– У нее было оружие?
– Пистолет. Как я слышал.
Я опустил глаза.
– В общем, Хен, я подошел не затем, чтобы почесать языком, а чтобы сказать, что у тебя имеется друг – на случай, если он тебе нужен.
Я не знал, что делать с его заявлением, и потому промолчал.
– Насчет него есть кое-какие вопросы, – прибавил он. Покосился на Ишмаэля, затем вновь повернулся ко мне. – Сам-то я думаю, что людям не следует лезть в чужие дела. Но опять же, я их олдермен, так что они, как правило, звонят мне, когда им что-то приходит на ум.
Я правда не знал, что на все это ответить. Он, похоже, прощупывал почву, но с какой целью, я понятия не имел.
– Много, наверное, на тебя навалилось, – допустил он.
– Вот ты где, Иши! – Сестра Асенсьон, выхватив Иши взглядом, направилась к нам через широкий церковный вход. – Нам в молодежной группе тебя не хватало.
Ишмаэль закусил губу.
– Что случилось? – Сестра, нахмурив брови, перевела взгляд на меня.
– Сару арестовали, – ответил Гэллант.
– О, боже, – воскликнула сестра. – Ишмаэль, ты в порядке?
Он насупился и отвернулся.
Из ближайшей к нам двери вышла мисс Стелла Кросс. Она перехватила мой взгляд.
– Я слышала о… в общем, о том, что случилось, – сказала она срывающимся от распиравшей ее энергии голосом. – Теперь, возможно, ситуации можно будет придать более приемлемый поворот.
– Прошу прощения? – сказала сестра Асенсьон.
– Пора принимать меры, – заявила мисс Стелла.
– Они уже приняты, – сказала сестра.
– Он должен жить в нормальных условиях.
– Он уже живет в нормальных условиях, – возразила сестра.
– В приличном доме, – продолжала мисс Стелла. – Наверняка найдется приятная пара, которая…
Сестра фыркнула.
– О нем уже заботится приятная пара.
– Я считаю, что мы обязаны руководствоваться интересами мальчика. С учетом того, что его мать в тюрьме, суду придется принять решение. Все зашло чересчур далеко. И события прошлой ночи только усугубили дело. Ребенок не должен видеть, как его мать уволакивают офицеры полиции.
– Я не знал, что Сара приедет, – сказал в свое оправдание я.
– Ты обязан был понимать, что однажды она объявится. Она или ее дружки, или бог знает кто еще, если вспомнить, с кем она водится. Ребенку небезопасно находиться в подобной среде. Не хочу никого оскорбить, но я на самом деле считаю, что мы должны действовать, исходя прежде всего из интересов ребенка. После того, что сотворили твои родители, и с учетом того, кто ты такой… и того образа жизни, который ты выбрал… Хен, серьезно, о чем ты только думаешь?
– Не знаю, о чем думает Хен, – сказала сестра, – но я думаю вот что: мы должны научиться поддерживать друг друга в трудные времена и предлагать любую посильную помощь.
– Я и пытаюсь помочь, – сказала мисс Стелла. – И я думаю об учении церкви касательно семьи и правильного воспитания детей, за что не собираюсь приносить извинений. Мы игнорируем ее постулаты себе же в ущерб. На свете есть миллион матерей-одиночек, которые скажут вам то же самое. Ребенку нужен приличный дом с нормальной матерью и нормальным отцом. Церковь никогда не говорила другого.
– Семьи бывают разные, – возразила сестра. – Есть приличные, есть не очень, но и те, и другие заслуживают, чтобы им помогали.
– Сестра, я знаю, у вас либеральные взгляды, но, если не брать в расчет «Монашек на автобусе» и все в таком духе, я не верю, что мы помогаем людям, когда потворствуем поведению, которое явно противоречит учению церкви. («Монашки на автобусе» – так называется группа радикально настроенных монахинь, которые придерживаются взглядов, не совпадающих с официальной позицией Ватикана /на аборты, повторные браки, гомосексуализм и так далее/ и, путешествуя на автобусе по США, выступают против социальной несправедливости – прим. пер.)
– Каким образом то, что Хен заботится о племяннике, противоречит учению церкви?
– Вы знаете, что я имею в виду.
– О да, мисс Стелла, боюсь, тут вы правы.
– Отец Гуэрра не разделяет ваших либеральных взглядов на дело.
– Отец Гуэрра, вне всяких сомнений, волен иметь свое мнение.
– Другими словами, вы считаете, что я педофил, – сказал я, внутренне съежившись от неловкости и какого-то ошеломленного недоверия.
– Честно говоря, я не знаю, что еще думать, – заявила она. – Генри, ты ведь и сам понимаешь, насколько ты непригоден. Таким, как ты, нельзя находиться рядом с детьми. Это же ясно, как день.
– И что, так думают все? – спросил я.
– Конечно же нет, – отрезала сестра Асенсьон.
– Естественно, да! – гневно возразила мисс Стелла.
К этому времени вокруг нас собралась небольшая толпа прихожан, привлеченных нашими сердитыми голосами. Даже отец Гуэрра переместился поближе. Его облачение, пока он шел, колыхалось, словно по церковному крыльцу гулял ветерок.
Мне было до крайности не по себе. Хотелось, чтобы бетонные ступеньки разверзлись и поглотили меня. Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, как-то ответить, постоять за себя – но смог воспроизвести только короткий стон.
– Мисс Стелла, это так недостойно, – сказала сестра Асенсьон – резко и очень не по-христиански разгневанно.
– У меня есть своя точка зрения, и я имею право заявить о ней вслух. Я говорю лишь то, что очень многие думают, но боятся сказать. Мальчику нужен нормальный дом, а не парочка «голубых», которые бог знает что планируют с ним сотворить. У нашего терпения есть предел. Отец, я права?
– Дамы, – сказал отец Гуэрра с этим своим легким акцентом. – Такие вещи, пожалуй, следует обсуждать не при всех.
– Я говорю то, о чем все прочие думают, но боятся сказать.
– Мисс Стелла, при всем уважении, но мне думается, что вы ошибаетесь, – внезапно сказал мистер Джо.
Я забыл, что он на моей стороне.
– Лично я ничего такого не думаю, – продолжил он, сильно, по-южному растягивая слова. – И мне думается, что найдется много народу, который тоже так не считает и которому не особо понравился бы тот тон, каким вы разговариваете с этим молодым человеком. Вы, мисс Стелла, похоже, предполагаете, будто бы одно то, что этот парень гомосексуалист, делает его заодно педофилом. Я бы напомнил вам, что научного подтверждения вашему заявлению нет.
– Мистер Джо, я понимаю, что вы олдермен, и я уважаю вас за службу нашему городу, но мне не кажется, что вы компетентны в данном вопросе. Мы говорим об учении церкви, а не о каких-то там либеральных тезисах, которые вы вычитали в «Нью-Йорк Таймс». Мы говорим о том, что либеральная пропаганда разрушает семьи нашего города и нашей страны, и я, например, этого не потерплю. Я не стану молча смотреть, как этого мальчика развращает заблудший дурак, который считает, что люди должны принимать его и одобрять все его глупости.
– Как по мне, мисс Стелла, семью тут разрушаете вы, – с улыбкой ответил он.
– Я пытаюсь спасти это дитя.
– Спасти от чего? От жизни с людьми, которые любят друг друга и хотят принять его в свою семью?
– Они извращают традиционные семейные ценности, и нам нельзя с этим мириться. – Она разве что не кричала.
– Семьи, мисс Стелла, бывают самые разные.
– Ущербные семьи, – огрызнулась она. – Да-да, именно так! В мире много самых разных ущербных семей – благодаря вот таким вот людям, как вы, которым не хватает смелости постоять за порядок.
– Дамы и господа, пожалуйста, – вмешался отец Гуэрра, поднимая ладони. – Я все-таки полагаю, что мы, будучи братьями и сестрами во Христе, должны обсуждать такие вопросы в частном порядке.
– Прекрасно! – огрызнулась мисс Стелла. – Как скажете. Вы сообщили Генри, что на следующем собрании приходского совета мы собираемся обсудить его участие в хоре? Я лично прослежу, чтобы этот вопрос был рассмотрен в надлежащем порядке, что пора сделать уже очень давно. Генри, собрание состоится в пятницу вечером, и я думаю, тебе стоит там быть.
Сестра Асенсьон бросила на меня несчастный, страдальческий взгляд. Отец Гуэрра не смотрел в мою сторону.
Я молча подобрал с пола гитару, взял Ишмаэля за руку и ушел.
Глава 62
Тишина в кафе
– Как ты, малыш?
Ишмаэль не ответил. Как и я, он держал в ладонях шоколадный коктейль. Я пытался успокоиться и собраться с мыслями.
Он не хотел говорить ни о своих чувствах, ни о вчерашней ночи, ни о своей матери, ни о том, где она, что с нею будет, в чем ее обвиняют, где держат и какие у него по этому поводу чувства. И я понятия не имел, что он вынес из разговора на церковных ступеньках.
– Хочешь поговорить об этом? – спросил я.
Он покачал головой – едва уловимо. Я не заметил бы, если б не смотрел на него. По крайней мере, он слушает. По крайней мере, он меня слышит. Когда он будет готов, тогда и заговорит.
– Люблю я эти коктейли, – сказал я, чтобы завязать разговор.
Он, словно отвечая, прихлебнул из стакана.
– Твоя мама больна, – как бы между прочим проговорил я. – Ты ведь знаешь об этом, верно? Ей плохо. Она сейчас не в своем уме. Когда люди связываются с плохими вещами вроде наркотиков, они становятся чуть-чуть сумасшедшими. Твоя мама… то, что она сказала вчера… Иши, это неправда. Она не понимала, что говорит. Я надеюсь, что скоро она попадет к врачу. Быть может, он ее вылечит.
Он ничего не сказал.
– Я знаю, что она тебя любит.
Тишина.
– Ты в порядке? Вкусный коктейль?
Он еле заметно пожал плечом.
Глава 63
До чего дошло дело
Во время ужина Шарла залаяла, и я пошел к двери посмотреть, кто приехал.
Калкинс припарковал свой патрульный автомобиль – сбоку на нем было написано: «Шеф полиции Джим Калкинс» – рядом с моим маленьким побитым пикапом, медленно вылез наружу и наградил меня долгим взглядом.
– Ну, Хен… – сказал он.
Видишь, до чего дошло дело, казалось, говорил его взгляд.
– Да, – согласился я.
– У Сары большие проблемы.
– Я знаю, – ответил я.
– Твоя сестра – бегунок.
– Кто?
– Наркокурьер. Перевозила наркотики через границу штата и в Алабаму. Она клянется, что ничего про это не знала, просто ехала с тремя мужчинами, с которыми познакомилась в баре. Так оно или нет, но она и ее приятели устроили в Маскл-Шоалс потасовку. В итоге человек был застрелен. Мы получили запись с камеры наблюдения, на которой есть и она, и подозреваемые, и жертва. Они встретились в магазине. Это случилось две недели назад. Может, потому она и ушла тем вечером и не вернулась.
Я слушал все это в полном молчании.
– Еще мы взяли ее на хранении. Предположительно льда.
– Она умоляла помочь ей деньгами, чтобы купить себе что-нибудь, – сказал я. – Почему она не приняла то, что у нее было с собой?
– Не знаю, – просто ответил он. – Может, она сидит не на льде.
– Я даже не знаю, что это – лед, – признался я.
– Элитная версия метамфетамина. От него дольше эффект. Он чище, как они говорят, не то, что всякая разбодяженная чепуха. И намного дороже.
– О.
– Когда придут результаты анализов на токсины, нам станет яснее, что именно она употребляет. Конечно, она десятью разными способами нарушила свой испытательный срок. Добавь сюда обвинения в пренебрежении родительскими обязанностями и создании угрожающей ситуации для ребенка, и получится полный абзац. Просто подумал, что стоит держать тебя в курсе дела. Завтра утром ей будет предъявлено обвинение, и я не удивлюсь, если за нее назначат сто тысяч залога, а то и больше. Если захочешь с ней повидаться, то она будет в окружном изоляторе.
– Спасибо.
– Как ее мальчик? Нормально?
– Ну, сегодня он немного тише обычного.
– Мне очень жаль, Хен. Честное слово. Не люблю, когда вмешивают детей. Дети бесценны. И тем не менее. Лучше принять меры сейчас, пока он еще маленький.
Посвятив меня в курс дела, он, однако, не спешил уходить.
– Что-то еще? – спросил я.
Он сделал глубокий вдох.
– Знаешь, Хен, дело твоих родителей… оно ведь еще открыто.
– Еще открыто?
– Я не удовлетворен, Хен.
– Чем именно?
– Думаю, ты сам знаешь, чем.
– Шеф Калкинс, я понятия не имею, о чем вы. Моя мать убила отца. Потом убила себя. Я пришел домой и нашел тела. Вот и все, что я знаю.
Он пристально посмотрел на меня этими своими бульдожьими глазами, словно прикидывая, верить мне или нет.
– Я не имею ни малейшего представления о том, что вы имели в виду и что пытаетесь выведать. Может, просто скажете прямо?
– Одной из тем, возникших по ходу наших с Сарой бесед, была личность отца ее мальчика, – выдал он.
Ничего больше он не сказал, и его слова остались висеть между нами точно наживка.
– И? – сказал я.
– Ты не знаешь его?
– Она никогда нам не говорила.
– Хен, к чему тебе играть в эти игры?
– Сэр, ни в какие игры с вами я не играю. Я предполагал, что она родила от какого-то знакомого парня и не захотела создавать ему неприятности. Я миллион раз спрашивал ее, кто отец. Я умолял, чтобы она рассказала, обещал помочь выбить из него алименты. Ну или чтобы Иши, по крайней мере, знал, кто его папа. Но она так и не рассказала. Насколько я знаю, ни мне, ни другим. Она точно не говорила, что ее изнасиловали. И вообще, я не понимаю, какое отношение это имеет к маме и папе?
– О, Хен, я думаю, очень большое.
Он все смотрел на меня, будто ждал, когда же я проболтаюсь… но насчет чего, я не знал.
– Я не знаю, что еще вы хотите услышать, – сказал я устало. – Правда не знаю. Если б я знал, кто отец, то нашел бы ублюдка и как минимум заставил бы его платить алименты. Окей, ты сделал кому-то ребенка, отлично, но поведи себя как мужчина. Объявись и помоги ей. Не будь до конца своих дней проклятым козлом.
– Ты правда не знаешь? – спросил Калкинс.
– Я правда не знаю. Сколько раз вам еще повторить? Если знаете вы, то, может, скажете мне? Что, это какой-то огромный секрет? Я так не думаю, если только папаша не человек вроде вас.
Он тяжело вздохнул.
– Ну? – надавил на него я.
– Хен, отцом был твой папа, – наконец сказал он.
– Мой папа?
– Так сказала нам Сара.
Мне вдруг стало нехорошо.
– Она забеременела от папы? – не веря своим ушам, вымолвил я.
– Мы всегда это подозревали, – признал он.
Я опустился в кресло-качалку. Из меня словно вышел весь воздух.
– От моего папы? – снова сказал я.
Калкинс смотрел на меня, словно пытаясь решить, не устраиваю ли я представление.
– Она забеременела от папы? – Я стиснул руки и, чувствуя, как мой мир начинает разваливаться, зажал их между колен. Я никак не мог заставить себя поверить в то, что я слышу. – От моего папы? Какого черта мне никто не сказал? – Меня окатило волной дикого ужаса.
– Твоя мама привела Сару в участок, – продолжил он. – Она хотела знать, кто отец. Хотела выдвинуть обвинения. Саре было всего тринадцать, когда она забеременела, и четырнадцать, когда ребенок появился на свет. Это было преступление, Хен. Мы все это знали. Думаю, у твоей мамы, как и у меня, были свои подозрения, но Сара не сказала нам, кто был отцом. Не проронила ни слова. А потом в один прекрасный день твоя мама стреляет в твоего папу. Вот так, ни с того, ни с сего. Безо всякого повода. Понимаешь, к чему я клоню?
– Мама узнала? – сказал я.
– Дело в том, Хен, что твоя мама была невысокой. И если бы она на самом деле стреляла в твоего папу, то траектория выстрела была бы другой.
– Не понимаю.
– Твоя мама была пять футов три дюйма ростом. Тот, кто стрелял в твоего отца, был дюймов на семь выше ее, если только во время выстрела, что маловероятно, он не встал на колени. Когда ты сидишь на полу и стреляешь в кого-то, то траектория будет направлена вверх под углом почти в сорок пять градусов. А когда ты стоишь – как оно чаще всего и бывает, – то угол не может быть таким острым. Теперь понимаешь?
Я никак не мог уложить в голове эту бессмыслицу об оружии и траекториях, и, если честно, на все эти тонкости мне было плевать.