– Не позволите ли сказать пару слов моему, гхм, собрату, достопочтенные господа? – Дженнардо оттеснил бастарда от его людей и склонился к маленькому уху под темным завитком: – Кто эта женщина – вон там! – и зачем вы нарядили ее в мужское платье? И для чего вы прицепили ей деревянную шпагу на бедро? Много же у вас «летунов», синьор капитан!
Бастард не ожидал, что «собрат» нарушит все неписанные законы их цеха, но ощетинился мгновенно, а Дженнардо наслаждался его яростью. Чернильная темень в глазах римлянина – будто бездна ада, в такое зеркало не страшно смотреться грешнику.
– Торопитесь подобрать хвост, чтобы вам его не отдавили, синьор Форса? – Акилле говорил спокойно, все с тем же презрением. Ого, это тебе не Дзотто, и не сопранист церковного хора, и даже не лицемер Валентино – согнуть Реджио еще никому не удавалось! Ну что ж, быть может, Дженнардо Форса станет первым.
– Это вы сейчас подожмете хвост, любезный бастард, или я напомню вам, что у Ахиллеса есть отличное уязвимое место. Вы изучали в детстве великого Гомера, синьор? Весьма поучительное чтение, уверяю вас!
Римлянин колебался. Если в его отряде найдут «летунов», самому Ла Сенте это грозит лишь новой проверкой его солдат, но позор не сбросишь со счета! Начинать службу с клеймом лжеца? Едва ль с таким прошлым бастард мог позволить подобное! Самим «летунам» отрежут нос, дабы они никогда более не смогли принять участие в обмане. Что ж, мошенники знали, на что шли ради жалких грошей… правда, согласия «летунов» не всегда спрашивали.
– Так как же, любезный? Пятка не чешется?
Акилле дрожал, точно хищный зверь в ловушке, и у Дженнардо потяжелело в паху.
– Больше вы моей пятки не увидите, и не надейтесь, – римлянин вздернул подбородок. – Что вы хотите, Форса?
Должно быть, отец был прав, когда говорил, что у Дженнардо короткий ум. Утром ему хотелось просто выкинуть бастарда из Лаццаро, а теперь он и сам не знал, как поступить и чего потребовать. Щелкнув пальцами перед лицом Ла Сенты, капитан отпустил его локоть.
– Бери Библию и клянись, мальчик. Но для начала… больше никогда не тявкай на меня, уяснил?
Часть вторая
Игра
Вещь дорога, пока мила;
Куплет хорош, пока поётся;
Бутыль нужна, пока цела;
Осада до тех пор ведётся,
Покуда крепость не сдаётся;
Теснят красотку до того,
Пока на страсть не отзовётся...
Покуда ветер – ива гнётся;
Покуда веришь – Бог печётся
О благе чада своего;
Последний хорошо смеётся…
Франсуа Вийон
Баллада пословиц
Еще никогда Дженнардо не начинал сожалеть о своем милосердии так скоро. Наступив змее на хвост, нужно убить ее как можно скорее, иначе она укусит. Но время было упущено, и принесший Лаццаро присягу капитан Акилле Ла Сента торжественно вступил в город. По обеим сторонам Перечной улицы, где еще сохранилась кладка языческих базилик, собрался народ. Добрые лаццарцы угрюмым молчанием встретили пение походных труб и рокот барабанов. Не слышно было и проклятий: горожане приветствовали сына папы настороженностью – и только. Глупцы! Дженнардо поехал в казармы к своим солдатам, а к вечеру узнал, что бастард наотрез отказался поселиться в доме, предоставленном ему кардиналом Лаццарским, ибо счел жилище неподходящим для своей персоны. Ради Ла Сенты кардинал просил потесниться богатого и уважаемого торговца тканями, но особняк в три этажа с атлантами на фронтоне не устроил наемника. «Ла Сента, даже не поблагодарив купца, развернулся и уехал от порога», – рассказывали вездесущие сержанты. Заносчивый римлянин провел ночь у разведенного прямо на улице костра, а поутру город потрясла новость – бастард снял замок Сант-Анжело Нуово!
Весть принес запыхавшийся Андзолетто – секретарь поведал, будто святые отцы ждали от Ла Сенты скандала, но дождались лишь сухого уведомления о том, что дворянину не пристало селиться в купеческом доме и капитан станет выбирать жилище по собственному разумению. Замок Сант-Анжело пустовал уже лет десять: с того времени, как вдовствующая герцогиня Лаццарская отправилась в Кастилию навестить дочь, и обратно ее уже не пустили. Адриан Второй поддержал городской совет в стремлении освободиться от сюзеренов – в ту пору папа нуждался в лояльности Лаццаро. Каменная твердыня с тремя крытыми сизым сланцем высокими, легкими башнями, в коих прятались винтовые лестницы, с собственной часовней и садом… сколько же флоринов выложил Ла Сента, и сколько еще придется выложить, чтобы привести замок в порядок?! Дженнардо с трудом заставил себя невозмутимо выслушать Андзолетто и после пожать плечами. Разговаривая со смотрителями Сант-Анжело, римлянин бросил небрежно: «Где живет мой собрат капитан Форса? В каком-то палаццо? Ну что ж, не все забыли о своих гербах!» Щенок укусил походя – и пребольно… До сих пор палаццо Бьянко, предоставленное ему городом, казалось Дженнардо вполне приемлемым жилищем, но рядом с замком это просто длинная хибара! Мерченар в красках представил себе, какое удовольствие выходка римлянина доставит местным сплетникам и лично кардиналу ди Марко, но делать было нечего. Менять дом – все равно, что признать себя задетым, да и ничего равного Сант-Анжело Нуово в Лаццаро не найти. Целый день Дженнардо трясло от злости, как ни старался он унять пустое тщеславие. Он сын герцога, в его гербе нет черной полосы, он не менял фамилию и не отрекался от отца, а какой-то бастард пытается макнуть его в дерьмо! Как на грех, кругом только и говорили о новом хозяине замка, и с досады Дженнардо напился в своих покоях, швыряя бутылки в лепнину палаццо Бьянко. Бастард – мошенник и лжец, а призрачная надежда на то, что Акилле действительно жаждет отомстить брату за неведомую обиду, не стоила того, чтобы стать посмешищем и заиметь врага под боком.
Утром сержант Вито растолкал сомлевшего в кресле капитана и вручил ему письмо в футляре с золотым тиснением. Кроме блестящих завитушек на тонкой коже красовался несущийся по лазоревому полю вороной жеребец – поддельный герб поддельного аристократа. Безусловно, род испанских Реджио стар и славен, но Акилле более не имел отношения к своей семье, развеселую же картинку бастард может засунуть себе в задницу! Будто бы забыв о случившемся во время заключения договора и брошенном вызове, римлянин приглашал «собрата» на прием, который состоится «через десять дней в моем скромном обиталище». Ну конечно, Ла Сента пытается показать всем, что для него, делившего триумф власти со своей родней в замке Святого Ангела над водами Тибра, лаццарский приют всего лишь жалкая замена. Дженнардо швырнул письмо на стол и велел подать умыться. Брызгая водой в лицо, он думал: только пустая безнадежность его жизни может заставить настолько злиться из-за подобных пустяков. Ему нечего ждать и не о чем мечтать. Герцогскую корону он может получить, только переступив через труп родного брата, а любовь умерла в испанской сьерре, сгорела в том огне, какой Господь развел для грешников… осталась лишь война и мелочное соперничество. Не потому ль Акилле задел его до кишок, что черноглазый римлянин смог разворошить пепел и высечь искру подлинного гнева? Решено: он пойдет на этот прием и постарается навешать Ла Сенте таких плюх, по сравнению с которыми охота на «летунов» покажется бастарду детской игрой.
Зная, что Акилле непременно явится на утренний совет, Дженнардо оделся с особой тщательностью. Весь его наряд был сплошным оскорблением – черный испанского покроя камзол и валансьенские кружева напомнят Ла Сенте, кто тут подлинный аристократ. Перечную улицу венчал дворец с изображением Иво Кермартенского – святой покровитель законников возвышался над толпой жаждущих правосудия, – в доме Иво кардинал ди Марко предпочитал крутить свои интриги. На несведущих якобы недремлющее око святого производило впечатление, но Дженнардо знал, что, по мнению Валентино, в христианском мире есть только один источник благодати – сам кардинал. По своему обыкновению ди Марко встретил капитана на ступенях, и даже с высоты седла мерченару казалось, будто он ниже прелата ростом. Забавно будет посмотреть, чей гонор возьмет верх – кардинала или сына папы. Не успел Дженнардо спешиться и произнести слова приветствия, как по улице зацокали копыта, и кардинал, глядя наемнику за спину, скривился выбритым лицом:
– Никогда не встречал человека, столь стремительного в поступках. Если Ла Сента будет так же воевать, как пускает пыль в глаза, город спасен, – вид у Валентино был утомленный, точно он не спал ночь. С чего бы? Выслушивал донесения шпионов? – Обернитесь, синьор Форса, и вы увидите Ахилла с Брисеидой.
Жалея, что нельзя спустить кардинала с лестницы, Дженнардо последовал совету – и чуть не хлопнул себя по лбу. Решив принять приглашение бастарда, он не подумал, с кем явится на прием, зато Акилле и тут поспел. Ла Сента сдерживал горячего вороного жеребца, чтобы тот ступал вровень с соседкой – белоснежной кобылкой, на которой восседала красивейшая женщина Лаццаро. Правда, Чинция Скиллаче менее всего походила на пленницу Брисеиду, но, похоже, готова была сдаться Ахиллесу без боя, как сдалась ее предшественница-троянка. Бастард так склонялся в седле, что поля его шляпы почти касались ярко-рыжих кудрей спутницы… Попробуй теперь найти в Лаццаро женщину, которая рядом с Чинцией не показалась бы ощипанной курицей! Акилле обошел его с замком, а если обойдет и в делах любви, над Форсой станет смеяться весь город. Дженнардо поднял голову: зеваки уже прилипли к окнам, и даже между раскрытых ладоней каменного Иво Кермартенского торчала чья-то аккуратно причесанная голова. Дженнардо хмыкнул с тщательно изображенным безразличием:
– Если защитник города, прежде чем осмотреть укрепления, занимается чужими женами, то придется вам удвоить число молитв о нашем спасении!
Есть отличный способ испортить Акилле спектакль: как можно скорее лишить его зрителей. Капитан взял ди Марко под локоть и, не обращая внимания на сопротивление, повлек кардинала к дверям. Отчего Валентино дернулся? Рука прелата, прижатая к боку наемника, была напряжена, но ди Марко сохранял выражение высокомерной любезности на холеной физиономии… с ума сойдешь с этими святошами! На площадке второго этажа оба остановились. Кардинал медленно отнял руку. Кажется, он что-то хотел сказать, но Дженнардо было не до него. Сквозь решетку узкого окошка он смотрел, как Акилле Ла Сента, бросив поводья слуге, подошел к Чинции и приложился губами к краю ее расшитого серебряными цветами подола. Бастард заглядывал в лилейно-белое личико и улыбался. Чинция отвечала галантному кавалеру, поправляя медную прядь, смеясь карминовым ротиком. Коль скоро в Лаццаро нет женщины, привлекательней Чинции Скиллаче, то, что следует делать? Решение созрело мгновенно. Да то, что делают во время всех войн! А Ла Сента объявил ему войну, нечего и сомневаться! Соперник одним ударом захватил «крепость», ее следует отбить, и как можно скорее. Глядя, как смуглая рука Акилле поглаживает колено красавицы, Дженнардо закусив губу, перебирал городских куртизанок. Черноволосая пышногрудая Беллина уже не пользовалась прежним успехом, ибо непомерно растолстела – как болтали кумушки, из-за несчастной любви к какому-то тенору. Значит, скорее всего, она без споров согласится сопровождать его на прием к Акилле, но ничто не помешает бастарду съязвить насчет лишнего жирка дамы. Маленькая веснушчатая Паола, напротив, слишком худа… Белокурая Джулия имела несомненное достоинство – она была дочерью священника, и это обстоятельство станет отменным плевком. Вот только Джулии стукнуло в хорошенькую головку забеременеть в самое неподходящее время! Значит, оставались лишь титулованные куртизанки, а здесь придется повозиться, приглашая еще и их родственников для соблюдения приличий. Впрочем, рыжая Чинция Скиллаче вполне замужняя женщина… скорее всего, Акилле заплатил ее мужу… черт возьми, откуда у бастарда столько денег?
– Замок Сант-Анжело Нуово стоит не менее пятисот флоринов в год, – пробормотал Дженнардо. Смешно, но он как будто привык к кардиналу за время осады. Привык видеть его каждый день, ощущать рядом холодок под красной мантией. Валентино, конечно, колючка, но знакомая и иногда приятная.
– Это намек? – ди Марко смотрел туда же, куда и Дженнардо – на ласкающую расписные юбки Чинции загорелую ладонь. – Вы полагаете, что Ла Сента обманывает нас, берет деньги у кого-то другого? У врага?
– Почему бы и нет, – в сердцах бросил мерченар, – он же Реджио! Вспомните, как его папенька расправился с теми, кто был против тиары на его голове. А ведь притворялся эдаким агнцем, сыпал дары направо и налево, чтобы потом отобрать.
– Ну, так вы заблуждаетесь, синьор Форса, – процедил кардинал, – Ла Сента пока не заплатил за аренду замка ни флорина. Если хотите знать мое мнение, денег у вашего собрата нет совсем, зато паникеры, подобные вам, кричащие на каждом шагу «Реджио, Реджио!», создают ему репутацию богача…
– Вы, кажется, назвали меня трусом, Ваше Высокопреосвященство? – нужно было б оскорбиться, но прелата все едино не вызовешь на дуэль, а догадка ди Марко обрадовала несказанно. Если у бастарда нет денег, лишь сплошные обещания, тогда Чинция согласится пойти с тем, кто заплатит сразу! Нужно встретиться с куртизанкой сразу после совета и поездки в казармы и на всякий случай написать Оливии Орсини. Пригласить молоденькую вдовушку и ее братца на прием… Оливия не казалась Дженнардо красавицей, но зато древностью рода могла соперничать со всей знатью Лаццаро вместе взятой. Акилле никогда не заполучить такую спутницу! Если Чинция откажется… а почему, собственно, она должна отказаться? Принести красотке браслет с невиданной чистоты синими камнями – и она не устоит. Браслет достался мерченару при взятии Малаги – должно быть, тамошний эмир надевал его на руку своей наложнице – и оценивался ювелирами в триста флоринов.
– Вы не трус, вы слабак! – в голосе ди Марко была ярость и… нечто хлестнувшее по сердцу, будто бичом. Точно отголосок своего, давно болевшего. Какая муха укусила Валентино?! Дженнардо взглянул прелату в лицо – сомкнутые губы слегка подрагивали, на скулах выступили пятна. – Тащитесь на поводу у своего естества, будто блудница! Вы мужчина, Форса, а ведете себя…
– Что плохого в том, что мужчина смотрит на женщин? Кажется, я еще не женат и не давал монашеского обета, – быстро перебил Дженнардо. Он не хотел знать, на что намекает ди Марко. Не хотел, и все. Убивать кардиналов может лишь папа. Простому капитану наемников подобное возбраняется.
Звук летящих шагов на лестнице не дал ему договорить. Дженнардо подумал было, что Ла Сента поволок Чинцию с собой в зал совета, но следом негромко зазвенело железо – бастард, придерживая шпагу у бедра, почти бегом поднимался по ступеням. Торопится проверить, какое впечатление произвели его амуры, не иначе! Ди Марко отвернулся, явно не желая подставлять свой пастырский перстень для приветствия. Акилле это не смутило. Весело и белозубо скалясь, бастард поклонился обоим: