– Иши его племянник.
– Не заводись. Я просто рассказываю. Людям интересно…
– Что именно?
– Что вы с ним собираетесь сделать.
– И что, по-твоему, мы собираемся сделать? Принести его в жертву языческим божествам? Посадить в подвале на цепь? Продать на блошином рынке?
– Ты же знаешь, какими могут быть люди.
– Просто отсоси, Ларри. Окей?
– Спасибо, Сэмми, но я воздержусь.
– Слишком много микробов? – предположил я.
– Если ты не против, я бы предпочел не умирать от СПИДа, – отпарировал он. – Плюс это тоже будет инцест, а я не по этому делу. Ребят, у вас есть что поесть?
– Незараженного СПИДом – нет, – ответил я.
– Ты такой юморной, Генри Гуд, – сказал Ларри. – Тебе надо стать комиком. Будешь нашим южным эквивалентом Джоан Риверз. Только вместо «Монологов вагины» будешь толкать «Монологи пениса».
– Я начну с монолога о твоем пенисе. «Пенис, которого нет».
– А потом прочитай о своем. «Хер с горы».
– Прекратите уже, а? – потребовал Сэм. – Ну ей-богу.
– Мы просто общаемся, – сказал я. – Раз он собрался подвергнуть себя риску заражения нашими многочисленными микробами, нам стоит, по крайней мере, перекинуться с ним парой шуток перед тем, как мы сядем ждать, когда он умрет.
– Ребят, серьезно, – сказал Ларри. – У вас есть какая-нибудь еда? Я весь день ничего не ел.
– Мы тебе не гребаная гостиница, – огрызнулся Сэм.
– Ты сказал плохое слово, – осуждающе проговорил Иши.
– Вот такой я плохой, – согласился Сэм.
– У вас нет каких-нибудь батончиков, пончиков или плюшек? – спросил Ларри.
– Ты же знаешь, шлюшек мы тут не держим, – напомнил я.
– Ты такой остряк, Гуд, я сейчас лопну от смеха.
– Это меньшее, что ты можешь сделать, – сказал я. – Но у нас есть много козьего молока.
– Ты знаешь, какое оно грязное? Вы же не пастеризуете его. И микробы… Господи боже мой, и как вы только можете пить эту дрянь?
– Оно вкусное, – сказал я. – Ты попробуй.
– Из-за тебя меня сейчас вырвет.
– Лучше наружу, чем внутрь, только, пожалуйста, не на ковер.
– Это молоко – настоящая мерзость. Надеюсь, ты не накачиваешь им бедного мальчика. Иначе он умрет от какой-нибудь кишечной инфекции, или от стригущего лишая, или бог знает еще от чего. Господи, речь идет о козе. Ты знаешь, что у семиста сорока миллионов людей на земле есть глисты? Откуда, по-твоему, они их подцепили?
– Он всегда был таким? – спросил я у Сэма.
– Если у вас нет еды, то я пошел к маме, – объявил Ларри.
– Я думал, ты и так живешь со своей мамой, – сказал я. – В духовке осталось немного жареной курицы.
– Хен, ты лучше всех.
– Не за что, попрошайка. Может, ты не откажешься и от нашего пива?
– Спасибо. Думаю, не откажусь. Только я налью себе сам.
Ишмаэль хихикнул, глядя, как Ларри побрел к нам на кухню.
Глава 30
Я хочу к маме
– Дядя Хен?
– Да?
– Что будет, если мама никогда не вернется?
Я посмотрел Ишмаэлю в глаза и постарался не выдать то, насколько этот вопрос испугал меня.
– Я не знаю, – ответил я наконец максимально бесстрастно, пока укрывал его.
– Я останусь жить с вами? – спросил он.
– Если захочешь. Ты хочешь?
– Я хочу домой.
– Знаю. Мне жаль.
– Я хочу к маме.
– Знаю, хороший мой.
Эти два слова вырвались у меня прежде, чем я успел их остановить. Я покраснел, почувствовав себя неловко и необъяснимо глупо. Но он, кажется, не заметил.
– Почему она ушла?
– Я не знаю, – признался я.
– Она разозлилась на меня?
– Уверен, что дело было не в этом.
– Я сказался ей, что стану лучше́е.
Он начал плакать, и оно кольнуло меня, достало до самого сердца.
– Мне жаль, – сказал я, поглаживая его по щеке, убирая волосы с его глаз, пытаясь утешить его, но не зная, как. Он даже не плакал, а горестно всхлипывал, словно, хоть и был измотан своим несчастьем, но сопротивляться слезам просто не мог.
– Я же сказался ей, дядя Хен, – простонал он.
Я сидел с ним до тех пор, пока он не заснул изнуренным сном.
Глава 31
Теперь будем ждать
– Ну? – опершись локтем о подушку, сказал Сэм. – Ты поговорил с Калкинсом?
– Да, – ответил я.
– Значит, теперь будем ждать.
– Ждать чего?
– Станем ли мы родителями.
– Родителями?
– Почему нет? Мы станем классными папами.
– Ты, может, и да, – сказал я.
– И ты тоже, – сказал он с нажимом.
– Я не уверен, хочу ли я.
– Что? – Его тон был возмущенным.
– Я не знаю, правильно ли будет так поступать.
– А что будет правильней? Сдать его в сиротский приют?
– Его мать может вернуться хоть завтра, так что я не вижу смысла беспокоиться на эту тему.
– Если она вернется, ее задницу арестуют, Хен. И отправят в тюрьму. И лишат родительских прав. Если ты не возьмешь его, все может кончиться тем, что он попадет в детский дом.
– Может, так для него будет лучше.
– Ну и говнюк же ты, Генри Гуд!
– Просто пытаюсь быть честным.
– Скорее, пытаешься быть мудаком.
– Может, удосужишься притормозить и подумать о том, чего могу хотеть я?
– Что ты хочешь?
– Я никогда в жизни не представлял себя ответственным за такого ребенка. Сэм, он едва разговаривает, и отчего-то я сомневаюсь, что он умеет читать и писать. Я понятия не имею, водила ли Сара его в школу. Ты говоришь о ребенке с кучей проблем.
– То есть, он недостаточно хорош для нас, так?
– Я не это имел в виду.
– А что же?
– Сэм, ты вообще его видел?
– Естественно, да.
– У него не совсем все винтики вертятся, нет? Мисс Ида интересовалась, не дурачок ли он.
– При чем здесь это?
– У него много проблем, Сэм.
– И что?
– Я не знаю, годимся ли мы с тобой для того, чтобы помогать такому ребенку. Нельзя вводить его в свою жизнь, когда мы даже не знаем, не расстанемся ли через пару лет, не говоря уже о том, будем ли вместе до конца наших дней.
– Вау, – тихо проговорил Сэм с таким лицом, словно я ударил его.
– Ты, знаешь ли, шлюшка, – сказал я. – Последние четыре года, пока ты живешь здесь, тебе – предположительно – удавалось удерживать член в штанах, но это же не продлится вечно, ведь так?
– Серьезно? Опять начинаешь?
– Прости, но это правда. Лично я, Сэм, за всю жизнь спал только с тобой, но вот ты… Господи! Тебя не просто так прозвали Пенисом Оксфорда, штат Миссисипи.
– Да, в колледже у меня было несколько увлечений. Подумаешь, большое дело. В итоге я осознал, что ты мой единственный. Ты всегда был моим единственным. Просто я этого не понимал.
– Я был бы счастлив тебе поверить.
– Так что же не веришь?
Я не ответил.
– Я думал, мы договорились больше не поднимать эту тему, – сказал он.
– Если хочешь знать правду, я только и делаю, что сижу и жду, когда тебе станет скучно, и ты меня бросишь. Иногда мне хочется, чтобы это уже случилось, и все.
– Хен, мы обсуждали это сто миллионов раз. Этого не случится. Я не виноват, что ты не хочешь мне верить.
– Напротив, очень хочу.
– Так почему же не веришь?
– Не знаю.
– А я знаю. – Он придвинулся ко мне и поймал мою руку. – Я знаю о тебе и о твоих комплексах все. И нахожу их очаровательными.
– Я не шучу.
– Я знаю. Я тоже не шучу, и когда-нибудь ты увидишь, что ты – мой единственный, Генри Гуд. И был им всегда. Просто мне понадобилось время, чтобы это понять. И кстати, Пенисом Оксфорда меня называл только Ларри, и он преувеличивал. Я переспал с шестью парнями – и только. Не совсем Мария Магдалина, по-моему. Им всем было до тебя далеко, но я был молод, озабочен и глуп.
– Ты влюбил меня в себя, а потом бросил и свалил в колледж. Тоже мне, истинная любовь называется.
Он улыбнулся.
– По-твоему, это смешно? – спросил я.
– Обожаю, когда ты начинаешь ворчать.
– Что бы ты сам почувствовал, если бы я уехал и переспал с шестью парнями?
– Если бы оно добавило тебе счастья, мне было бы все равно.
– Это просто слова.
– А может, я люблю тебя, среди прочего, еще и за твою верность. Я знаю, что ты не станешь ходить от меня налево.
– Мне бы такую уверенность.
– Ты обретешь ее. Но все это не помогает решить нашу проблему.
– Какую? – спросил я.
– С Иши.
– О.
– Я думаю, что мы с тобой станем замечательными родителями.
Я ничего не ответил, только покосился на его горящие безбашенностью глаза. Ишмаэля могла ожидать куда более ужасная участь, чем родители в нашем лице. Мы, по крайней мере, будем любить его.
– Я не знаю, смогу ли, – признался я.
– Мы с тобой словно молодая женатая парочка, где девушка внезапно узнает, что беременна. Так что… мы поступим ровно так, как поступают все остальные.
– И как же?
– Сделаем вид, что все хорошо, Хен. Поплывем по течению и так далее. На самом деле, к появлению детей нельзя подготовиться. Ты либо оказываешься на высоте, либо нет.
– Ты правда этого хочешь, да?
– Я думаю, это будет занимательный опыт.
– Занимательный?
– Я никогда не представлял себя отчимом, но мне кажется, я справлюсь с этой ролью отлично. А ты что думаешь?
– Я думаю, что тебе нравится бросаться в воду, не разбирая броду, и плевать на последствия. Но речь идет о жизни ребенка. Мы не можем позволить себе облажаться.
– Я восхищаюсь твоей чувствительностью.
– Не издевайся.
– Я и не издеваюсь. Из нас двоих ты всегда был самым практичным, и я этим твоим качеством восхищаюсь.
– О, да иди ты.
– И все-таки нам придется принять решение.
– Мы даже не понимаем, во что мы ввязываемся.
– В жизнь, – твердо ответил он. – Вот во что, Генри Гуд. А жизнь – штука сложная.
– Легко тебе говорить.
– Мы же обсуждали усыновление.
– Это были обычные разговоры.
– Хен, оно пойдет нам на пользу. И мы нужны этому малышу. Только не говори, что ты настолько бессердечный ублюдок, что отправишь его в приют.
– Никогда.
– Тогда в чем проблема?
Я обхватил руками коленку и уставился на свои пальцы.
– В чем? – не уступал он.
– Ты сам знаешь, в чем, Сэм. Прошло три года, и я до сих пор пытаюсь прийти в себя, но никак не могу. Бывают дни, когда я даже не поднимаюсь с постели. Ты это знаешь.
– Тебе стоит снова начать принимать те таблетки.
– Они мне не по карману.
– Я миллион раз говорил, что буду счастлив помочь тебе заплатить за них.
– Я не хочу от тебя благотворительности.
– А я не хочу прийти домой и увидеть, что ты повесился на потолочной балке.
Я ничего не ответил.
– Мы со всем справимся, Генри Гуд, – сказал он, обнимая меня. – Вот увидишь. У тебя же есть Сэмстер, а Сэмстер так легко не сдается. Мы пройдем этот путь вместе, и когда дойдем до конца, ты увидишь, что я по-прежнему стою рядом с тобой.
– Ты просто так говоришь.
– Я люблю тебя.
– О, заткнись.
– Даже когда ты ворчишь, мое сердечко от тебя обмирает. И не сегодня-завтра однополые браки в великом штате Миссисипи станут легальными, и мы с тобой пойдем к алтарю и соединим наши судьбы, и именно так все и будет. А на медовый месяц мы отправимся в Новый Орлеан, и съедим пропасть лобстеров, и выкурим тьму косяков, и помочимся в залив, и вернемся домой мистером и мистером Сэм Рейкстро.
– Да неужели?
– Ты возьмешь мою фамилию. Да-да, и ты сам это знаешь, поэтому не изображай мне тут возмущение. Ты будешь моим, а я буду твоим – пока смерть не разлучит нас, – так что привыкай давай заранее к этой идее. И еще у нас будет сын, поскольку мы усыновим Иши, и все станет официально. Будем как в «Американской семейке».
– Скорее, как в «Женаты… с детьми». И вообще, для шлюшки-изменщицы ты слишком самоуверен.
– Самоуверенность – это мое второе имя. Ну все, где там твоя свистулька? Я хочу с ней поиграть.
– Оставь мою свистульку в покое.
Он дотянулся до моей талии.
– Вот, откуда я знаю, что ты меня любишь, – сказал он.
– Откуда?
– Стоит мне к тебе прикоснуться, и ты становишься твердым, как камень.
– Ты такой романтичный.
– Просто знаю, откуда берется мой хлеб с маслом – и все. А теперь будь паинькой и ложись на спину, потому что большой папочка голоден.
Глава 32
Пчелы начинают жужжать
В пятницу вечером мы с Ишмаэлем вышли пораньше, чтобы помочь с последними приготовлениями к митингу. Сестра Асенсьон уже находилась на месте, у тротуара стоял ее церковный фургон – дверцы открыты, пачка плакатов лежит наготове. Неподалеку качались на качелях дети из молодежной группы. За одним из столиков для пикника сидела Дебби с детьми и мужем. По дорожке гуляла пожилая пара.
– Надеюсь, люди придут, – сказала сестра Асенсьон, возясь с переносным холодильником в задней части фургона. Она привезла бутылки с водой на случай, если кому-нибудь захочется пить. – Как поживает наш маленький человечек?
– У нас все в порядке, – ответил я.
– Хен, ты уже думал о том, чтобы записать его в школу?
– Нет, – признался я. – А надо?
– Пора бы. Через пару недель начнутся занятия.
– Черт, – пробормотал я. – Я не знал. И прошу прощения за мой французский.
– Не переживай за свой французский, Хен. На самом деле, мне нравятся люди, которые чертыхаются. Обычно они оказываются более честными. Кажется, у малышей первый день будет девятого августа. Так что впереди у вас прогулка по магазинам! Иши, ты как, готов к школе?
Он выдал озадаченный взгляд.
Сестра Асенсьон замолчала и, поджав губы, посмотрела на меня сквозь толстые стекла своих очков.
– Зря я об этом заговорила. Он, наверное, не осознает…
– Все нормально. Мы подумаем. Насчет того, как поступим… в случае, если… вы понимаете…
– Так ничего и не слышно…?
– Нет, – сказал я.
– Надо бы тебе все-таки записать его, просто на всякий случай. Что-то подсказывает мне, что лучше вам подготовиться.
– Ларри сказал, шеф ворчит на наш счет, – сказал я.
– Как и многие горожане, благослови Господь их сердца! Но у нас есть разрешение, и протест будет мирным. Иметь свое мнение – не преступление. По крайней мере, пока. К тому же, не похоже, что у нас будет огромная аудитория.
Оглядевшись, я понял, что она права. Было почти семь вечера пятницы, и многие магазины позакрывались. У некоторых магазинов стояли машины, еще несколько были припаркованы около мэрии, где горел свет, но и только. Если не считать время от времени проезжающих мимо грузовиков и машин, мы были одни.
Слева от мэрии находился полицейский участок, и нам был виден стоящий напротив патрульный автомобиль шефа Калкинса. Вне всяких сомнений, за нашими действиями наблюдали.
– По-моему, в Бенде еще ни разу не было митингов, – заметил я.
– Людям в Бенде не нравится, когда мутят воду – за три года здесь я это уяснила. Но мне кажется, пришли времена, когда немного помутить воду не помешает.
Я нервничал, поскольку никогда еще не участвовал в «митингах», и не знал, чего ожидать. В Бенде такими вещами не увлекались. Народ здесь был достаточно миролюбивым, разрешал разногласия за закрытыми дверями и во внешний мир сор не выносил. В маленьких городках умели хранить секреты.
Сестра Асенсьон, напротив, была хорошо знакома с протестами, правами трудящихся, межрасовой напряженностью и необходимостью митинговать, выдвигать требования, формировать общество, в котором человек сможет жить, а не просто безропотно принимать подачки от вышестоящих. Выросшая в Бруклине, она кое-что знала о беспорядках, борьбе за социальную справедливость и о том, как иметь дело с властями. Это она вдохновила Сэма организовать протестную акцию и сделать так, чтобы, несмотря на непопулярность его точки зрения, его голос услышали.