Рома еще пофыркал, пряча усмешку в уголках губ, а потом поднялся, хлопнув его по плечу.
— Не дрейфь, никто до твоей великолепной задницы не дотронется, если сам не захочешь. Обещаю.
— Ты считаешь мою задницу великолепной?! — впал в священный ступор Сима, не зная паниковать ему уже или еще немножко погодить.
— Да твою мать, Сима, — Роман только глаза закатил и хорошенько его встряхнул. — Расслабься. А то я с собой буду табличку «сарказм» таскать. Ибо не разглядывал я твою задницу, поэтому не в курсе о ее великолепии. Но раз ты так над ней трясешься, то, наверное, и правда великолепная. Хотя ты меня интересуешь исключительно с платонической точки зрения. Кто еще мне будет кофе по утрам носить и следить, чтобы я не проспал. Но я буду долго ржать, если ты влюбишься в парня. Очень долго.
— Главное не в препода. И не в куратора. А если он на девчонку будет похож, то и ладно… можно представить что девчонка… какая в попу разница? — выдохнул Бехерович и, залпом допив степлившийся сок, резко выдохнул. — Я готов!
— К чему, чудовище? — Рома вскинул бровь, вытягивая его из-за стола. — Сейчас у нас окно, есть возможность подремать или сходить проветриться до парка. Пока тепло на улице.
— Наверное у меня тоже едет крыша, — вынес неутешительное для себя резюме Сима. — Ладно, давай в парк. Поваляться на скамейке под деревом, что может быть лучше? Ты мне почитаешь?
— Только за отдельную плату. Натурой, — ухмыльнулся Рома и пошел к выходу из столовой, по дороге вытянув из ларя брикет мороженого. Пусть и не любимое итальянское мягкое, но все равно вкусное — оно примиряло его с окружающей действительностью.
— Говнюк, — выдохнул Сима и поплелся следом. Как бы то ни было, но за три недели он привык и к Ромке, и к Шеннону, и даже к тихоне-японцу. Рано или поздно все меняется. Вопрос только во времени.
— Я тоже люблю тебя, моя прелесть, — мурлыкнул Рома и, развернув мороженое, со стоном удовольствия принялся за сладкую холодную субстанцию. О том, насколько пошло это может выглядеть со стороны — он даже не задумывался. И к лучшему.
…Стук в дверь раздался ночью. Настойчивый. Дробный. Почти истеричный. Таким стук бывает в фильмах ужасов, когда чувак, которому монстр вот-вот наваляет, пытается достучаться и получить хотя бы призрак надежды на выживание. Так стучат, если стучать больше некуда. Некому. Если вообще другого выхода нет.
Стук не прекращался. И в конечном итоге к нему прибавился еще и горячечный шепот. И вот только по сбивчивому паникующему срывающемуся шепоту стало понятно кто стоит по ту сторону двери.
— Рома… Рома, пожалуйста, открой, а? Ну пожалуйста, Ромка, я тебя очень-очень прошу, ну пусти… Рома, я этого придурка учебником огрел, он мне в штаны полез, Ром, я не могу с ним спать, слышишь? Ну пожалуйстаааа…
Рома выматерился громко, витиевато и даже красиво. Лемешев бы точно оценил. Не задуряясь на «одеться», в темноте прошлепал босыми ногами по полу и распахнул дверь.
-Тише, Аяна разбудишь, — посторонился, пропуская внутрь. Взъерошенный, сонный, помятый ангелочек. — Он хоть жив?
Чед нырнул в уютный сонный мрак комнаты и, мгновенно закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной, точно усиливая собственным телом «неприступность» бастиона.
— Да жив он, — судорожно выдохнул, устало прикрывая глаза. — Что ему станется. Не до кровищи ж я ему вломил. И черепушка крепкая. Просто вырубился и все. Надеюсь до утра. А утром пойду к Лемешеву… или сначала с этим идиотом поговорю. При свидетелях. Достал, сил моих нет.
— Оно, знаешь ли, кровь — не показатель, — Рома вздохнул, возвращаясь к своей кровати и с ногами забираясь на нее. — Ты мне скажи, чего ты больше боишься — того, что парень, того, что Тимур или в принципе «до брака»?
— А сам как думаешь? — Шеннон запер замок и прошлепал к незанятой кровати. Всей одежды — трусы и футболка. Веселое будет возвращение утром. Благо, что блок один. — Я парень. Взрослый нормальный парень. И с мозгами у меня все в порядке. И мне все-таки девушки нравятся. И вообще, я как-то не так свой первый раз представлял… А теперь я не могу запомнить ни строчки из модуля, хреново сплю, у меня постоянно болит голова и ко всему еще и галлюцинации добавились. А он проходу не дает. Ночами обнимает. Поцеловал один раз. Если я не с тобой или Симой говорю, смотрит косо, будто я его собственность. И это только месяц прошел. Я устал, Ромка.
— Понравилось хоть? Целоваться? — хмыкнул Рома. — Или ты от шока ничего не запомнил? Ладно, я понял. Только утешить ничем не могу. Тут надо у Лемешева поинтересоваться. В плане ревность — это нормально для третьего курса или Тимурчик наш на тебя просто конкретно запал. Потому что если первое, то проблема вполне решаема временем и расселением. Ну, а если второе…
Ответить Чед не успел. В дверь постучались. Мягко, деликатно, негромко так, но очень уверено. Господин Шеннон взбледнул. Кажется, он был буквально уверен в том, кто стоит там, за дверью. И ни грана не сомневался что человек по ту сторону двери явился по его, Чеда Шеннона, душу.
— Роман, вы не могли бы открыть дверь, — очень вежливо попросил господин Ширинский. — Обещаю что ничего дурного ни вам, ни Чеду не сделаю.
— Понятие «дурного» у нас с вами могут кардинально различаться, — отозвался Рома, а потом продолжил по-русски. — Парень, ну не из таких твоя зазноба. И вообще он еще не.
— Вынужден извиниться за свое поведение, и за то, что не пояснил причин означенного, — выражался Тимурчик ну очень высокопарно и возвышенно. И это само по себе было весьма странно. Хотя, как шутили преподы, каждый из третьеклашек сходит с ума по-своему. — К моему прискорбному сожалению, господин Шеннон благотворно влияет на мое психоэмоциональное состояние в период изучения метатренинга. Он стабилизирует меня до приемлемого состояния, служит своего рода якорем для моего разума. Потому я буду настоятельно просить вернуть господина Шеннона в комнату. Нежное и трепетное отношение гарантирую. Буду внимателен и заботлив.
— Звучит как гребанная реклама в тивишопе, — артикулировал из своего угла Чед.
Рома закатил глаза, слез с кровати и, прошлепав до двери, распахнул ее на полную, впуская в комнату рассеянный свет холла.
— А ты можешь проще? В это время суток лично я не в состоянии разгребать твою устную каллиграфию. И раз господин Шеннон тут за моей широкой спиной — требую уточнить что по твоему мнению нежное и трепетное отношение.
На лбу красавчика-татарина произрастал «рог» роскошного багрового цвета. По всей видимости Чед и впрямь душевно его приголубил. Тимур сделал над собой неимоверное усилие. Это было видно по заходившим под золотистой кожей желваками, по напрягшимся мышцам, по тяжелому вздоху, сорвавшемуся с губ.
— Мне нужно с ним спать, иначе у меня поедет крыша окончательно. Я ни на кого не запечатлен, мой якорь в реальности — Чед. Я не собираюсь его насиловать, — отбарабанил он.
— А в штаны мне кто лез? — осведомился из-за Ромкиной спины британец.
— Мне нужен контакт с голой кожей, — оправдывался Ширинский.
— И в другом месте ты, конечно, голую кожу не нашел. Плечо там, запястье, — Рома, окончательно проснувшийся, вскинул бровь. В потемневших глазах бесились черти. — И кто-нибудь, в конце концов, объяснит, что такое «запечатление»? Считай это гнусным шантажом.
Тимур снова выдохнул. Собственно процесс повторился. Усилие, напряжение, выдох, будто для этого разговора Тимуру раз за разом приходилось мобилизовать всю свою волю.
— Это когда ты, как паззл, совпадаешь с другим человеком. Легче работать. Легче принимать информацию. Сосредотачиваться. Обычно совпадают взаимодополняющие специальности. Оракулы с операторами. Хроники с предметниками… Я — хроник... но есть склонность к операторству, но больше хроник... – его снова начало заносить и он с силой закусил губу. Вдохнул-выдохнул, беря себя под контроль. – Чед похож на предметника… в смысле материалиста… Роман, пожалуйста, и так херово…
— А меня кто-нибудь спросил? — возмутился Шеннон.
— А тебя изначально предупреждали. Твоя неуспеваемость — следствие твоего ослиного упрямства. Ты помогаешь мне, а я могу помочь тебе!
— Твоя помощь ему в этом, — Роман голосом выделил это слово так, чтобы вопросов, что именно имеется в виду, ни у кого не возникло, — взаимоисключает твои обещания о «не трону». К тому же это тебе достаточно одного его присутствия рядом. Твое сопение ему в ухо не поднимет его успеваемость.
— Ты не думаешь, как можно обойти условие? — маленький ритуал повторился, но на сей раз в голосе Ширинского промелькнул сарказм. — А я знаю. Потому что воспользовался лазейкой сам в начале первого курса.
— И как же? — хмуро полюбопытствовал Чед.
— Я мог бы ублажить тебя орально, — выпалил Тимур. Воцарилось напряженное молчание.
— Эм… — Роман взял себя в руки быстро. — Думаю, если бы дело было исключительно в том, чтобы кончить, Чед бы давно девственником не считался. Или я чего-то не понимаю?
— Не идет в зачет игра в одни ворота, — Тимур с силой обнял себя руками за голые плечи. Он сам был бос, что с учетом прохладного ночного воздуха было не слишком хорошо. На бедрах болтались впопыхах натянутые и незастегнутые до конца джинсы. Спешил, красавчик. — То есть если он сам себе помогает ручками — это фигня. Если интимно помогает кто-то — совсем другая история.
— Блядь, — в серцах и по-русски выдал Чед.
— Не все так плохо, — Роман фыркнул. — Все, что нужно — это просто расслабиться и получить удовольствие. Можешь даже закрыть глаза и «думать об Англии», — он откровенно веселился и даже не считал нужным это скрывать. — Это если не считать того, что особого выбора у тебя нет. Ну, разве что до проститутки прогуляться. Хорошо материшься. Для англичанина.
— Я тебя ненавижу! — с Симой поживешь, непременно дурному научишься.
Тимур шагнул в сторону, точно приглашая Чеда выходить. Сунул руки в карманы, всем своим видом демонстрируя намерения эти самые руки не распускать.
— Спасибо за понимание, Роман, — необходимость в жестком контроле вроде как отпала и он вернулся в высокопарно-пафосной речи с явным облегчением. — Благодарен вам за проявленное участие.
— Это не ради тебя, уж прости, — Рома посторонился, мимолетно коснувшись плеча выходящего Шеннона. — Все будет хорошо. А если это… тебя обидит, мы ему всей толпой наваляем.
— Я понимаю, однако меньше ценить ваше содействие не стану. Если вам потребуется помощь, вы всегда можете обратиться ко мне, — учтиво заверил его Ширинский.
Чед с обреченным видом поплелся по направлению к комнате. Он даже чуть ссутулился для пущего драматизма сцены. И все-таки в нем не чувствовался больше страх. И напряжение не чувствовалось. Так что в принципе за господина Шеннона можно было быть спокойным.
Роман проводил их взглядом, хмыкнул про себя и вернулся в комнату, закрыв за собой дверь. Спать уже не хотелось. Совсем. Повертевшись под одеялом, Рома вылез из кровати и, наскоро одевшись, вышел из комнаты, а потом, прокравшись по коридорам, из общежития. Вдохнул свежий, уже немного морозный воздух и улыбнулся. Вытащил стянутую еще днем из кафетерия шоколадку и, устроившись на скамейке прямо у порога общежития, под неярким уличным фонарем, зашелестел оберткой, отстраненно думая о том, что жизнь все-таки очень непредсказуемая штука. И что предвидеть — совсем не так интересно, как думают. У него самого, конечно, это предвидение ограничивалось разве что вероятностью ответа на уроке или упавшего стакана со столика на обеде. Хорошо, что от него пока никто ничего не ждал и не требовал, но внимательный взгляд он чувствовал на себе постоянно. Почти привык даже.
Он уже добрался до половины одуряюще пахнущей какао и ванилью плитки, когда в конце дорожки показались две фигуры, одна из которых была смутно знакомой. Покосившись на часы на руке, Рома только бровь вскинул. Час ночи. Однако… Хотя вот господин Арестов — точно не тот тип, кого приятно лицезреть перед сном. Нет, Роману он ничего не сделал и вообще чисто внешне был вполне себе ничего, но няшкой его нельзя было назвать даже в глубоком подпитии. Жесткость, последовательность, прямолинейность и почти полное отсутствие слабых мест — он дразнил одним фактом своего существования. Не то, чтобы Роман когда-либо мечтал о том, чтобы походить на кого-то, столь же владеющего самоконтролем. Просто… этот самоконтроль внушал уважение. И все равно, господин «главный безопасник» был не лучшим снотворным.
— Доброй ночи, господин Силиверстов, — помянутый Арестов вынырнул из рассеянного полумрака дорожки, ничуть не удивленный его здесь присутствием в это время. — На ловца и зверь бежит.
— Сидит, — флегматично поправил Роман, вгрызаясь в очередную дольку и косясь на того, кто стоял позади Арестова. — И вам не хворать. — Нахально и невежливо, он был вполне в курсе. Но поздней ночью не было никакого желания изображать из себя кого-то.
К чести господина Арестова, он строить из себя оскорбленную невинность не стал. Только покачал головой с почти нежной улыбкой.
— В таком случае, позвольте представить вам вашего соседа. Фрейзер Блэкберри, прошу любить и жаловать. Фрей, это Роман Силиверстов, — он кивнул ошарашенному такими новостями Роме, и из тени выступил высокий худой парень с сумкой на плече. Явно крашеные голубовато-седые волосы, длинные, находящиеся в художественном бардаке и с одной тонкой косой у виска, светлые серые глаза, тонкие черты лица и кривящиеся в усмешке губы — Фрей Блэкберри был похож на дворового кота. Весьма стильного в своей короткой не застегнутой куртке, обтягивающих джинсах и виднеющейся полоске кожи над ремнем, массивными до агрессивности украшениями наглого, но дворового кота.
— Привет? — А голос у него был приятным. С легкой хрипотцой и немного тянущими нотками.
— Привет, — глубоко разочарованный тем, что его сказка единоличного обладания целой комнатой так быстро закончилась, буркнул Рома, коротко пожав протянутую руку. — Прости, прыгать от радости не буду.
— Я тоже, знаешь ли, не в восторге, — Фрей весьма выразительно покосился в сторону Арестова. — Вливаться на втором курсе в новую группу.
— Переживете, мистер Блэкберри, — Арестов «отбил» в своей манере и повернулся к Роме. — Я могу надеяться на вас? Фрея нужно устроить и показать ему где тут что. Первое — сейчас, все остальное — завтра.
— Разумеется, — Рома преувеличено вежливо улыбнулся, догрыз шоколадку и встал. — Пошли?
Фрей пожал плечами, синхронно с Ромой кивнул Арестову и расхлябанной походкой направился вслед за Силиверстовым. Поднявшись в блок, внимательным взглядом окинул холл, безошибочно определил нужную дверь в комнату и, переступив через порог, растянулся на кровати, на которой еще полчаса назад сидел Чед.
— Я так понимаю, тебя перевели? — Рома закрыл за ним дверь, поколебался немного и устроился на постели, сев по-турецки.
— Там, где я был, не оказалось нужной специализации, — Фрей скривился. — Так что теперь я здесь.
— А что сразу не сюда? — Роман удивился. Он считал, что кураторы не ошибаются.
— Потому что изначально меня просчитывали, как оператора. А на самом деле я корректор.
— Это еще кто? — Роман насторожился. На всякий случай.
— Тот, кто исправляет, сглаживает и нежно утешает, — фыркнул Фрей. — Исправляет ошибки на планарах, короче. Редкая, но нудная и мутная хрень. Мне говорили, что здесь лучшие преподаватели по работе с уровнями.
— Не знаю, не в курсе, — фыркнул Рома. — Но нам рассказывали, что этот филиал для особо умных. Хотя что это значит лично я не в курсе. Я даже не знаю, как они это определяют. Говорили, что мы какие-то тесты-экзамены проходили, а я вот ничего подобного не помню.
— Да-а? — протянул Фрей, поворачиваясь на бок так, что майка задралась еще больше, обнажая рельеф живота. — У нас все было проще. И все, что надо, нам рассказали еще на первом уроке. Чтобы мы своим незнанием ошибок не наделали.
— А у нас все, похоже, под грифом «секретно» и «умереть по прочтению», — Рома поморщился.