплохой, ничего не могу сказать. Главное - выпимши редко бывал, и то в последнее время. А девиц этаких, - хозяйка сделала неопределенный жест, - вообще никогда не водил. Я открыл чемодан. Английский шерстяной свитер, джинсовый костюм в пластиковом пакете, кипа ярких маек с броскими рисунками, два платья, несколько мотков мохеровой пряжи, очень красивые женские туфли и две пары босоножек, отрез переливающейся всеми цветами радуги ткани. - Шерше ля фам, - многозначительно проговорил Валек. - А может - обычная спекуляция, - предположил я. - Упаси Боже! - замахала руками Клавдия Дмитриевна. - Глаша, скажи! Не спекулировал он! Соседка просила: "Морячок, продай какие-нибудь хорошенькие вещички для дочери, все равно, мол, привозишь". А он ответил: "На продажу не вожу". - Вообще-то все вещи - одного размера, - сказал я. И обратился к хозяйке: - А девушка у него была? - Чего не знаю, того не знаю, врать не буду. На дне чемодана - несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки, магнитофонные кассеты, блоки жевательной резинки. Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу... Странно! Я с недоумением рассматривал вытянутый колбаской мешочек из необычной зеленой ткани - плотной, упругой, напоминающей клеенку или тонкий пластик. "Молния", тесемочки, крючки, петельки... Похоже, самодельный. - Что это такое? - спросила молчаливая сестра хозяйки. - А это товарищ Федора принес... - ответила Клавдия Дмитриевна. - А для чего - не знаю. - Какой товарищ? - перехватил я инициативу. - Такой представительный, из горисполкома. Валерий! Вот отчества не помню. - Почему "из горисполкома"? - Он же сам и говорил. - А почему вы думаете, что это он принес? - Да я как раз заглянула спросить что-то, вижу, он разворачивает, крутит перед лампой, вроде Феде показывает, дверь скрипнула - сразу убрал. А для чего она? - Часто он приходил к Петренко? - рискуя прослыть невежливым, я оставил вопрос без внимания. - В последнее время частенько. - А не знаете, что у них за дела? - Дела взаимные. Федя перед экзаменами волновался: желающих много, конкурс большой. Валерий помочь обещался, говорил, на заочном отделении у него есть свои люди. Но ему тоже от Федора чего-то надо было - все его уговаривал, коньяком угощал, золотые горы сулил. Дескать, совсем по-другому жить будешь, хозяином жизни станешь, тогда Зойка сама к тебе прибежит! А тот в ответ - ей совсем другое нужно, не в деньгах дело и не в тряпках. Валерий смеется: ничего, другие набегут, целая толпа, отбою не будет, останется только выбирать! - А о чем шла речь? - Вот этого не скажу. Я же только отрывки разговора слышала. - И какое впечатление производил на вас Валерий? - О, видать, человек влиятельный, со связями. Такой если захочет - все, сможет. И за нас обещал похлопотать, чтоб скорей квартиру дали. Ай да Золотов! Услышь он эту восторженность в тоне Клавдии Дмитриевны, был бы на седьмом небе от счастья. Меня так и подмывало разочаровать ее, но я сдержался. Оформил протокол обыска, потом записал показания Клавдии Дмитриевны и, прогнозируя дальнейший ход событий, предупредил, что придется ее еще побеспокоить и вызвать в прокуратуру. Дверь в комнату запер и опечатал. Вернувшись на службу, мы с Вальком и исправно отдежуривший на телефоне Петр принялись рассматривать зеленый мешочек. Я сжал его в кулаке, потом бросил на стол - ткань расправилась, принимая прежнюю форму. Расстегнул "молнию", пошарил внутри, нашел шов, с усилием - упругий материал пружинил - отрезал ножницами небольшой кусочек, положив в пепельницу, поднес спичку. Ткань оплавлялась, но не горела. - "Молния" и крючки пластмассовые, - сказал Петр, рассматривая непонятный предмет. - А если эту штуку свернуть и завязать тесемки, то крючки совпадут с петельками, застегнуть - и получается вот что... Мешочек напоминал теперь кружок колбасы, болтающиеся веревочки усиливали сходство. - Такой запах я когда-то слышал, - Валек поднес к лицу пепельницу, принюхался, потом обнюхал мешочек. - Да, точно! В техникуме после третьего курса проходили практику на радиозаводе, там стенд с токами высокой частоты огорожен ширмой из диэлектрической ткани. Однажды случайно прижег паяльником - вот и запомнил запах! Она только другого цвета была и потолще. - Раз ты такой опытный, объясни, для чего эта штука нужна, - въедливо спросил Петр. Валек передернул плечами. - Наверное, чехол какого-то прибора или детали... А может, изолирующий пакет... - Разберемся! - Я быстро отпечатал короткий запрос. - Сейчас Петр сходит в НИЛСЭ, и физики дадут точную справку! Действительно, ответ был получен в тот же день: "Представленное изделие изготовлено из синтетической ткани, применяемой в электро - и радиотехнической промышленности для защиты от вредных излучений". Но зачем такое "изделие" понадобилось Золотову и Петренко? Последние восемь лет из своих двадцати девяти Федор Петренко плавал. Вначале в каботаже, потом стал ходить за границу. Сейчас его сухогруз заканчивает профилактический ремонт, значит, была возможность допросить членов команды. После бесед с замполитом и старпомом я вызвал тех матросов, которые близко знали убитого. Начальство недолюбливало Петренко: его называли анархистом и демагогом, это означало, что держался он независимо, чинов и рангов не признавал, позволял дерзкие шуточки, любил "резать правду-матку". Товарищи по команде отзывались о нем, в общем, хорошо: душа нараспашку, смелый, рисковый, немного склонен к авантюрам. Слов на ветер не бросает, уживчив - для дальних рейсов это немаловажно. Больше всего рассказал о Федоре его сосед по каюте Василий Егоров здоровенный парень с красным, задубелым от ветра лицом. - Я с Федькой давно плаваю, жили всегда дружно. Отца у него не было, мать два года как умерла, дворником работала, выпивала. В газетах пишут - неполная семья с ненормальной обстановкой - причина преступности подростков. А причина-то вот где... - Егоров постучал кулаком в грудь. - В самом себе причина-то. Каждый сам себя делает. Федька речное ПТУ закончил, на баржах, буксирах плавал, потом курсы всякие, открыли визу. Но парень заводной, из уличных, я таких люблю, хотя лез на рожон, сам нарывался на неприятности. Замполиту при всех сказал: "Вот вы нас агитируете, капиталистов критикуете, а почему в инпортах все чемоданы ихними товарами набиваете?" - Он недоуменно покрутил головой. - К чему такое говорить! Раз - и прилепили ему "безответственные высказывания"! Грозились вообще списать... - Егоров вздохнул. - Вот вы не говорите, что с ним случилось, ну да, может, правда нельзя... - Скажите, Петренко собирался учиться дальше? - Появилась у него такая идея. Ни с того ни с сего. У него случались завихрения всякие... Раз зашел в каюту, а он панель отвинчивает. Снял, посмотрел и на место поставил. Я говорю: "Ты чего?" А он отвечает: "Смотрю, нет ли здесь тараканов". Свидетель округлил глаза и сделал паузу, чтобы я тоже почувствовал всю нелепость такого поведения. - А вы? - А я говорю: "Ты лучше пойди в трюм, крыс погоняй, если больше заняться нечем. А тараканы у нас пока еще не завелись". В общем, чудаковатый был парень, ну а кто совсем без причуд? У каждого ето-то свое. Курить можно? Егоров достал пачку иностранных сигарет, щелкнул диковинной зажигалкой. В рабочих, со сбиты - ми пальцами руках эти атрибуты "красивой жизни" смотрелись совершенно чужеродно. - Я думаю, учиться он из-за Зойки надумал, - вслух размышлял свидетель, выпуская дым. - Вначале вроде все у них складывалось, а потом... Мамаша воду мутила, графиню из себя строила, да и сама Зойка начала носом крутить. Она пединститут заканчивает. Федька и решил ее догонять. Найти девушку Федора не составляло большого труда. Институт, имя, размер одежды - сорок шестой, обуви - тридцать седьмой. Правда, занятие хлопотное, но я располагал двумя помощниками, которые с энтузиазмом занялись розыском и нашли Зою уже к полудню. В тот же день ее мама нашла меня. Когда в кабинет вошла увядающая женщина с надменным лицом и положила на стол повестку, я несколько удивился: по возрасту и внешнему виду она не походила ни на одного из вызванных свидетелей. - Что это такое? - грозно спросила она. - Повестка, по-моему, - разобрав написанную почерком Валька фамилию и имя - Крольченко Зоя, я уже понял, в чем дело, и мог детально предсказать дальнейший ход этого визита. - На каком основании моя дочь вызывается в прокуратуру? - Тон мамаши по-прежнему не предвещал ничего хорошего. - По какому праву вы собираетесь ее допрашивать? Зоина мама относилась к категории людей, которые очень хорошо знают свои права, но даже думать не хотят об обязанностях. Больше того, считают, что все окружающие чем-то обязаны им. - Вы отдаете себе отчет, что подобные вызовы компрометируют молодую девушку? Тем более - она студентка! Я пожалуюсь Первакову! Этим она продемонстрировала, что знает фамилию прокурора области и шутить не намерена. Одета неожиданная посетительница была дорого и кричаще. В ушах посверкивали бриллианты, на шее - массивная золотая цепь с кулоном, толстые пальцы обильно унизаны разнокалиберными кольцами и перстнями. Чувства меры она не знала. И полагала, что блеск дорогих украшений компенсирует неряшливую прическу, грубо наложенную косметику и облупившийся маникюр. Мое молчание ее озадачило, и она на минуту умолкла, чем я воспользовался. - Простите, как вас зовут? Она взглянула с таким недоумением, будто бы я заговорил по-японски. - Калерия Эдуардовна, ну и что? - Где вы работаете? Калерия Эдуардовна саркастически улыбнулась. - В гастрономе, заведующая секцией. Еще вопросы будут? Следующий вопрос напрашивался сам собой, но я сдержался - начнет жаловаться во все инстанции, придется отписываться, будут дергать, отрывать от дела, да и жаль непроизводительно тратить нервные клетки... Я отвел глаза от ювелирной выставки. Не время. Но ответить ей все равно придется, надо будет позвонить Грибову. - У меня есть вопросы к вашей дочери. И связаны они с Федором Петренко. Это имя сыграло роль искры, попавшей в бочку с порохом. - У нее нет ничего общего с этим проходимцем! Если он попался на контрабанде и говорит, что делал это для нее, - ложь! Какой мерзавец! А еще в родственники набивался! Сволочь и больше никто! Маска интеллигентности слетела с нее, как шелуха с арахиса, в изобилии продававшегося в гастрономе. - Ведите себя прилично, Калерия Эдуардовна! Не забывайтесь, вы не у себя на работе! Резкий тон подействовал, она сбавила тон, но останавливаться не собиралась. - Помолчите и послушайте меня! - Если не поставить ее на место, можно потерять несколько часов и работоспособность на остаток дня. - Во-первых, Петренко нет в живых и поливать его грязью, основываясь на собственных домыслах, по меньшей мере непорядочно. Вы знаете, что такое порядочность? Крольченко обмякла на стуле. - Во-вторых, по закону следователь имеет право вызвать и допросить в качестве свидетеля любое лицо. Любое! Для вашей дочери исключений не предусмотрено. Вы знаете, что такое требования закона? Вопрос был риторический, но она кивнула головой. - И в-третьих, уклонение от дачи свидетельских показаний является преступлением. Это вам известно? Она снова кивнула, не выходя из оцепенения. - Прекрасно. Тогда быстренько идите домой и пришлите ко мне Зою. Она и так задержалась. Вам все ясно? Калерия Эдуардовна еще раз кивнула и встала. - Было приятно с вами побеседовать. Если надумаете, заходите еще. Всего доброго. - До свидания, - ошеломленно пискнула она и пулей вылетела из кабинета. Зоя совсем не походила на свою мамашу. Изящная, красивая, со вкусом одетая. Известие, принесенное Калерией Эдуардовной, произвело на нее угнетающее впечатление. - Он покончил с собой? - В широко открытых глазах поблескивала влага. - Из-за меня? Он оставил записку? - Почему вы говорите о самоубийстве? - Мы расстались... Собственно, я порвала с ним... Он очень переживал, писал, давал радиограммы... Из последнего плавания привез целый чемодан вещей... Я, конечно, не взяла, хотя мама советовала - отдай деньги и ничем не обязана, а в магазине такого не купишь... Но ни к чему, раз все кончено... Он приходил в институт, встречал на улице, даже заходил домой, хотя они с мамой терпеть друг друга не могли... Она нервно комкала кружевной платочек. - Потом вроде успокоился, во время последней встречи сказал: "Есть два лекарства от любви - пуля в висок или другая любовь. Стреляться мне рановато, а лечиться надо. Попытаюсь влюбиться". Старался говорить бодро, а получилось как-то грустно, натянуто. И слова чужие. Мне его даже жалко стало. А сейчас мать пришла и говорит: "Впутал тебя Федька в историю! В прокуратуру вызывают! Видно, руки на себя наложил и записку оставил, что из-за тебя..." - Если вы волнуетесь только из-за этого, то напрасно. Ни в какую историю вы не впутались. - Ну зачем вы так... - Она действительно обиделась. - Как бы ни было, а Федора нет в живых. Ужас! Какой ужас! - Зоя сжала пальцами переносицу. - Что с ним случилось? - Петренко убит. Сейчас ведется расследование, и вы должны нам помочь. - Убит... Как же так... Кто мог его убить? - Она недоумевающе смотрела на меня. - Я готова вам помочь, но я же совершенно ничего об этом не знаю... - Расскажите о Федоре. Что он был за человек, с кем дружил, почему вы расстались. - Расстались? Не знаю... Мама его не любила: он ей как-то нагрубил. Я вспомнил Калерию Эдуардовну - немудрено! - ...И вообще мама считала, что он мне не подходит: без образования, человек не нашего круга. Я представил "круг" Калерии Эдуардовны. Тут она была права. - К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже. - Значит, она вас убедила? - Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни. - А как вы, вы лично относились к Федору? - В общем-то, он парень неплохой... Но потом присмотрелась и поняла: мама права. - Вот как? - Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что травму получит, спишут на берег или визу закроют... Не сможет ходить за кордон - и все. Без специальности много не заработает. От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей. - Понятно... А кого из знакомых Федора вы знали? - Только Валерия Золотова. Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица. - Кто такой? - Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает - он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала - вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет. Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в "круг" заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко. - Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали. Я представил содержание этих светских бесед. - Что общего у Федора с Золотовым? - Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован... Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится - с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют... Непонятно как-то... Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать? - Скажите, как Федор вел себя с женщинами? - Что вы имеете в виду? - вскинулась Крольченко. - Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать. - Ложь! Гнусная и грязная ложь! - возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. - Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое... - Она отвернулась. - В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы - моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите - никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет! Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня. - Вы, надеюсь, ей не поверили? - Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают. Порыв прошел, Зоя опустила голову. - Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы... А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо... Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать... Можно мне уйти?