— Любовью был, — шепнул Пётр, мимолётно коснувшись губами его лба, и шагнул к выходу.
Мир вздрогнул от этого касания. Вскинулся, глядя ему в спину с отчаянием и обреченностью:
— Тогда когда ты соврал мне, Петр? Когда?!
— Когда понял, и было уже поздно что-то менять, — он открыл дверь и на короткий миг замер на пороге, потом обернулся, и, улыбнувшись ему одними губами, выдохнул: — Удачи, грешный мой. У тебя всё будет хорошо…
— Не будет, — Мир покачал головой, подходя к нему и закрывая дверь. — Уже не будет, — рывок и губы прижались к губам, целуя больно, безжалостно. Ни капли жалости. Ни грамма…
Пётр только тихо застонал, а потом вдруг обнял его за талию, крепко прижимая к себе, на сей раз безоговорочно позволяя вести себя в поцелуе.
— Что же ты делаешь, Мир… что ты делаешь со мной?..
Мир оторвался от его губ и зарылся лицом в шею, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Убиваю… И тебя и себя… Ты нужен мне. Я не знаю, как это возможно, не знаю, что происходит со мной. Я люблю Макса, больше жизни люблю, но и ты мне нужен. Это самоубийство, я знаю. Знаю, что нужно попрощаться один раз и навсегда, но отпустить не могу. Не могу, слышишь?
— Слышу, — Пётр задыхался, как после быстрого бега, обнимая его сильно, как только мог. С грубоватой нежностью ерошил светлые волосы и не мог, не мог себя заставить разжать объятия, оттолкнуть этого совершенно ненормального человека. Такого яркого. Такого прекрасного. Такого желанного. — А я не хочу уходить… Должен, но не хочу.
— Это будет больно, Пьер, — еле слышно произнес Мир, глядя поверх его плеча на город, залитый солнечным светом. — И я, скорее всего, свихнусь еще больше от чувства вины. Но я хочу хотя бы изредка видеть тебя не только в театре. Ты изменил мою жизнь. И без тебя теперь она не будет полной.
— Я твою жизнь с ног на голову перевернул, — болезненно улыбнулся Пётр. — Я доставал тебя, преследовал как маньяк, но ты всё равно хочешь видеть меня? Ты гуманист, Бикбаев.
— Я святой, как говорит Макс, — улыбка Мира была отражением. — С твоим отцом мы сошлись на полутора неделях, пока я не закончу с подготовкой. А потом… посмотрим.
— Нет, не святой. Грешный. Хотя, большинство святых сначала были грешниками. За очень малым исключением. Так что может он и прав… Возвращайся, мне очень не хочется снова сдвигать в сторону твоего божьего одуванчика, чтобы увидеть тебя.
— Я не хочу ничего обещать, — Мир улыбнулся, глядя на него. — Ты сорвал репетицию? Или все-таки отыграл свои сцены?
— Хорошо иметь отца-режиссёра… — шепнул Страхов в его губы. — Я просто попросил перенести мои сцены с дядюшкой на завтра, тем более что «дядюшка» как раз застрял в пробке.
Мир тихо рассмеялся, ероша его волосы:
— С тобой хорошо… Но, похоже, мне все-таки придется выставить тебя, — мягкое касание кончика пальца к скуле. Провести вдоль, очерчивая ее… — Только забери то, что мерил.
— За работу музой причитается гонорар? — выгнул бровь Пётр. — Я думал, это для твоей коллекции. Дрессировать для подиума не начнёшь? Хотя нет, я немножко не той комплекции… на вешалку не похож.
— Просто ты единственный, кто выглядит в этом действительно хорошо, — Мир с тоской вздохнул, оглядывая обрывки эскизов, валяющиеся на полу. — И нет, эту коллекцию я на показ не повезу. А ты бы согласился пройтись по подиуму?
— Не знаю. Правда. Я привык работать на камеру, но это даже не театр. Фотосет для журнала — пожалуйста, но топать по подиуму под взглядами всех этих акул… Я не манекенщик.
— Ладно, забудь, — Мир вздохнул, отстраняясь. — Хотя ты бы произвел впечатление… Я бы сшил что-нибудь специально для тебя.
— И поволок бы с собой в Монте-Карло? — Пётр широко улыбнулся. — Мир, худшего палева просто не придумаешь. Всё равно, что на лбу написать «Это мой любовник». Ты же Макса за собой не таскаешь? Мне хотелось бы поехать. И пройти там в том, что ты сошьёшь. Но это самоубийство.
— Макс не может ходить по подиуму из-за ноги, — на лицо Мира легла тень. — И он, как никто, знает, что я разделяю работу и все остальное. На своих моделей я смотрю только с точки зрения модельера и не более того. И он об этом отлично знает. Иначе все это, — он обвел кабинет широким жестом, — закончилось бы, так и не начавшись.
— Но я — не твоя модель. Коллега, бывший лучший друг твоего любимого человека. Это паранойя, Мир. Просто паранойя. Ничего. Мы не о том спорим. Я так понимаю, ближайшие полторы недели тебя лучше не трогать вообще?
— Большинство моих моделей — люди с улицы. И мне, как модельеру, все равно, откуда моя модель — из ресторана напротив, где она работала официанткой, или из модельного агентства. Ладно, я понял, на тебя я могу не рассчитывать. И все же — жаль… — он немного помолчал, о чем-то раздумывая. — Я не знаю, что будет в эти полторы недели. У меня может просто не быть времени на то, чтобы домой вернуться и ночевать придется здесь. Я не знаю, Пьер.
— Интересная перспектива, но нет… не хочу, чтобы заглянувший к запропавшей половинке Макс увидел… — Пётр усилием оборвал себя и заставил картинку в голове погаснуть. Организм всё настойчивее просился в холодный душ. — Я хочу поехать, Мир, правда.
— Тогда приезжай. Просто так приезжай, как зритель. Мне… понадобится поддержка, — Мир криво улыбнулся.
— Ну, пока что время есть, — Страхов вздохнул. — Мне пора идти. А тебе пора работать. Может «дядюшка» до театра уже добрался. Отпустишь меня?
— Отпущу, — Мир присел на уголок стола, не заваленный бумагами, и улыбнулся неожиданно светло.
— Чему ты улыбаешься? — Пётр склонил голову к плечу, глядя на него.
— Не чему, а кому. Тебе.
Уходить не хотелось. От слова совсем. Просто теперь стало спокойнее. Может потому, что они оба пришли к какому-то решению?
Пётр положил руку на дверную ручку, и, уже делая шаг назад, одними губами вытолкнул:
— Люблю тебя.
Серые глаза вспыхнули от эмоций, которые словно взорвались внутри Мира.
— Спасибо…
Дверь за Петром закрылась, и Мир опустил голову, кусая губы. Внутри огненным цветком расцветала боль. Мир потерянным взглядом обвел стол и потянулся к телефону. Поколебался немного, а потом все-таки набрал номер отца.
Дмитрий Амиризович ответил не сразу. Сначала было слышно, что трубку сняли, но звук был приглушённым, точно ее прижимали к груди. Был слышен тихий смех, непродолжительная возня, потом — тихие шаги, и звук закрывшейся двери. И только потом ответили:
— Привет, сын. Как ты?
— Жив, — Мир улыбнулся тепло, почти нежно. — Мне нужно поговорить с тобой, пап.
— Ну и конечно, это не телефонный разговор, — так и кажется, будто господин Бикбаев-старший понимающе кивает и улыбается, даже не видя, чувствуя улыбку сына. — Приезжай, мы решили сегодня устроить выходной. Или… Разговор тет-а-тет?
— С папой Владом на ЭТУ тему я пока еще не готов разговаривать. Так что да, только мы с тобой. Когда мы можем встретиться, чтобы потом тебе не пришлось отвечать на вопросы?
— Давай сейчас. Я отправлю папу Влада в кондитерскую, и мы сможем с тобой побеседовать. — Дима вздохнул. — Что-то случилось, Мирка?
— Да, — Мир слез со стола и завертелся по кабинету, собираясь. — Ничего страшного, но я сойду с ума, если не поговорю с тобой.
— Только не спеши. Я никуда не денусь, а Влад пойдёт в кондитерскую ровно тогда, когда ты будешь на подъезде. Так что не торопись. Я тебя жду.
— До встречи, пап, — Мир отключился и вышел из кабинета.
А спустя почти сорок минут подъезжал к дому. Небольшой, но очень уютный, скрытый от соседей и просто любопытных глаз зеленью, в изобилии росшей вокруг него, он казался островком уюта и спокойствия. Машины Влада не было, значит, на крыльце Мир с ним не столкнется. Он… действительно не готов смотреть ему в глаза. Было стыдно. Влад был единственным человеком, перед которым ему было стыдно за все, что он натворил.
Дверь была открыта, и Мир не стал звонить. Просто переступил порог и тихо позвал отца.
Дима вышел, балансируя чашечкой свежесваренного кофе, который и поспешил вручить сыну. Домашний и уютный. Таким его знали очень немногие. Потрёпанные джинсы, свободный реглан с длинными рукавами. Он мёрз, даже когда было тепло. Может потому Влад и трясся над ним до сих пор. Хотя, если вспомнить, как старшие выглядят, когда они вместе, становится ясно: за прожитые совместно десять лет их отношения не поменялись ни капли. Они по-прежнему вместе.
Дима обнял сына и, сопроводив его в гостиную, усадил на диван.
— Кайся, малыш. Что произошло?
Мир сделал короткий глоток и отставил кофе в сторону. Покусал губы, а потом вдруг потянулся к отцу, кладя голову ему на колени. Сжался в комок, закрыл глаза и, чувствуя родное тепло, начал говорить.
Рассказ был недолгим. Мир говорил про себя, Макса, Петра… Не пытался ни оправдаться, ни вызвать жалость. Он просто… говорил.
-…я так запутался, пап. Я не знаю, что мне теперь делать, я не знаю, что со мной. Я люблю Макса, он — моя жизнь. Люблю. Но и без Петра я теперь тоже уже не я. Как это возможно, пап?
Дима обнимал его, гладил спутавшиеся волосы и слушал. А когда Мир затих — тяжело вздохнул.
— Хотел бы я сказать, что не понимаю. Понимаю прекрасно. У меня тоже был такой человек. Человек, который был мне искренне интересен. Нас связывали странные отношения. И Влад об этом никогда не узнает. Потому что Влад — моя жизнь, а Илья…… у нас были общие интересы, у нас было много чего. Он любил меня. А мне с ним было просто. Мы всё ещё видимся с ним. Иногда. Очень редко. Потому что у меня есть Влад. Макс твоя половинка. Но со временем ты меняешься и те впадинки в тебе, которые появились не так давно, он заполнить не может, равно как и ты не сможешь заполнить собою всего его. И тогда находятся те, кто делает это. Незаметно, но делает. Я понимаю, тебе тяжело, и Макса обманывать ты не хочешь, потому и разрываешься. Но я не знаю как по-другому.
Мир крепко зажмурился. Слышать такое признание от отца было… странно. Но оно сделало их еще ближе.
— Я никогда не врал Максу. Иногда мне хочется ему рассказать, все рассказать, чтобы не сходить с ума от вины. Но потом я понимаю, что он — не простит. И тогда я его потеряю. Навсегда. Будь это случайной связью, просто кто-то на одну ночь… Но ЭТОГО он мне не простит. Скажи, что мне делать, пап… Я такой слабый…
— Я бы сказал — напейтесь втроём, и как-то всё разрешится. Но не уверен, что оно действительно разрешится. Пётр действительно хотел забыть Макса, и сделал это. Сойдись вы все вместе, и всё может запутаться ещё сильнее, — Дима на секунду губами коснулся его виска.
— Однажды мы уже напились втроем, — Мир горько улыбнулся. — И это разрушило все отношения, которые были у Макса с Петром. Я не хочу… Спасибо, пап, — он нехотя поднялся. — Спасибо, мне действительно легче, хоть я и все равно не понимаю, что делать.
— Всё зависит от тебя, малыш. Никто тебе не подскажет что делать. Даже я. Видит бог, я хотел бы взять ответственность за твою жизнь и твои ошибки на себя. Но это невозможно. Я люблю тебя, Мирка, — Дима кончиками пальцев погладил его по щеке и со вздохом поднялся на ноги. Он был по-прежнему очень красив, этот мужчина. Даже в свои пятьдесят он по-прежнему не выглядел на свои годы. Но время отменить нельзя и стереть его следы с чуть усталого лица невозможно.
Мир опустил взгляд и поднялся следом.
— Мне пора, а то папа Влад вернется, — улыбнулся благодарно, обнимая отца. — Спасибо, — отвел прядку от его лица, заправляя за ухо. Нежно коснулся губами лба и вышел из дома. Легче. Действительно легче. Растерянность ушла. Но страх и вина разрывали сердце…
Спускаясь к машине, Мир набрал Макса. Дождался ответа и выдохнул в трубку:
— Родной, я хочу провести этот день с тобой.
— Если ты сейчас приедешь и сопрёшь меня у моих хореографа, постановщика и художника по костюмам, я буду тебе бесконечно признателен, особенно если ты приедешь до того счастливого момента, когда мою дверь станет штурмовать спонсор, — Макс шутил, но говорил на полном серьёзе.
— Держись, я еду, — Мир улыбнулся, садясь за руль и переключая гарнитуру. — И все-таки ты бы отправил ее к моему отцу. А то так я скоро ревновать начну.
— Папа Дима — тяжёлая артиллерия. Он одним только взглядом её нокаутирует, — рассмеялся Макс. — Но когда я наконец добью сценарий «Винтажа» я уговорю его лично поработать выбивателем денег для съёмок. У него это офигенно получается. У меня практики маловато…
— О, да, он мастер, — Мир выехал на трассу и прибавил газу. — Ладно, Макс, я держись там, я скоро за тобой приеду.
***
Две недели в его отсутствие в театре прошли, в общем-то, спокойно. Не считая парочки аншлагов, когда в спектакле играл Дима, грохнувшейся декорации, по которой Снегурочка скатилась на сцену, прочно вошедшего в обиход коллег «Мужик пришёл» и Арины, которая обрывала телефон и задолбала всех, кого до этого момента ещё не успела задолбить.
В общем, в театре на Малой Ордынке всё шло своим чередом.
— Нет уж, это МОЙ спектакль, и мне решать. Считайте меня тираном и сумасбродом, но костюмы я хочу нетривиальные, и классику мы сюда впихивать не станем. Как вы себе представляете по ТАКИМ декорациям мотаться вот в ЭТИХ костюмах?..
— Максим Всеволодович, к вам Арии…
— Пусть подождёт! — рявкнул в селектор Макс и обвёл взглядом присутствующих. — Чаю? Сигарет?
Все трое коллег переглянулись и дружно заржали.
— А не сыграть ли нам в “Крокодила”?..
— В следующий раз, — Мир распахнул дверь и тут же захлопнул ее за собой, отрезая кабинет Макса от приемной. — Добрый день, господа, — шикарно улыбнулся присутствующим, и перевел взгляд на Соколовского. — Я похищаю вашего режиссера, спасаю ваши нервы и освобождаю вечер. Возносить мне молитвы благодарности не обязательно.
— Падать на колени, хвататься за ноги и орать «спаситель вы наш» тоже не стоит, — фыркнул Макс, выбираясь из-за стола. Подхватил сумку, в которой таскал распечатки, наброски и всякие так необходимые документы и, помахал ручкой широко улыбающимся коллегам. — У меня чудовищно важная встреча с нашим любезным худруком, так что если будут звонить и настоятельно спрашивать — всё завтра, всё-всё завтра, — вещал Макс, выйдя в приемную — Завтра! Сейчас не могу. Дмитрий Амиризович вызывает, завтра я сказал! Ратмир Дмитриевич, только после Вас…
— Спасибо, Максим Всеволодович, — Мир наткнулся взглядом на недовольно смотрящую на него женщину и нахмурился, радуясь тому, что Макс за его спиной. Это и есть спонсор?
Макс захлопнул за ними дверь приёмной и почти бегом рванул по коридору. Иногда эти стены напрягали его просто чудовищно.
— Фух… люблю их, но они, когда собираются вместе могут быть такими засранцами.
Мир только закатил глаза и втолкнул его в лифт. Прижал к стене и впился в губы голодным поцелуем.
— Попался, Соколовский. На этот вечер ты только МОЙ, — чмокнул кончик носа и отстранился. — У меня начинается жаркое время, поэтому сегодня ты только мой.
— То есть потом ты собираешься сесть на диету и на таковой держать и меня… Жесть, Бикбаев, — как всегда, когда ОН так делал — дрогнули колени. Макс судорожно выдохнул и облизнул губы.
— Судя по тому, что я видел, тебе вряд ли придется скучать, — Мир погладил внутреннюю сторону его запястья и вышел из лифта. А спустя пару минут он уже садился за руль машины. Память ударила картинкой — яркой, бесстыдной и волнующей, и щеки Мира окрасились нежным румянцем. Сердце сладко дрогнуло, а потом заскулило от боли.
— Я переживу. Мне главное переговорить с Ариночкой, остальное — ерунда, — Макс присел рядом, на сей раз решив проигнорировать собственную машину. Пристёгиваться не стал. По давней традиции водитель пристёгивал пассажира и непременно целовал.
Но Мир пристегивать его не стал. Завел машину и, ударив по газам, откатил машину подальше от глаз, под тень от стены. Заглушил мотор и, потянувшись к Максу, прижался к губам. Подарил сладкий поцелуй, скользнул по шее, чуть прикусил кожу на ключице, запуская руку под рубашку.